Мой босс из ада (СИ) - "Anyuta" (прочитать книгу txt) 📗
И проситель торопливо хватает роскошную французскую коробочку, краснея, прячет ее в карман и смотрит на меня с таким благоговением, словно от меня исходит сияние…
А спустя какое-то количество месяцев, или лет… нет, лучше все-таки месяцев! Сам Глеб Юрьевич вызывает меня в свой кабинет и говорит: «Яна! Я понял: во всем мире нет ни одного человека, который бы так меня понимал! Станьте моей женой! И исправьте это договор — тут пропущена запятая». А у меня на глазах выступают слезы радости…
В этих мыслях я и заснула, а проснувшись утром, развила бурную деятельность.
Сначала проинспектировала гардеробы всех своих подруг, извлекая оттуда немаркие и невзрачные вещицы, чья цветовая гамма никак не могла оскорбить эстетические чувства моего Глеба Юрьевича. А затем отнесла свои трофеи знакомой портнихе, которая за небольшие деньги подогнала все это по моей фигуре.
В воскресенье вечером я собрала все свои яркие вещи, короткие юбки, легкомысленные топы (фу, какая вульгарщина! Неужели я и вправду всё это носила?!) — и выставила на балкон.
Вместо этого безобразия в моем шкафу теперь ровными рядами висели на плечиках строгие и достойные вещи.
* * *
В понедельник я пришла на работу на полчаса раньше: полить цветы, подрезать лишние листочки, чтобы не смели расти неровно, принять входящую документацию и оформить ее должным образом, еще раз пересмотреть и перепроверить планы моего шефа, переписывать их ровным почерком, избавиться от лишних бумажек…
Когда Глеб Юрьевич появился, я встречала его во всеоружии. Все было идеально. Разве не в этом призвание секретаря — создавать максимально комфортные условия для работы своего шефа?
— Доброе утро, — сказал Глеб Юрьевич, и я расцвела. — А чему вы радуетесь? У нас за выходные в десять раз возросли продажи? Если да, продолжайте улыбаться, если нет — давайте работать.
И он стремительно пронесся мимо моего стола в свой кабинет.
Да. Он совершенно прав. Работать — значит работать. Если бы я знала, что уже через пару часов я резко изменю свое мнение!
Но я тогда не знала. Поэтому с самым серьезным видом варила Глебу Юрьевичу идеальный кофе.
8
Домой я попала только поздно ночью, хоть доехали мы без приключений. И снова находиться рядом с Глебом Юрьевичем мне было не так уж тяжело. В конце концов, чего бояться. Мы почти полночи провели вместе, а он меня не то что не съел, а даже не покусал. Нет, конечно, он говорит отвратительные вещи… хотя, с другой стороны, он говорит их не просто так. И его придирки так или иначе имеют отношение к моей работе. Что поделать, если у нас с ним разные представления о том, каким должен быть секретарь. Я вот считаю, что секретарь вполне может быть человеком, а Глебу Юрьевичу подавай как минимум робота, запрограммированного на мгновенное выполнение любых поручений.
А еще мне вдруг подумалось: ведь всякие гадости он исключительно говорит. А делает вполне приятные вещи.
Утешал меня, когда я плакала, даже пожертвовал носовой платок. Может, это вообще был его любимый носовой платок и они не расставались со студенческой скамьи. Помог вырезать открытки.
Поймал, когда я падала на лестнице.
А вот сейчас везет домой… я выглянула в окно — действительно, домой… только вот адрес он у меня не спросил. И что это значит? Правильно! Что наверняка посмотрел в моем личном деле. Внимательный!
То есть, — воодушевившись, я рассуждала про себя, — если выключить звук, Глеб Юрьевич может оказаться вполне приличным шефом. А что не любит ярких цветов и резких запахов, педантичен и пунктуален, так кто сказал, что это такие уж недостатки?
К концу пути я искоса поглядывала на своего беззвучного шефа, и даже стала находить в нем какие-то человеческие черты. Отмечать, что профиль у него все-таки очень впечатляющий, и плечи широкие, и руки сильные… от последней мысли почему-то вдруг стало тяжело дышать. Это усталость. Вы посидите с моё, повырезайте открытки — тогда узнаете.
Когда Глеб Юрьевич остановился у моего подъезда, я немного напряглась. Но не потому, что он безукоризненно вычислил, к какой именно двери меня было нужно подвезти, это как раз было несложно. А потому что мне нужно было что-то сказать на прощанье. Спасибо что подвезли, спасибо за помощь, просто до свидания или спокойной ночи… я металась между этими вариантами и никак не могла выбрать правильный. но Глеб Юрьевич избавил меня от этих мучений. Он заговорил сам. Если кто-нибудь думает, что Глеб Юрьевич поблагодарил меня за работу, или извинился за то, что мне пришлось задержаться сверхурочно, этот кто-то однозначно ошибается. Ничего подобного не было.
— Вы, конечно, очень медлительны, — сказал он. — Но я не могу не оценить ваши старания. Я передам в бухгалтерию, чтобы начислили вам премию.
Я обмерла. А ведь он иногда и со звуком ничего такой!..
Той ночью я долго не могла уснуть. Крутилась. То вспоминала, как падала с лестницы в объятья ненавистного шефа, или то, как с теплотой он спрашивал, не случилось ли у меня что-нибудь, когда довел до истерики. Или то, каким внимательным он был, когда не отъезжал от моего дома, пока я не скроюсь в подъезде… Может, не такой уж он и монстр?
А ведь всего-то и стоило — выполнять не самые сложные его требования: строгая неброская одежда, отсутствие кричащих цветов и раздражающих запахов, исполнительность и желание делать свою работу как можно лучше.
Разве не может ожидать этого начальник от своих подчиненных?
В своих мечтах я даже пошла дальше. Если уж мы так быстро сумели поладить… Если уж, в отличие от сногсшибательной Кристины и кто там был до меня, я смогла разглядеть за холодным язвительным фасадом человека, который возможно искренне страдает он несовершенств, громких звуков, резких запахов, опозданий и неправильно составленных графиков, может, дальше все будет лучше и лучше? Мое распаленное воображение неслось куда-то вскачь, и я уже видела как все сотрудники, партнеры по бизнесу выстраиваются ко мне в длинную очередь, несут шоколадки с конфетами и заискивающе глядя в глаза говорят что-то вроде: «Яночка, выручайте — свирепствует… мне всего-то две подписи — вот сюда и сюда — но сам я к этому тигру в клетку не пойду… я уж лучше к настоящему тигру в клетку — и на больничный!».
А я с улыбкой — просветленной и доброжелательной — отвечаю: «Давайте уж, конечно, все решим. Это ведь ради общего дела».
А мне и говорят: «Ох, Яночка, да вы же ангел!» — и протягивают бутылочку «Шанели».
Тут уже я смотрю на просителя строго, но все еще по-доброму: «Глебу Юрьевичу резкие запахи не нравятся! Нужно знать такие вещи о своем руководителе!»…
И проситель торопливо хватает роскошную французскую коробочку, краснея, прячет ее в карман и смотрит на меня с таким благоговением, словно от меня исходит сияние…
А спустя какое-то количество месяцев, или лет… нет, лучше все-таки месяцев! Сам Глеб Юрьевич вызывает меня в свой кабинет и говорит: «Яна! Я понял: во всем мире нет ни одного человека, который бы так меня понимал! Станьте моей женой! И исправьте это договор — тут пропущена запятая». А у меня на глазах выступают слезы радости…
В этих мыслях я и заснула, а проснувшись утром, развила бурную деятельность.
Сначала проинспектировала гардеробы всех своих подруг, извлекая оттуда немаркие и невзрачные вещицы, чья цветовая гамма никак не могла оскорбить эстетические чувства моего Глеба Юрьевича. А затем отнесла свои трофеи знакомой портнихе, которая за небольшие деньги подогнала все это по моей фигуре.
В воскресенье вечером я собрала все свои яркие вещи, короткие юбки, легкомысленные топы (фу, какая вульгарщина! Неужели я и вправду всё это носила?!) — и выставила на балкон.
Вместо этого безобразия в моем шкафу теперь ровными рядами висели на плечиках строгие и достойные вещи.
* * *
В понедельник я пришла на работу на полчаса раньше: полить цветы, подрезать лишние листочки, чтобы не смели расти неровно, принять входящую документацию и оформить ее должным образом, еще раз пересмотреть и перепроверить планы моего шефа, переписывать их ровным почерком, избавиться от лишних бумажек…
