Дочь Лебедя - Бак Джоанна (книги регистрация онлайн txt) 📗

Окно освещалось ярким зимним светом. Мишель положил ноги на радиатор. Он был красивым, его лицо было бледным и осунувшимся. Он так глубоко и ожесточенно вдыхал дым, как будто собирался припомнить таким образом какую-то забытую им истину. В жарко натопленной комнате что-то изменилось. Что-то возникло между нами — теплое, напряженное и, как ни странно, сексуальное. Мы продолжали курить без остановки, пепельницы были переполнены.

— Джулия была прекрасной женщиной, — повторял он время от времени.

Я вздремнула, свернувшись в клубочек на диване, но сон был слишком поверхностным. Я проснулась, когда отец постучал в дверь.

— Боже, как вы здесь накурили, как в игорном доме, — заметил он, кашляя, чтобы сделать замечание более весомым.

— Ну как? — спросил Мишель, как будто отец просто ходил к дантисту. Отец ничего не ответил и сел рядом со мной. Он снял туфли.

— Мне что-то попало в носок. Вот… — Он достал маленький скатавшийся кусочек шерсти из носка и заказал чай.

— Крепкий и горячий, — сказал он по телефону.

— Принесут непременно холодный и жидкий, — пробовал пошутить Мишель.

Принесли чай.

— Здесь был Тревор Блейк, — сказал отец, ткнув в сандвич пальцем. Он не стал его есть.

— Я его ненавижу, — сказала я.

— Успокойся, — заметил Мишель.

— С ним все в порядке, — произнес отец.  — Он не виноват. Он хотел поговорить со мной один на один.

— В доме Джулии? На Честер-стрит? — спросила я.

— У него есть ключи. Он был там вчера.

Я почувствовала, как Джулию забирают у меня, все старались как-то доказать, что они были близки с ней.

— Он так страдает, — продолжал мой отец.

Я тоже, хотелось сказать мне. Но тогда отец догадался бы, что я больше любила Джулию. Поэтому я промолчала.

— Партнер Джулии, Элистар, собирает ее друзей, чтобы помянуть покойную.

— А ты пойдешь туда, Флоренс? — спросил меня Мишель.

— Нет, останусь с вами, — сказала я.

— Но ты же их всех знаешь, — настаивал отец. — Мне нужно завтра повидаться с адвокатом. — Он произнес эту фразу с нажимом, потом добавил: — Ты понимаешь, что станешь очень богатой?

Мне не хотелось слышать это. Мне стало еще противнее, чем неделю назад, особенно потому, что он словно бы гордился этим. Как будто я выиграла приз. Я встала и пошла в ванную; ополаскивая лицо, я пыталась расслышать, о чем они беседовали, несмотря на шум текущей воды. Когда я вернулась в комнату, отец говорил о доме.

— Наверное, судя по теперешним ценам, его рыночная стоимость равна восьмидесяти тысячам фунтов.

— Мы не станем его продавать, не так ли? — сказала я.

— Почему? — спросил отец.

— А если я стану посещать лекции в Курто?

— Ты все еще хочешь там учиться? — спросил отец.

— Я не уверена…

Я даже не знала, приняли ли меня туда или нет.

— Ты ведь не собираешься одна жить в доме Джулии в Лондоне. Ведь раньше ты хотела прожить вместе с ней только год или немного больше, — сказал отец.

Год или больше? Мне казалось, что я буду жить с ней всегда.

— Теперь все изменилось, — заметил Мишель.

— Тебе следует поехать со мной туда, чтобы решить, какие вещи ты хочешь сохранить, — сказал отец.

— Разве мы будем с чем-нибудь расставаться?

— Необходимо продать все лишнее из ее дома, — сказал он. — Тебе же не нужны старые кастрюли или кровать ее служанки. Нужно избавиться от лишнего барахла, а хорошие вещи мы отправим в Париж.

— А если я захочу жить в Лондоне? — попыталась прекословить я в последний раз.

— Тебе ведь не нужен этот огромный четырехэтажный дом, — резко заметил отец.

— Чей он? — спросила я. Я была в ярости. Джулия скорее всего не захотела бы, чтобы ее вещи были у него, я была в этом уверена. И дом был ее, а не его. А теперь он стал моим, она отдала его мне.

— Должно быть завещание, — сказала я. Я чувствовала себя ужасно.

Мой отец прервал меня:

— Нам следует продать дом, он нам не нужен. Деньги могут пригодиться. Ты станешь…

Я заткнула уши, я не хотела его слушать. Я видела, как шевелились его губы. Мишель подошел ко мне и осторожно опустил мои руки.

— Когда умирает близкий родственник, оставшиеся жить должны быть добрее друг к другу, — заметил он.

Доктор Эмери пришел в гостиницу, пощупал у каждого из нас пульс и оставил пузырек чего-то успокоительного. Он сказал, что так будет легче пережить горе. Я накапала лекарство в стакан воды, выпила на ночь, но проснулась очень рано. Меня разбудила страшная мысль о том, что Джулия уже мертва. Я подошла к теплому оконному радиатору и откинула шелковые занавески оливкового цвета. На улице выстроилась длинная череда такси, ожидающих пассажиров, плутавших в густом лондонском тумане. Я села за столик и попыталась набросать на листке бумаги то, что мне придется произнести во время панихиды. Отец сказал, что во время панихиды у квакеров принято говорить по наитию Святого духа. Я не верила в святость духа, и не надеялась, что он вдохновит меня. Как я ни старалась, ничего путного не приходило в голову.

Я писала: «Джулия, дорогая Джулия, Джулия, я люблю тебя, Джулия, мне тебя так не хватает». Свет лампы освещал только лист бумаги на столе. В комнате было душно, и мелкие буквы на аккуратном листочке явно не отражали того, о чем я желала бы сказать.

Я накинула что-то поверх ночной рубашки и спустилась вниз. Прошла через безлюдный холл, мимо конторки, где дремлющий дежурный пытался сделать вид, что он полностью бодрствует на своем посту. Я вышла на холодную улицу и села в первое попавшееся такси. На мне было пальто синего цвета — самая подходящая для траурного случая одежда, которая оказалась у меня. Я назвала водителю адрес — Честер-стрит. Уличные фонари светили оранжевым светом, а небо было непроницаемо темным. Когда машина резко свернула на боковую улицу, меня опрокинуло на сиденье влево. Я попыталась представить себе дом Джулии и закрыла глаза: люстра в гостиной, красивые витражи входной двери. Я открыла глаза — он стоял передо мной такой же темный, с неосвещенными окнами, как и все остальные дома на этой безлюдной улице.

— Вы что, не собираетесь выходить? — спросил меня водитель. Я попросила, чтобы он отвез меня обратно в Вестбери.

Только оказавшись у вращающейся двери отеля, я внезапно заметила оборочки моей ночной рубашки, видневшиеся из-под пальто. Мне пришлось быстро пробежать по холлу, чтобы не привлекать к себе внимания. В восемь мы должны были встретиться, чтобы вместе позавтракать.

Это была идея Мишеля. Я приняла ванну, чтобы как-то скоротать время. Опять пыталась что-либо написать, но из этого ничего не вышло. Я пошла в комнату к отцу. Он причесывался, Мишель стоял у столика с завтраком.

— Ты не желаешь позже поехать со мной на Честер-стрит, чтобы выбрать себе вещи? — спросил отец. Я уже там была, подумала я. Один ноль в мою пользу!

— Нет, я не хочу ничего видеть. Ты сам все решишь, — ответила я.

— Тебе следует поехать, — заметил Мишель. — Там может оказаться то, что не приглянется твоему отцу, но, может, тебе захочется именно эти вещи оставить себе на память. Тебе следует немного остудить его пыл, чтобы он не вел себя, как будто является главным хранителем Лувра.

— Мне ничего не нужно, — ответила я и села за стол.

— Может, Тревор Блейк тоже захочет что-то взять на память, — продолжал Мишель.

— Он уже, наверное, взял все, что хотел.

— Тем более, ты же не желаешь, чтобы он обчистил весь дом, — продолжал Мишель.

От Джулии ничего не осталось, только вещи в ее доме, подумала я. Я смотрела на яркие волосы отца, мне показалось странным, как их красивый рыжеватый цвет иногда отливал то темными, то светлыми оттенками. Он увидел, что я тупо уставилась на его прическу.

— Я, наверное, употребил слишком много бриолина сегодня, — заметил он, беспомощно пожав плечами. Его лицо все еще оставалось молодым, только прорезались острые морщинки вокруг рта. Губы и подбородок стали гораздо одутловатее, кожа стала совсем тонкой.