Свет и Тень (СИ) - "ASTORIS" (книги онлайн полностью TXT) 📗

========== Пролог ======

Вот почему ощущение, что всё закончится именно здесь, не покидало его в тот далекий год. Вот почему так не хотелось сюда ехать.

Он всегда доверял своему дару, наверное, даже больше, чем следовало бы. Нужно было и в этот раз так поступить...

Длани Сашия не любят путников, лишая их дара, и потому враги выбрали для исполнения своей цели именно такое место. Хотя, наверное, никто ничего не выбирал, потому что никто ничего не выиграл. Скорее всего, так и есть. Или же великая Хольга покарала именно его, отняв самое дорогое.

Как странно: понимание самого дорогого приходит лишь в момент потери, — по-другому просто не выходит. Либо можно оценить дорогого тебе человека, когда никак не можешь удержать его возле себя. Получается, что теперь в его жизни было и то, и другое. Но что толку от этого знания?

Стройный высокий мужчина в черном плаще с двумя мечами крест-накрест за спиной, склонив голову и держась одной рукой за дерево, стоял и не смел сойти с места. Он был красив и статен, облечен тайными знаниями, силен, умен, принадлежал к древнему знатному роду... и всё это не имело теперь значения. Ровным счетом никакого. По крайней мере, именно так он и считал, потому что у его ног, разбросав в стороны руки и глядя невидящими глазами в закатное небо, лежала черноволосая воительница с арбалетным болтом в левом боку.

Этот болт предназначался ему. А он, так много раз в жизни спасавший от верной гибели и себя, и других, на этот раз не успел. И поэтому всё теперь рухнуло. Нет больше ничего. Нет и его самого.

Откинув за спину свои белые косы (точно такие же носили из поколения в поколение все мужчины в его роду и на его земле), он упал перед ней на колени, поднял с земли, прижал к себе. Ее тело было совсем ещё тёплым и как будто живым, но мужчина точно знал, что жизнь уже покинула этот приют. Сколько ни тряси, ни согревай своим теплом, ни зови, ни меняй дорогу — её больше нет. А потому и предпринимать что-либо не имеет смысла. Он понял это ещё в тот момент, когда увидел её оседающей на землю, и тогда мир померк.

Собственно, больше по привычке бороться до конца, он яростно отбил следующий болт, а затем, почти не глядя и куда более метко, швырнул меч в арбалетчика, попав тому прямо в лоб. Вторым мечом он успокоил остальных: быстро, легко, играючи, словно на тренировке, не испытав при этом ни страха, ни жалости, никаких других чувств. Да и какие теперь могли быть чувства?

А потом ещё долго ходил по поляне, вытаскивал меч из трупа, осматривал остальных поверженных врагов, оглядывался по сторонам. И хотя знал, что женщина мертва и ей не поможешь, до последнего не хотел этого видеть. Как будто что-то мог этим изменить.

Так, значит, будем жить вечно?

Вот она, вечность, какой короткой оказалась... И — ни мгновенья покоя!

Сначала полтора месяца ожидания неизвестно чего, безотчетного, животного страха. Как же он не хотел умирать, как боялся за себя тогда! И даже не желал замечать её отношения к себе. Это теперь он наконец-то понял, что именно тогда она его и полюбила, с первого взгляда, сначала крысой, а потом тем, кого привыкла бояться с детства — саврянином... И все равно полюбила, сама боясь этой любви как огня, не желая даже себе в ней признаваться. А он чем ей ответил? Вел себя по-скотски, вечно оскорблял её, высмеивал, специально доводил до злости. Понятное дело, всему виной нервное напряжение тех непростых дней, да еще и нежелание привязываться и привязывать. Плюс ко всему — его снобизм: уж так он был воспитан.

А ещё молод и глуп...

О, Саший, да как в такое вообще можно было влюбиться?

И тем не менее, она смогла.

А дальше было еще “лучше”... Ну как, Саший побери, как можно было после того, что произошло, предлагать ей деньги?! Как будто с цыпочкой расплачивался. Конечно, он всегда наблюдал такое вокруг себя, да и многие из окружающих его людей всё измеряли в деньгах. Но можно было хоть немного подумать и понять, что даже говорить с ней о таком — оскорбительно! Тем более в свете того, что уже почти решил быть с ней.

Почти решил...

Еще одна несусветная глупость и подлость. И не отец в итоге виноват в их тогдашнем разрыве, а он сам. Он повёл себя как трус. Поэтому она и ушла.

А дальше были лишь случайные встречи, отыгранные у жизни лучины. Или это Хольга дарила возможность все изменить? Что ж, очень щедро.

Кем была для него эта женщина? Для этого даже определения нет.

С тех пор, как они впервые расстались, он совершенно иначе на неё взглянул. Она вдруг стала ему неизмеримо дорога, и с тех пор он был рад видеть её всегда, везде, всякой... Она никогда не заявляла на него своих прав, и, наверное, поэтому так хотелось, чтобы заявила. Его дар она усиливала, как свеча усиливает дар путника. С ней он был сильнее и увереннее в себе стократно: может быть, потому, что она неугасимо верила в него. Она до последней щепки вызывала трепет его сердца. Она, не скрывая, обожала его, даже став взрослой, жесткой и циничной (надо думать, у него же и научившись), все равно — обожала, даже если кричала, что ненавидит. С ней было всегда легко и хорошо, во всём. Наверное, это и есть любовь — та, о которой он так мало, скупо и редко ей говорил. А ведь это было единственное, чего она от него действительно хотела.

Вернуть бы все назад...

Но это вообще детский лепет.

Положив покойную на землю, он ещё долго смотрел в её глаза. Их нужно было закрыть, а он никак не мог этого сделать. Это означало, что больше он эти глаза не увидит. И хотя всегда предпочитал принять неизбежное сразу, без колебаний, сейчас не мог. Просто сидел и смотрел в ее мертвые глаза. В голове роились мысли: одна “прекраснее” другой.

Как сообщить детям о смерти их матери, если ему самому уложить такое в голове невозможно? Да у него язык не повернётся! Кто теперь будет его лучшим другом, его напарником, его “свечой” и одновременно путницей? А самое главное — как он сам теперь будет жить? И зачем? Зачем?..

Без неё продолжать этот путь совершенно не хочется.

Может быть, взять её на руки, отнести в пещеру, самому лечь рядом и подождать? За два-три дня либо замёрзнет насмерть, либо от пустоты в голове с ума сойдёт. Но лучше так, чем жить без неё.

По хмурому, обветренному лицу видуна катились слёзы. Он их не вытирал и, казалось, не замечал. Почему-то плакать сейчас было не стыдно. Он даже вопросом таким «стыдно или нет?» сейчас не задавался. Вся его немереная гордость, амбиции, достоинство, всё, чем он закрывался всю жизнь от внешнего мира, вдруг в один миг перестало существовать, рассыпавшись в прах.

Сколько он отдал бы за её жизнь? Всё.

Но этого от него никто не требует, потому что её вернуть нельзя.

Ерунда какая-то. Словно маленький мальчик просит у жизни прощения и обещает так больше не делать. Однако здесь всё по-взрослому. Или же жизнь и Хольга прощали, а он не исправился.

Что ж, раз так, здесь его больше ничто не держит. Он поступит, как решил, уйдет в пещеру вместе с ней, чтоб уже больше никогда оттуда не выйти. И пусть Хольга не повенчала их, так хоть Саший вместе приберет. Не в жизни, так в смерти они будут вместе, назначенные друг другу судьбой, столько раз от неё сбегавшие и наконец навеки неразлучные...

Небо успело потемнеть. Луна и звёзды ярко засияли в вышине. И после оглушительной тишины, вотсарившейся в сумерках, раздалась первая трель соловья.

Она любила соловьёв, как и всё живое в этом жестоком, неправильном мире. Она была оплотом добра, единственным чудом, в которое он верил.

Но почему же тогда Хольга не позволила ей жить?

И тогда он зарыдал. Беззвучно, горько, судорожно. Впервые за много лет. Уткнулся лицом ей в грудь и зарыдал. Его сила, дар, умение — всё сейчас было бесполезно. А это неожиданно помогло...

Лучину спустя, полностью опустошённый, он лежал рядом с ней на прелой прошлогодней листве и смотрел в небеса на яркие весенние звезды. Соловьи надрывались на все голоса. На душе было так же гадко, как и прежде. Но умирать он уже передумал.