На острие (СИ) - Кутузова Елена (полная версия книги .TXT) 📗
А так хотелось развернуться и вцепиться ногтями в это чисто выбритое лицо, погрузить пальцы в глазницы, вырвать эти безумные, но такие страшные глаза.
— Ларка! — оплеуха приводит в чувство. — Рехнулась? Бежим!
Мы не знали этот район также хорошо, как свой. Но взгляд привычно подмечал упоры для ноги, щели, дыры в подвалах, куда можно нырнуть и спрятаться. Разглядеть бы еще камеры!
Через пару минут к нам присоединились еще бегуны. Мчались чуть впереди, словно показывая дорогу. Знак, понятный всем паркурщикам Города сообщил, что парни просят довериться.
Выхода не было и мы помчались за ними.
Подворотня, щербатая стена, балкон… Громкие и злые крики вслед — кто-то из жильцов остался недоволен, но провожатые даже не замедлились. Еще с четверть часа гонки по незнакомой трассе, и они нырнули в какую-то сараюшку.
— Сюда! — легко отодвинули кресло, под которым оказалась дыра. — Отсидитесь там.
И, оставив нас в темноте, исчезли.
13
— Что дальше? — спросила у Ларса.
Тот напряженно прислушивался к тишине. В какой-то момент она сменилась голосами, топотом ног, грохотом роняемой мебели. Я закусила губу, чтобы не закричать от страха и почувствовала, как пальцы Ларса сжали мою ладонь.
Стало спокойнее.
Над головами заскрежетало — это сдвинули кресло. Не знаю, почему они не увидели закрытый деревяшками лаз, похоже, что-то помешало, потому что шаги простучали к выходу и все стихло.
— Что дальше? — билось в голове, нос казать это даже шепотом я не решалась. Единственной связью с реальностью оставалась рука Ларса, в которую вцепилась, как в соломинку.
Наши пальцы переплелись и страшно, что эта связь прервется. А сильнее прижимаюсь к мужской груди и чувствую напряжение. Невидимое в темноте движение и скорее угадываю, как он смотрит вверх, туда, где деревянный настил отделяет нашу крохотную, примерно два на два метра каморку от охотников за головами.
Хочется шептать, говорить, кричать — что угодно, только не эта глухая тишина, и тут же рука Ларса проводит по голове, спине, плечам, успокаивая. А потом я чувствую на пальцах дыхание и невесомый поцелуй.
Машинально тянусь к лицу Ларса. Он не брился пару дней, губы царапает щетина. Плевать! Подумаешь, нежности какие!
Запах мятной жвачки почти выветрился. Понимаю, что прежде я никогда не ощущала истинного вкуса поцелуев, а он невероятный! Сладковато-свежий, мягкий.
Такой же, как у жасмина, если убрать тычинки и лизнуть желтоватую серединку.
Язык сам тянется ощутить эту сладость, мягкие губы послушно раздвигаются, но проникнуть внутрь не получается: Ларс переходит в наступление.
Его язык сильнее и настойчивее. Зубы закусывают нижнюю губу, тело как разрядом тока прошибает! Воздуха не хватает, но какая разница?
Ларс тяжело дышит, стараясь не издавать громких звуков.
Верно! Нельзя шуметь, никак нельзя! Но целоваться можно и не шевелясь!
Губам горячо, жар разливается по лицу, спускается на грудь, так что приходится расстегнуть толстовку. Жадные руки ту же оказываются под футболкой, ласкают спину, заставляют выгибаться навстречу движениям.
Где я?
Это уже неважно. Темнота усиливает ощущения и когда Ларс касается груди, сдвигая чашечку лифчика, с трудом сдерживаю стон. Почему нельзя шуметь, уже забыла. Но если это условие игры, его нужно выполнять.
Руки скользят по ткани, а хочется ощутить кожу, ее шелковистость, мягкость, почувствовать под пальцами сильные мышцы. Я знаю, какие они — не раз массировала Ларсу плечи и спину. Но сейчас это что-то другое, кончики пальцев зудят от желания прикоснуться. Кажется, между нами вот-вот проскочит яркая, видимая искра.
Ладони скользят по спине, ласкают грудь. Хочу ответить тем же, но Ларс неожиданно поворачивается и пальцы наталкиваются на ткань штанов. Он топорщиться и жар стыда спускается до самого живота, зажигая между ног пламя.
Я знаю, что происходит между мужчиной и женщиной. Видела не раз, как парни обжимались с девчонками, слышала сладкие стоны. Точно такие, как сдерживаю сейчас.
Но видеть — это не то. Совсем не то. А ощущать — странно.
Смущение длится только миг. Это же Ларс, мой Ларс, чего мне стесняться?
Узел расходится практически сам. Горячая кожа, живот дергается, когда провожу по нему кончиками пальцев, зарываюсь в мягкие волоски. Ларс вздрагивает и отстраняется, но только на миг, а потом в ладонь толкается что-то твердое.
«Что-то». Я прекрасно знаю название, но даже самой себе сказать пока стесняюсь. Но это не мешает наслаждаться прикосновениями. Ну чистый шелк, нежный и гладкий. Экстаз для пальцев. И причина продолжить исследования.
Мне нравится, как вздрагивает Ларс. Пытается отстраниться и тут же прижимается снова. Даже жаль, что лица не видно! Оно всегда такое живое, хочется видеть все эмоции, до единой!
Проклятая темнота!
Слова уже сорвались с губ, как сверху послышался шум.
Мы оба уставились на потолок, и глаза запорошила пыль — человек прошел от одного угла к другому.
Все это время он находился там? Затаился и ждал?
Страх и растерянность неожиданно вытеснила злость. Я задрожала, но не от ужаса, а от возбуждения. Острого, как лезвие бритвы.
Враг наверху? Прекрасно! Пусть ждет! А нам здесь есть чем заняться!
Но Ларс думает по-другому. Желание пропало, я чувствую это ладонью. Тепло и… мягко.
Попытки вернуть ощущения привели к тому, что Ларс просто вытащил мою руку из своих штанов а потом и вовсе отстранился.
Обида, разочарование, злость… Теперь я дрожала не от возбуждения, а от гнева. Хотелось наплевать на условности, подняться наверх и прибить помешавшего нам нахала! Так хорошо было! И Ларсу тоже.
Я же почти забыла, что происходит и даже боль от потери родителей отступила. А теперь — вернулась.
Глаза защипало. Как плохо быть беспомощной! У этого, наверху, есть все: сила, право, дом и семья, даже если он не из Клана, а простой полицейский.
А у меня нету! Ничего не осталось, а теперь лишили еще и Ларса!
Понимание пришло внезапно. Ох, мамочки, что же он обо мне подумает?
Злые слезы сменились жгучим стыдом. Захотелось сквозь землю провалиться, но было некуда даже сбежать.
А охранник наверху походил немного и направился к двери.
Я очень надеялась, что он не вернется. Мы оба надеялись.
14
Темнота скрыла пылающие щеки, а необходимость соблюдать тишину просто спасла — я все равно не могла выдавить ни слова. А тут еще Ларс отодвинулся как можно дальше. Спасибо, руку не выпустил, иначе хоть волком вой, хоть с ума сходи от стыда и ужаса.
Почему я думала, что люблю темноту? Ненавижу! До остановки дыхания — ненавижу! Отныне она всегда будет ассоциироваться с беспомощностью, ведь это невыносимо, сидеть вот так и до звона в ушах прислушиваться к звукам, доносящимся сверху.
Шаги. Не спокойные, как у полицейских, не уверенные, а быстрые и легкие, словно летящие. Шорох, облако пыли и в конуру врывается свет.
Я долго морщилась — слепит. Ларс подхватил, передал наверх, сильные руки приняли, поставили на деревянный пол. Под попой оказалось пыльное кресло.
— Ну вы и даете! — слышится восхищенное.
Глаза уже привыкли и можно оглядеться.
Обычная заброшка, облюбованная местной молодежью из тех, у кого нет денег на клубы по интересам. На стенах — граффити и распечатанные на простой бумаге фотографии, в основном — прыжки или трюки.
Все становится на свои места. Кому, как не трейсерам помогать друг другу? Эти парни наверняка тоже бывали в запретке, скакали по крышам, перелезали с балкона на балкон, исследовали внутренности домов в попытках найти что- то, сохранившееся с древних времен. На черном рынке давали неплохую цену, я сама не брезговала зарабатывать таким образом на карманные расходы, хотя родители регулярно пополняли свет.
Но свое — это свое, кеш нравился мне куда больше.
