В постели с монстром (СИ) - Блэк Тати (читать книги полные TXT) 📗
Новогоднюю ночь решено было отмечать втроём. Несмотря на Иру, которая очень активно намекала на то, что неплохо было бы собраться всей семьёй, Герман был непреклонен. Ему совершенно не желалось шумной компании, достаточно было и того, что Алина с Нино будут с ним. С последней у него установились весьма странные отношения, а может, таковыми они казались только ему. При встрече Нино просто делилась с ним успехами Алины или тем, как дочь вела себя ночью, а когда он уносил мелкую к себе, не появлялась в поле их зрения вплоть до момента, пока он не приносил малышку обратно. В общем же и целом его это устраивало, хотя и было довольно далёким от понятия «семья».
Сделав заказ в одном из ресторанов, чтобы блюда к новогоднему столу привезли на дом, Ильинский подошёл к окну и, засунув руки в карманы джинсов, вгляделся в полоску неба. Стремительно темнело. Короткий день уже заканчивался, а ему на смену приходил морозный вечер. Где-то вдалеке мелькали вспышки от взлетающих вверх салютов. Раньше он любил Новый год. У него даже ощущения были теми же самыми, что в детстве. Когда какая-то частичка чуда поселялась глубоко в душе и жила там ещё долго после того, как праздники оканчивались.
Но в последние три года всё было совсем иначе. Словно начинался тот отсчёт времени, который неминуемо завершался очередным приступом. Сколько бы секунд, минут и часов ни отделяло его от той злополучной январской даты, воспоминания не становились тусклее. Напротив, с каждым разом, когда возникали в голове, приобретали какие-то новые черты.
Он сделал глубокий вдох и увидел, что Нино гуляет по саду с коляской, и эта картина вдруг отозвалась в душе тем, от чего даже дыхание перехватило. Отойдя от окна, Герман схватил первую попавшуюся толстовку, после чего направился в сад.
— Я к вам, — безапелляционно, будто с ним кто-то намеревался спорить, произнёс Ильинский, приноравливаясь к шагу Нино.
В саду уже царил полумрак, разбавленный неяркими отсветами от фонарей, установленных вдоль расчищенных от снега дорожек. В доме охраны ярко светились окна, в которых можно было разглядеть мельтешение бликов от работающего телевизора.
— А мы скоро домой, — откликнулась Нино. — Алине пора ужинать.
— Хорошо.
Он не знал, что ещё сказать. Только спрятал руки поглубже в карманы кофты. Снова вдалеке послышался грохот канонады от салюта, который запустил кто-то нетерпеливый. Интересно, а какие ощущения были у Нино от Нового года? Он покосился на идущую рядом девушку. О чём она мечтала, когда была маленькой? Какие подарки просила под ёлку? Сохранила ли до сих пор это предвкушение?
Неожиданно эти мысли разозлили. Она здесь потому, что работает няней его ребёнка. И точка.
— Ты ведь останешься на эту ночь? Не поедешь к родным? — задал Герман вопрос, слыша, как приглушённо звучит его голос.
— Останусь, конечно. А к родным съезжу, когда будет возможность. На пару часов.
— Окей. — Он остановился, и Нино, толкающая перед собой коляску, последовала его примеру. — Ладно, я пойду немного посплю. Если будут бабахать и Алина не сможет заснуть, посижу с ней до утра, — процедил он, и прежде, чем Нино отозвалась, развернулся и зашагал к дому.
Ему снилась Оля. Миллиарды воспоминаний, словно острые иглы, впились под кожу. Сейчас, когда подсознание подкидывало ему те картинки, которые он загонял как можно глубже, Герман снова горел в огне. Ощущения, жадная потребность повернуть время вспять, необходимость прикоснуться к Оле, чтобы обмануть себя и поверить в то, что она живая… всё это хороводом кружилось в голове.
Он вглядывался в своё изуродованное лицо, отражающееся в зеркале, а рядом с ним стояла Ольга. Но видел он её только там, по ту сторону холодного и равнодушного стекла. Она улыбалась, склонив голову набок. Всё такая же, какой он её помнил — настоящая, близкая, родная…
— Ты теперь с другой? — шепнула Оля, и Герман вздрогнул. Разве мог он вообще думать хоть о ком-то, когда рядом была она?
— Нет. Ты вернёшься?
— Я буду ждать тебя здесь.
Она протянула к нему руку, касаясь гладкой поверхности с той стороны, и Ильинский тоже приложил ладонь к зеркалу. Совершенно неожиданно оно пошло трещинами. Там, где его касалась ладонь Германа, разбежалась по сторонам тонкая сетка изломанных линий, после чего стекло разбилось на осколки. Какие-то из них осыпались на землю, какие-то впились в руку, причиняя острую знакомую боль.
— Оля! — хрипло выдавил он из себя, но она уже исчезла. — Оля-я!
Герман повернулся вокруг себя, всматриваясь в очертания окружающей обстановки. Ничего и никого. Только безмолвие и то самое чувство, которое глодало его изнутри долгих три года — безысходность.
Когда Ильинский сел на постели, не сразу понимая, где находится, его сердце колотилось с такой силой, что казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Ему хотелось обратно, туда, где была Оля, хоть Герман и понимал, что это всё самообман.
Он понял, что его разбудило — приглушённый плач Алины. Такой жалобный, словно с ней что-то произошло, и сейчас она нуждалась в помощи. Откинув одеяло, Герман вскочил с кровати и помчался к дочери.
— Что с ней? — выдохнул он, едва распахнул дверь детской.
Нино, держащая мелкую на руках, укачивала её и расхаживала по кругу, пока Алина кричала.
— Не знаю… Она так уже полчаса. Может, животик?
Нино подняла на него взгляд, и у Ильинского ледяная дрожь по позвоночнику прошла. Потому что увидел страх. Такой, какой бывает у загнанных животных.
— Дай её сюда, — грубо рявкнул он, забирая у Нино дочь. Та, на удивление, вдруг стала затихать, пока не успокоилась и не начала икать.
— Что ты ей давала? — потребовал он ответа у няни.
— Ничего… только смесь. Больше ничего.
— Хорошо.
Он прижал к себе Алину крепче и, направившись к выходу из детской, обернулся на пороге.
— Через час жду в гостиной. Новый год всё же.
Прозвучало, мягко говоря, дерьмово. Да и чувствовал он себя в этот момент точно так же. Но праздник обязывал. Не будут же они, в самом-то деле сидеть по углам, пока остальные празднуют.
Затворив за собой дверь, Герман вышел из комнаты и только тогда выдохнул с облегчением.
И всё же это была чертовски идиотская идея. Нанять кого бы то ни было. Он прекрасно справлялся сам, а наличие чужой женщины в доме лишь раздражало.
Ильинский уложил Алину на кровать, а сам сел рядом. Растёр ладонями лицо, которое покалывало. Стоило признаться себе в том, что виною всему был его сон. Воспоминания, которые он родил, резали по-живому острее ножа.
Сейчас ему хотелось спрятаться ото всех, как делал это последние несколько лет. Да, это было слабостью, но иначе он не мог.
— Г-у-у, — раздалось рядом тоненькое и пронзительное, и Герман с улыбкой повернулся к Алине.
Надо было гнать куда подальше свои настроения и желания. Ради неё. Потому что просто обязан сделать так, чтобы первый Новый год в жизни его дочери был настоящим. Пусть она его вообще не запомнит. Но при мысли о том, что она сейчас могла бы быть совсем не с ним, а в казённых стенах безликого дома малютки, ему становилось нехорошо.
— Ладно, давай уже пойдём и чего-нибудь замутим, — решил Ильинский, после чего подхватил дочь на руки и вышел в коридор.
Когда они с Алиной и Нино устроились за столом, до наступления Нового года оставалось пятнадцать минут. Переложив малышку в специальную люльку, которую установил рядом с собой, Ильинский взял бутылку шампанского. По телевизору шла какая-то феерическая ерунда, но вроде как именно она во всех семьях являлась обязательным атрибутом праздника, потому ерунду решено было оставить.
— С уходящим, — поднял он тост, когда наполнил бокалы шампанским.
И снова его начало накрывать. Эти приступы — если их таковыми можно было назвать — никогда не поддавались его контролю. Просто накатывали, накрывали с головой, и он ничего не мог с ними поделать.
