Университет Трех Виселиц (СИ) - Лис Валерия (читать книги полные TXT) 📗

Лис Валерия

Университет Трех Виселиц

Пролог.

- Уронишь же!

- Не уроню, она легкая. Тощая прям, ребра торчат.

- Ну так когда прислугу кормили истово?

- Хорош разглагольствовать, прислуга, нести-то куда?

- Ты ж вроде хромой, а не слепой. Вон же, видишь? "Университет".

Университет Трех Виселиц.

Часть первая. Смена Караула.

- Смеркалось... Тьфу! Нет, "тьфу" не пишите. И про смеркалось тоже не пишите.

- Так а че писать-то, госпожа Ум...гм,ээээ, госпожа Тьирра?

- Умолкните, Венлей, и не имейте привычки дурной преподавателя перебивать. Светало.

- То есть?

- То есть, пишем - светало! Где витаете, Венлей? Умолкните и пишите!

Госпожа Тьирра, преподаватель искусной словесности, и спецкурса "Вещества", широко известная в кругах адептов-висельников, как Умолкни, с не менее знаменитым прищуром оббежала глазами аудиторию, в поисках самых смелых насчет списать. Постучала по ладони мундштуком, и снова сощурилась шпионски.

Списывать пока толком и нечего было, потому что пребывала госпожа, в прошлом самая известная на Всемирье отравительница, в легкой рассеянности. Что вообще было дело неслыханное. Отравители редко позволят себе рассеянность, как известно, в виду суровой профессиональной необходимости, и мадам Тьирра была лучшей из лучших в свои золотые годы. А мастерство, как всеобщеизвестно, не пропьешь, и в землю не закопаешь темной ночь. Пусть даже в случае, если пришлось, на благо собственному здоровью, перейти из области практики в область теории.

Что и произошло в один прекрасный день с Умолкни. Аккурат после вынесения ей приговора о заключении пожизненном, без права на помилование.

За уморение семидесяти мужей.

Права, не все семьдесят этих мужей были мужьями непосредственно самой мадам. Были среди них и мужья совершенно посторонние. Но всех навесили мадам, как родных и законных.

Ввиду этого прискорбного факта судебной неразборчивости, теперь госпожа Тьирра, по ряду причин, вместо того, чтоб заболтаться в петле, болталась по аудиториям нашей альма-матер, и изводила нас пространными текстами в часы, отведенные по изящную словесность.

Я не то, чтоб была против изящной словесности. Однако же слово "светало" за это время можно уже семь раз написать справа-налево - и обратно. Как, впрочем, и "смеркалось".

Но, с другой стороны, Умолкни вполне можно было и понять, и в положение ее войти. Поскольку ну не каждый день в наше столь неоднозначное заведение учебное присылают не просто смену внезапно скончавшегося, скажем, коменданта общежития, или преподавателя по морокам, что случалось, что уж тут скрывать. Ни больше, ни меньше, как сам ректор новый пребывал сегодня, хоть и без помпы, но состав преподавательский наш с раннего утра словно сговорился вести себя туманно и невразумительно.

- Занимался закат.

- Может, рассвет?

- Вот получите диплом, пройдете практику, и, ежели останетесь живы и в здравом уме, добьетесь места в преподавании - вот и будете тогда решать, рассвет или закат, Венлей! - Умолкни погрызла мундштук задумчиво - Может, и рассвет. Но, слова про диплом я назад не беру, Венлей, вам еще гранит науки грызть и грызть. Молча, и преподавателя не перебивая, я подчеркиваю. Занимался рассвет!

Предчувствуя, что в скором времени, при таких темпах, мы очень логично вернемся к первопоследовавшим сумеркам и закату, я погрызла в бессилии самописное перо.

Новый ректор был непонятно, кто такой. То есть, буквально, никто толком не мог сказать, кто он есть. Человек? Оборотень? Эльф? Хотя эльф, конечно, вряд ли, эльфы со своими убийцами, отступниками и потенциальными висельниками разбирались сами, и в амнистирующем в некой степени заведении нашем не нуждались никогда. Разве что по причине страстного и полностью личного желания вкусить жизни непресной. У нас тут о пресности порой мечтаешь - ан- никак.

Это было просто из рук вон никуда не годится. И дело было даже и не в пустом любопытстве.

Говорят, что перемены - это всегда к лучшему.

И вполне возможно, что так же оно и есть, статистики на этот счет вроде бы никто к утверждению не прилагает в опровержение.

Но только не под сень наших стен. Здесь, так уж повелось, перемены всегда были предвестниками грядущих событий малоприятных.

А тут не просто перемена, тут сам ректор!

Говорят, что последняя смена руководства настолько высокого, случившаяся десять лет назад, привела к тому, что корпус фаворитов в рекордные сроки полег в руинах. И восстанавливать его пришлось силами не только государственной казны, но и рук адептов. Словно мало нам тут доводится хлебнуть и без строительных повинностей.

Прошлый ректор был подозреваем в миру очень сильно, в запрещенном колдовстве. Чернокнижником, в общем, вполне мог оказаться, если бы суду дали ход. С той лишь разницей, что безродные чернокнижники помирали мгновенно и без особенных разбирательств, а господин Мариус, мир его праху, был особой титулованной. И Его Величество, как, впрочем, и всегда, в вопросах столь деликатных, обратился к своему тайному каземату, то есть - к нам. И усадил господина Мариуса аккурат в ректорское кресло своего славного Университета.

Господин Мариус смирно нес бремя это пару недель. А потом, одной теплой весенней ночь, корпус фаворитов, предварительно содрогнувшись положенное количество раз, рассыпался на глазах смиренных и озябших несколько студентов в исподнем, успевших стройными рядами корпус покинуть своевременно.

В зале танцев, точнее, бывшей зале танцев, обнаружен был и сам ректор, в потрепанных диковинных одеждах, и с мертвым гусем в скрюченных судорожно пальцах. Говорили так же, что полы залы измалеваны были зловещего вида пентаграммами, но тут не исключена некоторая литературность пересказа, с отрывом от оригинала и действительности.

Поразив всю Империю, ректор оказался живучее своего пернатого компаньона. Пролежав в горячке половину семестра, он вернулся к обязанностям своим, финансово поучаствовал в восстановлении прибежища фаворитов, и от одежд своих причудливых избавился, судя по тому, что болезненно- любопытный сторож обнаружил их в баке для отходов при курсе "Вещества".

Я в стены Университета попала уже после вышеозначенных событий, корпус восстанавливать чести не имела. И очень надеялась всегда, что господин Мариус взялся за ум основательно, науки черные отринул, и разрушать тут никаких строений хозяйственных более не станет.

Разрушать, конечно, больше ничего не разрушил, оправдав все мои личные тайные надежды. Но жизненный путь свой завершил нетривиально, напомнив всем без исключения, в чем его так настойчиво и небезосновательно подозревали, запровторивая в висельное ректорское кресло. А именно, однажды утром кастелян, забежав в храм Светлой Богини спозаранку по своим каким-то нуждам религиозным, обнаружил милейшего нашего господина Мариуса. Тот возлежал непринужденно на алтаре Богини, что, в общем-то, не приветствовалось широкой общественностью. Лицо ректора было умиротворенно и улыбчиво. Одежды самые приличные. И меч исполинский торчал из груди таким образом, что как вроде бы так и был там всегда, и даже мешать преподаванию и руководству не должен.

Но помешал необратимо.

И, в результате, мы сообща теперь ожидали, с тоской выглядывая по окнам, кто куда, явления нового нашего заправителя и властелина жизней и умов.

Не имея желания таскать строительный мусор и скрести полы ночами, ожидали мы этого прибытия с затаенным ужасом. И, разумеется, унылым смирением загодя - потому как смирение у нас есть главный предмет изучения и познания. С первого курса и до последнего вздоха, как принято говорить в этих стенах.