Амнезия, или Фанера над Парижем (СИ) - Купрашевич Владимир (читать книги онлайн бесплатно регистрация txt) 📗
Рыскать по городу в поисках работы мне не нравится, я бы с большим удовольствием сидел в своей берлоге, к которой постепенно привыкаю и что-нибудь рисовал, в свое удовольствие, но, к сожале- нию, это удовольствие никем не оплачивается …
Вечерами, когда я не занят исполнением какой-нибудь рекламки, я с ностальгией вспоминаю клинику для душевнобольных и пытаюсь изобразить Марию… Портрет получается с каждым разом все лучше – но когда я очерчиваю ее обнаженное тело руки мои перестают слушаться а само изображение расплывается… Тогда бросаю эту экзекуцию и пытаюсь рисовать чужие, где-то виденные или придуманные лица…
Утром я просыпаюсь рано, и не сразу понимаю, что ночь миновала. Звонков трамваев, не слышно. Подхожу к окну. Да, раннее утро. Небо уже с фиолетовым отливом, но других признаков рассвета еще нет. Пока его заменяют тлеющие уличные фонари.
Забираюсь обратно в постель и долго смотрю в потолок. Что меня разбудило в та-кую рань? Вспоминаю, что ночью меня преследовали какие-то обрывочные видения, фрагменты обнаженного женского тела, мимолетные прикосновения, шепот. Некоторые эротические картинки разворачивались достаточно логично – я раздевал ее, любовался выразительностью ее тела, свежестью ее кожи, даже начинал испытывать какое-то желание, потом вдруг все распадалось на какие-то непонятные детали, менялись декорации. Вместо желанной женщины выплывали недружелюбные лица …
Я давно не видел снов и нагромождение не связанных, как будто, между собой эпизодов, ощущений, лиц и деталей тела озадачивает. К чему все это?
Провалявшись с полчаса, я снова поднимаюсь, открываю на кухне, холодильник, где на нижней полке дверцы сиротливо забилась в угол маленькая бутылка с недопитой водкой. Нахожу стакан, долго рассматриваю его, потом сливаю жидкость обратно в бутылку. Не верю в свой героический подвиг, но все же ставлю склянку обратно, хотя собственная решимость, и смешит. Что я вознамерился делать? Попытаться начать сначала? Это за три то дня до занавеса?!
Уже на площадке, нахожу в кармане куртки, листок с адресом Марии. Она хотела, чтобы я начал более тесное общение с женщинами. По ее теории так я смогу навести мосты со своим прошлым. Мосты меня не интересуют, но женщина, с которой мне нестерпимо хочется общаться тесно, есть. Это Мария.
Дверь на мой звонок открывает почему-то Демидов. Сонно таращится, словно не узнает. Потом тычет пальцем в часы.
- Ну, даешь… Ладно, заходи. Не все потеряно… Я в магазин. Надо немного винцом запастись … Часок в твоем распоряжении есть. На разминку.
Он, подталкивает меня к двери комнаты и выходит, плотно закрыв за собою дверь.
Я ничего не понимаю, почему он здесь, зачем оставил меня на часок, но вхожу, оглядываю обстановку, перешагиваю порог второй комнаты и деревенею.
Это спальня. Утренний свет из окна и свет торшера откуда-то из-за кровати… и в этом световом коктейле молодая женщина надевает чулки. Одна нога ее поставлена на стул, и она, склонившись, поправляет уже надетый чулок, вторая нога на краю коврика. Тонкая ткань короткой сорочки дымкой обволакивает ее стройное тело, крепкие, вероятно еще не остывшие от горячей любви ягодицы, волнующие груди, одна из которых, коснулась колена, вторая, как наливное яблоко… Сорочка просвечивает насквозь и ее тело почти осязаемо. Женщина еще не видит меня и медленными движениями разглаживает чулок на своем восхитительном бедре. Потом она поднимает и поворачивает ко мне лицо, глаза ее чуть прищурены, как у кошки, которая ожидает, когда ее погладят. Мария!
- Все же пришел? – спрашивает она. Ее улыбка парализует…- Ну, иди ко мне! – шепчет она, шире раскрывая свои кошачьи глаза.- Я верну тебя. Ты все вспомнишь…
Она протягивает ко мне руку…
Уже на тротуаре я пытаюсь вспомнить, как оказался на улице - спустился на лифте, по лестнице или выпрыгнул в окно? Скорее всего, по лестнице.
Домой я приволокся уже в полдень. Давно я так много не ходил. Взыгравшую вдруг энергию куда-то надо было деть.
В комнате я заваливаюсь было на диван, но еще не рассеявшееся видение не оставляет меня. Я вскакиваю и разворачиваю ватман…
Утренний свет из окна и свет торшера откуда-то из-за кровати… и в этом световом коктейле молодая женщина надевает чулки. Одна нога ее поставлена на стул, и она, склонившись, поправляет уже надетый чулок, вторая нога на краю коврика. Тонкая ткань короткой сорочки дымкой обволакивает ее стройное тело, крепкие, еще не остывшие от горячей любви ягодицы, волнующие груди, одна из которых, коснулась колена, вторая, как наливное яблоко…. Она еще не видит меня и медленными движениями разглаживает ткань чулка на своем восхитительном бедре. Сорочка просвечивает насквозь и ее тело почти осязаемо. … Глаза ее прищурены, как у кошки, ожидающей, когда ее погладят, на припухших губах улыбка …
Мария. Разве смог бы я доставить ей столько же радости и удовольствия как кто-то, оставшийся за пределами рамки? Кто там? Виден только угол кровати, край ковра и… ночник в розетке в форме розочки!... Я словно попадаю пальцами в эту розетку и как от электрического удара отбрасываю рисунок. Причем тут ночник?! Отхожу к окну, ото-двигаю край портьеры, долго стою, таращась на ночную улицу в огнях фонарей и автомобилей. Напрасны все иллюзии. Отгородиться от видений прошлого не получается. Даже какой-то мелкий предмет несет в себе информацию, которую я не желаю знать. Даже эта маленькая пластмассовая розочка все равно как растяжка на мине и я боюсь к ней прикоснуться.
Ближе к вечеру меня озадачивает какой-то странный звук. Я даже не сразу догадываюсь, что это дверной звонок. Желание видеть кого-либо или общаться с кем-либо у меня отсутствует начисто и я осторожно, на цыпочках, пробираюсь к двери, протираю запылившийся глазок. Площадка, хорошо освещена, и я вижу Марию. Она смотрит в мою сторону, и я опускаю глаза, чтобы не поддаться гипнозу ее взгляда. Звонок повторяется, потом, через несколько секунд, вновь…
Когда я снова поднимаю глаза, она уже стоит у лифта. На ней светлый плащ, хотя на улице еще зима. На щеках легкий румянец, вероятно от холода. Губы в какой-то странной полуулыбке. Плащ эффектно облегает ее фигуру, особенно грудь, щедро открывает стройные ноги. Но это уже другая женщина, не та, что белым ангелом кружила над моей постелью. И все же рука, невольно тянется к торчащему в дверном замке ключу. Я готов укусить эту руку. К счастью, лифт во время распахивает свои створки и Мария исчезает в полумраке кабины.
Подхожу к окну, осторожно отодвигаю край портьеры и выглядываю наружу. Успеваю заметить, как в дверях трамвая мелькает ее плащ. Вагон трогается и я мысленно перекрестившись, одним глотком выпиваю свое «лекарство», каким-то образом оказавшееся под рукой.
Возвращаюсь на кухню и тщетно пытаюсь распутать весь бред минувшего дня. Я уже не уверен, что видел на площадке медсестру, что вообще был у нее дома. Не долечился? Под шкафом нахожу свой эскиз и несу его в комнату, к окну. Отодвигаю штору и при дневном свете вглядываюсь в рисунок. Женщина, которая поправляет чулок на своей божественной ножке и смотрит на меня лукавыми, зовущими глазами вряд ли Мария. Но эту женщину я где-то видел. Это ее ноги и руки когда то обвивали меня, тепло ее согревали мое тело…
Отходя от окна, я не зашториваю его плотно и оглядываю посветлевшую комнату. Конечно, так значительно лучше. И почему именно портреты? Почему не обнаженная натура? Я уже вижу не только женские лица, но и женскую плоть, мне уже небезынтересны детали женского тела, я их даже чувствую…
Я оказался прав, когда заявил в стационаре, что не женат и с женщинами никаких дел не имею. По крайней мере с того дня как меня проводили за порог психушки никто меня не доставал. Женщин я в принципе не боюсь, за исключением девственниц и беременных. Эти выбивают меня из колеи. И то, что выйдя из приемного покоя, я вместо натюрмортов вдруг стал изнемогать от желания изображать фрагменты женских тел, меня несколько озадачило. Видимо природа, которая по результатам исследования оставила меня в покое, вновь принялась за свое. Конечно же, во все виноват этот дурацкий аминазин, которым меня пичкали в психушке. Или в моей травмированной голове что-то не так срослось. В любом случае оформительские работы мне быстро наскучили и я, все чаще стал отвлекаться на рисование фрагментов женских тел, а в часы безлюдья, в соседнем саду, пристрастился копировать статуи. Ротозеев я не терплю, поэтому свои упражнения стараюсь проводить в часы относительного безлюдья.
