Пять причин улыбнуться - Градова Ирина (чтение книг .txt) 📗
То ли правду дед рассказывал про Ворожейкин дом, то ли просто в эту ночь у нас такое везенье, но с терраски дед возвращается не один. Рядом с ним я вижу… Вику, свою недавнюю знакомую, вымокшую, взъерошенную, с заплаканными глазами и лягушкой в руках.
История повторяется с небольшими изменениями. Бабушка истошно крестится, мама недоуменно приглядывается к незнакомой девочке, бледной, как привидение, а дед только пожимает плечами. На этот раз восклицаю я:
— Вика!
— Я ее знаю, — объясняет за меня дед. — Это дочка Аллы Рогожиной. Они в Ворожейке иногда отдыхают. Ты что, с мамой поссорилась?
Вика растерянно кивает. Я, уже не в силах больше сидеть и молчать, выскакиваю из-за стола и подбегаю к Вике. Конечно, нет во мне сестричкиной скрытности, но что ж с этим поделаешь…
— Из-за лягушки? — спрашиваю я дрожащую от холода Вику. Она молча кивает, стараясь не показывать мне свое заплаканное лицо. — Я же говорил, влетит…
— Надо бы ее домой отвести, — вмешивается растерянная мама. Она, кажется, совсем потерялась в этой веренице странных ночных гостей.
— Да уж, а то мать ее небось обыскалась.
— Не обыскалась… — шепчет посиневшими губами Вика. — Думаете, я ей нужна?..
— Ври красиво, чтобы повторить просили, — улыбается дед. — Ну как это — не нужна? Она же мама твоя… Только сейчас мы тебя не поведем. Отсидишься, обсохнешь… Куда по такой грозе шлепать?
— Того и гляди, молнией шарахнет, — крестясь, соглашается бабушка. — Верно вы говорите, Семен Арсеньевич. Пусть девочка грозу переждет, а потом и отведем до дома…
— Садись, Вика, за стол, — по-взрослому предлагаю я, но совсем не из-за того, чтобы все видели, какой я уже большой мальчик, а потому, что мне и впрямь больно смотреть на продрогшую Вику. — И плащ снимай.
— А лягушка? — шепчет Вика, и я понимаю, что без своей царевны она и шагу не ступит.
— Лягушку — в банку, — предлагает дед и ловко вытаскивает из тонких Викиных пальцев маленькую желтоглазую гостью. — А на дно — петрушки набросаем.
Вика улыбается счастливой улыбкой, а я горжусь своим дедом. Его выдержке и смекалке можно только позавидовать. Что бы я делал, если бы у меня не было деда?
— Вот я и говорю, дом-то Ворожейкин, — озвучивает дед мои мысли и кивает на Вику и Пашку. — Видишь, сколько нежданных гостей? — поворачивается он к Ольке, которая только плечами пожимает в знак своего несогласия.
— И незваных, — виновато добавляет Пашка. Наконец-то я вижу, как этот парень улыбается: улыбка у него очень приятная. И глаза добрые, как у собаки. И чего он нашел в правильной Ольке? — думаю я, разглядывая новоиспеченного жениха сестры. Красивая, конечно, но вредная — просто ужас…
— Да ладно тебе, — улыбается ему дед. — Мы любым гостям рады. Правда, Полина Ивановна?
— Конечно, Семен Арсеньевич, — с удивительной покорностью соглашается бабушка, которая в этот момент старательно разглядывает Вику, занявшую за столом почетное место рядом со мной. — И впрямь мистика какая-то… — бормочет она не то про Вику, не то про весь этот странный вечер, а точнее, ночь. Еще пару часов назад я думал, что меня положат спать, но теперь можно не бояться. Я, как-никак, отвечаю за свою гостью, а мама и дед в таких вопросах — понимающие люди. — Гроза эта страшная одна чего стоит, — не унимается бабушка. — Вы, Семен Арсеньевич, хоть на этот раз дверь закрыли?
— Закрыл, Полина Ивановна, не бойтесь. Да и потом, что с нее, с двери-то? Призраки, если надо, и через нее пройдут…
Я бы посмеялся вместе с дедом над вытянувшимся лицом бабушки, но тут всем стало не до смеха, потому что в доме погас свет. Взял и погас ни с того ни с сего. Хоть я и не последний трус, но, вглядываясь в кромешную тьму, сразу вспоминаю и дедовы россказни про Ворожейку с ее страшной бабкой, и бабулиных маньяков…
Страшно не только мне — это я понимаю по гробовому молчанию, воцарившемуся за столом. И вдруг вспоминаю, что рядом со мной Вика, которая тоже не подает никаких признаков жизни — даже сопения. В страхе, но уже не за себя, я начинаю шарить под столом рукой и успокаиваюсь: среди тяжелых складок скатерти лежит сжатая в кулачок Викина рука.
— Ай! — взвизгивает Вика.
— Кто это?!
— С нами крестная сила!
— Да что случилось-то?!
— Вика, это я… Не бойся… — шепчу я на ухо девочке и чувствую, что моя пугливая подруга потихоньку начинает дышать.
— Всем команда: успокоиться и не паниковать, — раздается дедушкин голос. — Ничего страшного, такое бывает. На трансформаторной будке электричество отключили — гроза ведь…
— Гроза?! — переспрашивает бабушка, и я хоть не вижу, но чувствую, как истошно она крестится. — А в подвале тоже гроза ваша воет?
— Полина Ивановна, ну что вы, в самом деле… Галлюцинации у вас, что ли, начались со страху? Никто нигде не воет. Сейчас найдем свечку, и вам стыдно станет, что всех пугаете.
— Семен Арсеньевич? — слышу я напуганный голос мамы.
— Да, Светик?
— Галлюцинации у нас обеих. Я тоже это слышу. Там правда кто-то воет и кричит.
— Господи, помилуй нас грешных… Отче наш…
— Бабуль, хватит паниковать. Васька, если это ты — дождешься!
— Да не я это, Олька. Сама посуди, как я могу из погреба вопить, когда я здесь…
— Не умничай…
— Тише… Слышали? Снова воет…
— Ну все, я пошел за свечкой…
— Как ты ее в темноте найдешь?
— Давайте я помогу…
— Черт-те что… — Раздается звук падающей табуретки. — А ведь точно, стонет кто-то…
— Говорила вам, Семен Арсеньевич, не шутите с нечистым на ночь глядя… Дошутились, Господи прости…
От всех этих всеобщих обсуждений, от воя, раздающегося совсем рядом с нами, меня самого охватывает страх. Но мысль о том, что рядом Вика, при которой я не имею права бояться, не дает мне впасть в панику, закричать и броситься искать на ощупь в темной комнате кого-нибудь из взрослых.
Хвала моему деду — наконец-то он находит свечку. Наступает какое-то облегчение, и, кажется, даже вопли в погребе приутихли.
— Что это было? — спрашивает бледная как смерть бабуля. — Я чуть богу душу со страху не отдала…
— Да Васька небось подшутить решил, — зло косится на меня Олька.
— Спасибо, сестренка. Чуть что, сразу Васька…
— Ох ты, господи, кажется, опять началось…
И точно, до нас снова доносятся стоны, которые как будто стали сильнее.
— Пошли в подвал, — мрачно предлагает дедушка.
— Все вм-месте? — заикаясь, уточняет бабуля.
— Хотите — оставайтесь здесь, в гордом одиночестве.
— Н-нет, лучше я с вами…
Я смотрю на Вику, лицо у нее совсем бледненькое. Еще бы! Поссориться с матерью и попасть в какой-то странный дом, где мало того что люди странные, так еще и в подвале воет всякая нечисть…
— Да ты не бойся, — успокаиваю я Вику, хотя у меня самого на лице написано, что я боюсь, вероятно, еще сильнее, чем она. — Может, это не у нас вовсе…
Она кивает, делая вид, что ей совсем не страшно. Обманув друг друга в лучших целях, мы примыкаем к веренице, состоящей из деда, бабули, мамы, Ольки и Пашки. «Мы длинной вереницей идем за Синей птицей…» — вспоминаю я песню из детского спектакля. Правда, очень сомнительно, что Синяя птица обитает в нашем подвале да еще завывает и стонет, как живой человек…
На улице — настоящий конец света. Льет как из ведра, а небо рассекают рапиры молний. До погреба — всего пара шагов, но мне они кажутся целой вечностью. И чем ближе мы к заветной двери, тем вопли становятся отчетливее и тем больше мне кажется, что они — человеческие.
Наконец дед — теперь даже у него ходуном ходят руки — открывает замок, из-за которого они с отцом прошлым летом чуть не поссорились. Я готовлюсь к самому худшему, как тот Петька в бабушкином рассказе, но вместо жуткого монстра, злобной ведьмы, ужасного вампира на свет божий вылезает… мой собственный папа.
— Витька! — бросается ему на шею мама. — Витька, что ж ты там делал?! Как же ты там оказался?!
— П-потом расскажу… — бормочет папа, клацая зубами. — Пустите погреться, я от холода чуть дуба не д-дал…
