Капкан для лисички (СИ) - Синеокова Лисавета (лучшие бесплатные книги txt) 📗
— Да, Полин. Я не хочу, чтобы ты плохо думала обо мне. И не хочу напрашиваться в гости. Я знаю, что ты пока не готова…
— Значит так, Роман. Может, там во Франции женщина и может позволить себе выставить мужика на улицу в холод, в конце концов, там морозов таких нет, как здесь, эмансипация и все такое. Но русская женщина не бросит проторчавшего три часа на морозе и проводившего ее мужчину зарабатывать ОРВИ. Так что мы идем ко мне пить чай.
Гневная тирада была произнесена безапелляционным тоном, так что у Романа и мысли не возникло спорить. Не переча зайке, он отправился в ее логово, чтобы там пить горячий чай с ромашкой и липой и послушно парить ноги. Мужская натура полагала это все лишней суетой, но она же млела от женской заботы, а потому не особенно возмущалась. Когда Полина, наконец, согласилась, что он согрелся и можно отправляться домой, куранты уже отбили полночь. Транспорт на дороге в такое время зимой попадался реже, чем фазан в пригороде, а отправлять мужчину, чтобы он опять замерз, было бы верхом глупости и бесчеловечности, так что Полина решила, что Роман останется. Не гнать же его посреди ночи по морозу пешком на другой конец города.
Спальное место у зайки имелось только одно: родной диван. Оценив расстановку мебели, мужчина настоял, чтобы ему постелили на ковре. Спорить Полина не стала, оценив галантность Романа и подстелив пару покрывал для мягкости.
В темной комнате было тихо и спокойно, но зайка не спала. Только организм решался подпустить дрему, как со стороны слышалось приглушенное пыхтение. Пантер ворочался, пытаясь найти наиболее удобное положение, но оно явно было не на полу. Спустя полчаса девушка не выдержала. Сдвинувшись к стене, позвала:
— Роман.
— Полин?
— Ложись на диван.
— Но… — в голосе мужчины послышалось сомнение, задевшее зайку.
— Не бойся, приставать не стану. Ты мне своим кряхтением спать не даешь, — фыркнула она.
Пантер усмехнулся, подхватил подушку, одеяло и переместился на мягкий диван. Удобное положение было найдено.
Утром Полина лежала и старалась не подать виду, что уже проснулась. Зайка наслаждалась ощущением теплого мужского плеча под головой и руки на талии. Не особенно удобно, но очень приятно. Пантер и зайка? Смешно, конечно, но уже не так, как накануне.
Глава третья, хвостострадательная
— Тома.
Чья-то мягкая рука легонько трясла меня за плечо.
— Абонент не абонент. Перезвоните позже, — буркнула я, сбрасывая руку и накрываясь одеялом с головой.
— Тамара, вставай! Время!
Я не помнила, к какой мне паре, но присутствовало стойкое ощущение, что не к той, к которой будят.
— Какой сегодня день?
Я приподняла край одеяла и открыла один глаз. Тоня была одета на выход. Куда-то собралась. А мне не говорит, куда.
— Суббота, — напомнила сестра.
— Тогда какого лешего ты меня будишь, жестокая женщина! — возмутилась я.
— А такого, что нужно идти в общину, — безапелляционно заявила троюродная и сдернула с меня ненадежное, но такое уютное и теплое прикрытие.
— И что я там забыла? — я угрюмо уставилась на Атонину.
— Меня ты там забыла. Сегодня в общине лекция о видовой несовместимости и прочей пурге, и я хочу знать, что скажет тот ушастый.
В памяти всплыл разговор, очень похожий на этот. Вздохнув, я встала с кровати и поплелась в ванную приводить себя в порядок.
— И давай быстрее. У нас мало времени, — напутствовала меня сестра.
В доме общины мы оказались вовремя. Успели еще до начала лекции. Дуалы были взбудоражены предстоящим мероприятием, поэтому даже презрительно-настороженного внимания в сторону сестры и, соответственно, меня было по минимуму.
Ростислав Алексеевич, как всегда представительный, аккуратный и деловой, подготовил почву и представил гостя, настраивая присутствующих на внимательный лад. Вслед за ним слово взял тот самый дуал-рысь, что наделал столько шумихи своими листовками. Мужчина был высок, одет с иголочки, самоуверен и обаятелен. Поприветствовав общину, он представился:
— Доброе утро, меня зовут Ярослав Третьяк, и я очень рад быть сегодня среди вас.
Тоня, не сдерживая эмоций, фыркнула, да так громко, что дуалы, сидевшие перед нами, обернулись.
К моему удивлению, рысь начал с того, что очень важно помнить, что все мы друг другу братья и сестры, что лишь в единстве наша сила, что, только оказывая друг другу помощь и поддержку, мы сможем не просто сохранить наш вид в тайне, но и сделать его цветущим и преуспевающим. Таким, на который все остальные будут равняться.
Внутренне я соглашалась с Ярославом Третьяком. По моему мнению, он говорил вполне дельные, хоть и очевидные, вещи. А вот лицо Антонины становилось все более кислым, будто рысь не обливал ее сиропом, в отличие остальных, а наоборот, заталкивал в рот зеленые сливы пригоршнями.
Первые полчаса лекции были сладкой патокой, так что я скоро начала скучать. Уж лучше бы дома осталась под родным любимым одеялом. Разглядывая потолок и подсчитывая резиночки в прическе у пятилетней ласки, я вдруг зацепилась слухом за тихий, едва различимый клекот. Оглядевшись, поняла, что клокочет в горле у Тони, и вовсе не потому, что она не может откашляться.
— … когда-то давно наша раса была величественна. Наших предков, тех, кого называли перевертышами, боялись. В их лапах была сила! Да что там говорить, у них были лапы! Вот что мы потеряли, друзья! Мы потеряли ипостась и потеряли себя из-за самого страшного, что только могло случиться с нашей расой: из-за ассимиляции. Заключая межвидовые брачные союзы, мы ослабили наш генофонд. Заключая браки с людьми… Что и говорить, мы значительно разбавили собственную кровь и теперь вынуждены скрываться на виду с помощью охранов, застряв в промежуточном состоянии. Не люди и не перевертыши. Дуалы. Признаюсь вам честно, друзья, я не испытываю гордости, думая о себе, как о дуале, осознавая себя дуалом. Но мы с вами можем все изменить. Мы можем написать другое будущее для наших детей и внуков…
Я не верила собственным ушам. По сути, Третьяк пропагандировал разобщение. Не прямо, конечно. Нет. Но проповедовать межвидовую несовместимость под предлогом возрождения былого величия расы? Что-то мне нехорошо.
Я стала смотреть на дуалов, слушающих всю эту ахинею. Некоторые воспринимали пламенную, правильно поставленную речь Ярослава Третьяка с выражением здорового скепсиса на лицах. Совсем немногие, включая Тоню — с возмущением. Но были и те, на чьих лицах витала задумчивость. Те, чьи глаза светились согласием.
— Что за идиотизм, Тонь? — прошептала я. — Нас слишком мало, чтобы мы могли позволить себе межвидовую несовместимость! Что за чушь несет этот… Ярослав?
— Очень продуманную и обоснованную чушь, Том, — не отрывая немигающего взгляда от говорившего, выдавила из себя совушка.
Мне стало не по себе. Тело мелким стежком прошила нервная дрожь. В главном зале дома общины стояла напряженная тишина. Даже дети притихли, ощущая тревожность. Они и ерзали гораздо меньше, чем обычно.
Меня прошиб холодный пот. Дети! Зачем такое говорить при них?! Они ведь еще сами не понимают, что именно слышат. Такая комбинация ни к чему хорошему привести не может.
И в этот момент я почувствовала острую неприязнь к дуалу-рыси. Вдохновенно вещающий завороженной публике, он был умен и совершенно точно знал, что делает. Хвостатый гад рассыпал семена, а за неблагодатность почвы поручиться было невозможно.
Глазами я отыскала Ара. Он стоял, прислонившись к стене в нарочито небрежной позе, но на его скулах, подбородке и костяшках пальцев то и дело проступала чешуя.
По завершении лекции народ не спешил расходиться. Кто-то подходил к Ярославу Третьяку с восторженным выражением лица, кто-то, наоборот, кучковался с такими же хмурыми, как и он сам, единомышленниками. Гам стоял знатный. Появись сейчас в доме общины человек, и охраны не нужны были бы, чтобы он ничего не понял. В зале и без слуховых иллюзий стоял очень громкий белый шум.
