В плену страстей - Джеймс Джулия (Julia) (полная версия книги .txt) 📗
До сих пор ей удавалось передать характер клиентов, не акцентируя внимания на физических недостатках, если они имелись. А здесь другое. Она воспроизводила в памяти его лицо и спрашивала себя, сможет ли она уловить и запечатлеть сущность этого потрясающе красивого человека.
С самого начала ее мучили сомнения. Как она и предполагала, первый сеанс он пропустил, а на следующий опоздал на полтора часа. Когда наконец прибыл, то вел себя так, словно находился в офисе, бесконечно разговаривая по мобильному телефону на всевозможных иностранных языках. Тем не менее Алекса сделала несколько предварительных набросков.
– Я могу взглянуть? – спросил он, и по его тону было ясно, что это не просьба.
Алекса молча протянула ему альбом и, пока он бегло просматривал рисунки, наблюдала за ним.
Она использовала карандаш и уголь, сочтя, что это лучше передает его сущность. Правда, боялась, что когда начнет писать маслом на холсте, как бы он не стал выглядеть нереально красивым. Люди подумают, что она беззастенчиво ему польстила.
Но разве возможно польстить Гаю де Рошмону? То необычное впечатление, которое он на нее произвел при первой встрече, не уменьшилось ни на йоту. Стоило ему появиться в ее мастерской, как она не смогла оторвать от него глаз. Ей хотелось впитать в себя каждую его черту.
Когда зазвонил его мобильник и он, бросив отрывистое «простите», начал быстро говорить по-французски, она даже обрадовалась возможности незаметно понаблюдать за ним. Хотя рука инстинктивно потянулась к альбому и карандашу.
Проглядывая позже плоды ее усилий, он не выказал своего отношения к наброскам, так что она понятия не имела, одобряет он то, что она сделала, или нет.
«Если ему не нравится то, как я рисую, пусть откажется от моих услуг!» – подумала она. Странно, такие вызывающие мысли ее не посещали, когда она работала над портретами других клиентов.
Но такого клиента, как Гай де Рошмон, у нее никогда не было.
Сеансы продолжались, скачкообразные и прерывистые, как она и предполагала, поскольку его график мог радикально меняться каждый день. Алекса вдруг поняла, что он начал ее волновать. Ее охватило раздражение, поскольку это нарушало душевное равновесие. Но к счастью, он этого не мог заметить – во время сеансов она по-прежнему держалась отстраненно, была неразговорчива. Впрочем, как и он.
Обычно он приезжал с личной помощницей или секретарем и почти постоянно разговаривал с ними на языке, которого Алекса не понимала. Секретарь и помощница записывали сказанное им под диктовку или делали заметки. Он отвечал на телефонные звонки и звонил сам. Один раз он извинился перед Алексой, когда приехал второй помощник с лэптопом. Поработав на компьютере, Гай защелкнул крышку и снова принял заданную позу. Алекса ничего на это не сказала. Она вообще предпочитала с ним не разговаривать и сводила общение только к самым необходимым репликам.
Но это не помогало. Совсем не помогало.
Гай де Рошмон волновал ее, но она не хотела этого признавать.
Зато об этом догадалась Имоджен.
– Конечно, он тебе нравится! – ликовала она. – Признавайся! Почему же тогда ты огрызаешься на меня, когда я произношу его имя? Верный знак. – Она шумно выдохнула. – Увы. Он влюблен в Карлу Креспи. А она от радости распушила перышки и позирует вместе с ним перед каждой камерой, какую только может найти. Или купить. Даже с твоей красотой – если ты озаботишься тем, чтобы представить себя в выгодном свете – ты не могла бы с ней соперничать.
Алекса упрямо сжала губы и не поддалась на провокацию. У нее хватало проблем и без того, чтобы заводиться из-за приставаний Имоджен.
Портрет не получался.
Алекса не сразу это поняла. Предварительные наброски вышли неплохо, ей казалось, что удалось уловить особенности удивительного лица Гая де Рошмона. Но когда она начала писать маслом, ей перестало что-либо удаваться. Алекса решила, что все дело в краске – масло не подходит для такого типа лица.
Затем спустя какое-то время до нее дошло – и это ее ужаснуло, – что дело не в краске, а в ней.
«Я не могу понять его сущность!»
Она стала изучать то, что уже нарисовала. Внутри зрела досада и раздражение.
«Почему я не могу выполнить эту работу? Почему? В чем дело?»
Ответа не было. Она попыталась сделать все заново, на свежем холсте, и всю ночь провела в мастерской, используя первоначальные наброски. Вторая попытка тоже провалилась. Алекса безнадежно вглядывалась в работу, сердилась, пока наконец не поняла, что у нее ничего не получится, как бы она ни старалась. Она не может написать портрет Гая де Рошмона.
Ни с натуры, ни с набросков, ни по памяти.
Ни при помощи сновидений.
Вот это-то и было самым страшным – то, что он начал ей сниться. Ей снилось, как она его рисует. Беспокойные сны нарушали ее душевное равновесие. Сначала она уговаривала себя, что это естественная реакция мозга найти выход из тупика, поскольку наяву ее художественное творчество зашло в тупик.
Но потом, когда он приснился ей в третий раз, а у нее снова ничего не получилось, она поняла, что потерпела неудачу и ничего не остается, как признать это.
Гордость была уязвлена. Неужели придется отказаться от заказа? Она никогда прежде так не поступала. Это абсолютно непрофессиональный подход, но разве профессионально представить некачественную работу? Это не в ее правилах. Выходит, у нее нет альтернативы – придется признать, что она не может написать портрет.
Придя к такому выводу, она долго мучилась, каким образом сообщить об этом Гаю де Рошмону. Подождать, когда он появится на следующем сеансе, и тогда извиниться? Но ей придется извиняться в присутствии его помощницы или секретаря. Или – что намного хуже – попросить его о встрече наедине? Трусливая мысль – перепоручить это Имоджен – тоже ее посетила. В конце концов, Имоджен – ее агент. Но Алекса знала наверняка, что Имоджен не допустит, чтобы она сдалась. Нет, ей придется стиснуть зубы и самой решить эту проблему, потому что нечестно заставлять человека, у которого практически нет свободного времени, приезжать к ней и позировать, а потом объявить ему, что она аннулирует заказ.
И Алекса позвонила ему в офис.
Помощница в свойственной ей высокомерной манере сообщила, что мистера де Рошмона нет в Англии и что до следующего сеанса маловероятно договориться о личной встрече с ним.
Алекса очень удивилась, когда помощница позже перезвонила ей с сообщением, что Гаю было бы удобно принять Алексу через неделю в шесть вечера. Алекса уже хотела сказать, что ее это время не устраивает, но воздержалась. Чем скорее с этим покончить, тем лучше.
Когда она появилась в лондонском отделении банка «Рошмон-Лоренц», то ей пришлось добрых полчаса ждать в вестибюле. Наконец в сияющем бронзой лифте она поднялась на двадцатый этаж. Алекса прошла через двойные двери красного дерева в кабинет Гая.
Заходящее солнце светило в зеркальные оконные стекла. Гай де Рошмон встал из-за письменного стола размером с автомобиль. Расстояние от стола до двери было не меньше теннисной площадки.
– Мисс Харкорт.
Он шел ей навстречу, мягко ступая по толстому пушистому ковру, подобно леопарду. Голос звучал ровно, костюм сидел безукоризненно, облегая худощавую фигуру, как перчатка.
И опять Алекса не могла отвести от него глаз. Она упивалась им. Кровь стучала в жилах, когда она смотрела, как он пересекает комнату. Мысли, обгоняя друг друга, смешались в голове.
«Вожак стаи… Здесь он верховный правитель. Здесь деньги, власть, богатство и привилегии».
Он подошел к ней и протянул руку с длинными пальцами. Она машинально взяла его ладонь. Лучше бы она этого не делала! Лучше бы не ощутила силу этого рукопожатия!
Он смотрел на нее, сверля глазами. Зелеными как изумруды глазами. А ресницы? Эти невероятно длинные ресницы… И поволока на глазах, сквозь которую она не может проникнуть.
– У вас проблема?
Откуда он знает? Она же ничего – совсем ничего! – не сказала о том, что ее мучит.
