Одинокий некромант желает познакомиться (СИ) - Демина Карина (читать лучшие читаемые книги .txt) 📗

Карина Демина

Одинокий некромант желает познакомиться

Глава 1

Когда живая изгородь из вьющихся ларрейских роз подернулась дымкой, Анна благоразумно убрала руки. И вовремя. Дымка осела на глянцевых листьях, тронула тленом искрящиеся лепестки — еще бы день-два и можно было бы заняться опылением, — спустилась к самой земле, не оставляя надежды, что хотя бы пара почек уцелеет.

Розы некоторое время стояли.

Неподвижно.

А затем осыпались сизоватым пеплом. На треклятом же заборе не осталось и следа, разве что красный камень, из которого этот забор был сложен во времена незапамятные, стал будто бы ярче.

— Извините, — раздалось с той стороны. — Кажется, я несколько не рассчитал…

— Кажется, — Анна стиснула кулачки и губу закусила.

Роз было жаль.

Себя еще жальче, потому как на близость темной магии проклятье отозвалось знакомой болью, предупреждая, что остаток дня будет… не слишком хорош. И на ночь придется пить обезболивающее, которого осталось на донышке, а мастер Цеттлер и это выписывал с преогромной неохотой.

Ему все казалось, что Анна притворяется.

Женщина в ее годах просто-напросто не имеет права болеть. Даже если она проклята.

— Мне очень жаль, — сказано это было весьма нейтральным тоном, который будто бы подчеркивал, что на самом деле этому человеку не то, чтобы вовсе не жаль, ему просто-напросто нет дела ни до самой Анны, ни до ее несчастных роз.

…а завтра придется начинать сначала, благо, в хранилище у нее осталось с полдюжины спящих кустов. Правда, сил в них придется вложить изрядно. Даже если ускорить процессы, то пока еще они на цветение выйдут.

А «Птица Сирин», с которой Анна и хотела сделать перекрест, того и гляди осыпаться начнет. И этот процесс у нее вряд ли получится замедлить. И что остается? Ждать следующего года.

Если она дотянет до следующего года.

— Анна, — Анна убрала с лица прядь и подумала, что выглядит она, должно быть, куда более жалко, нежели обычно. И пусть трость ее осталась у стены — еще надо подумать, как до этой стены дойти-то, — но обманываться не след. Соседу уже доложили.

И про ее хромоту.

И про развод.

И про общую бессмысленность существования.

В таких вот небольших городках люди точно знают, чье существование имеет смысл, а чье — напротив.

— Что?

А вот сосед на некроманта не походил совершенно. Высокий. Сухощавый, но без обычной, свойственной людям кабинетного дела сутуловатости. Кожа темная. Черты лица правильные, но при всем том какие-то… скучные, что ли?

Разве что челюсть нижняя тяжеловата.

…давече в медицинском журнале, который Анна выписывала уже скорее по привычке, нежели в надежде отыскать что-то, что помогло бы ей справиться с проклятьем, она прочла презанятнейшую статейку о влиянии строения черепа на умственные способности человека.

По всему выходило, что с умственными способностями у соседа было не ахти.

С другой стороны, кольцо мастера совсем дураку не выдали бы…

…или…

— Анна, — повторила она, сняв измазанные землей перчатки. — Меня так зовут. Мы не были представлены, но… если уж случай выпал.

— Несчастный.

Она слегка склонила голову, соглашаясь, что произошедшее вряд ли можно назвать счастливым случаем.

— Глеб, — сосед разглядывал ее. — Белов.

С интересом.

Вот с тем самым интересом, с которым Ольга Павловна, обитавшая в третьем доме, который с палисадником и мезонином, разглядывала в мясной лавке куски свинины.

— Очень приятно, — следовало бы сказать что-то еще, устанавливая те самые добрососедские отношения, с которыми у Анны совершенно не ладилось, как не ладилось с людьми в принципе. Она старательно улыбнулась, надеясь, что улыбка вышла в достаточной мере дружелюбной.

Правда, вновь напомнило о себе проклятье, но у Анны получилось не застонать.

Если подумать, к боли она давно уже привыкла, а что до остального…

— Сколько я вам должен?

Волосы у мастера Глеба были светлыми.

И вправду, Белов.

Выгоревший на солнце, и только серебристые нити седины поблескивают, будто кто припорошил пряди модной в нынешнем сезоне блестящею пудрой. И брови тоже светлые, и выделяются на загоревшей дочерна коже…

— За розы, — терпеливо повторил он. — Сколько?

— Сто рублей.

— Сколько?! — вот теперь он удивился.

— Это ларрейские, — Анна стиснула кулачки, пытаясь отрешиться от боли, которая ныне была как-то чересчур уж сильна. — Ампельные… сорт «Морозная ночь»… у меня есть каталог и…

Он взмахнул рукой, обрывая поток нелепых ее объяснений.

…у нее никогда-то не получалось просто говорить о том, что ей нужно. И это злило людей. Они сдерживались, как вот бывший супруг Анны или этот мастер, который едва заметно поморщился.

— Двадцать пять рублей саженец. Четыре куста.

Она могла бы и отступить.

Сумма не так уж и велика, все одно ей содержание тратить особо не на что, а розы… розы еще остались. И если скрестить не с «Птицей Сирин», но с «Вяземской дымчатой», может получиться интересно. Особенно если попытаться закрепить и немного осветлить тот характерный и вправду дымчатый оттенок.

— А за работу? — Глеб смахнул пыль с невысокой ограды, разделявшей два участка. Или это была не пыль, но пепел, оставшийся от роз? — Вы ведь маг? Жизнь, если не ошибаюсь?

— Не ошибаетесь.

Жизнь.

Только слабенькая, ее и хватает разве что на цветы. Было время, Анна в целители пойти мечтала, будто чувствовала, что пригодится. Но не взяли.

…перегоришь, деточка. Одного желания мало. Тебе чего попроще бы… поспокойней…

И она согласилась.

Она всю жизнь со всем соглашалась, пока не поняла, что ничего-то хорошего из этого согласия не выходит.

Но сосед ждал ответа. И Анна вновь вздохнула.

— Я только начала… первый этап, поэтому… просто за розы.

Глеб слегка наклонил голову. И что бы это могло значить? Согласие? Или… ничего? И почему молчит? Надо ли Анне что-то сказать? О погоде вот? О ласточках, которые в этом году появились раньше обычного? Они свили гнездо под крышей и теперь каждое утро будили Анну чириканьем. А в старом саду, который некогда принадлежал действительному училищу первой степени — поселились соловьи.

Училище еще три года тому расформировали, и белые длинные строения медленно разрушались. Поговаривали, что вот-вот город передаст их в руки благотворительного комитета, с тем, чтобы организовать приют, но то ли слухи были неверны, то ли обыкновенная бюрократия мешала благому делу, но сад дичал, а соловьи в нем чувствовали себя весьма вольготно.

Там было спокойно.

Безлюдно.

— Что ж, — Глеб отступил от ограды, разрушая затянувшуюся паузу. — Мой ученик занесет… был рад знакомству.

— Я тоже.

Это было, пожалуй, вежливо.

Он отступил.

И еще. И только затем повернулся спиной и широким шагом направился к дому. И лишь когда он удалился на привычное расстояние, Анна позволила себе опереться на сливу. Дерево отозвалось на прикосновение волной тепла, но ее было недостаточно, чтобы унять боль.

Ничего.

Она сможет.

Она сильная… всего-то надо, что сделать пять шагов, даже четыре… а там руку вытянуть, коснуться трости. И жаль, что в отличие от того фокусника с прошлогодней ярмарки, Анна не владеет искусством переноса предметов. Было бы весьма полезно.

…до стены она все же добралась, хотя левая нога совершенно онемела, и переставлять ее пришлось руками. Ничего. Пройдет.

С тростью, оно легче.

…а дома и вовсе хорошо, если лечь на пол и лежать, просто лежать, разглядывая потолок и думая, что вся ее жизнь как-то не задалась.

Почему?

Анна появилась на свет в Петергофе, столице, в семье среднего достатка, но немалых амбиций. Папенька ее, служивший при госпитале старшим целителем, обладал изрядной силой и умением, принесшим ему определенную известность. Как-то скоро он сменил один госпиталь на другой, где пользовали уже публику иного свойства и дохода, а следом и на третий, коему покровительствовали Его императорское Величество, и сей факт открывал немалые карьерные перспективы.