Тварец культуры - Марчик Георгий (хорошие книги бесплатные полностью txt) 📗
— Скажите, пожалуйста, а нельзя ли придраться к фразе: «От великого до смешного один съезд»? — продолжала допытываться Рая.
— Ни в коем разе, — успокоил ее писатель. — Ведь съезды бывают самыми разными. В том числе и дурацкими. Например, фокусников, астрологов, колдунов. — Тут он вспомнил, что фразу эту на последнем занятии кружка выдал Белых. Ему стало все ясно — а то он никак не мог взять в толк, чем вызваны наводящие на подозрение вопросы Раи. И он словно ученый сделавший важное открытие воскликнул: «Ооо!», затем: «Ааа! Мне все ясно!» — и понимающе улыбнулся: «У меня грозный соперник».
Рая слегка смутилась, но не стала возражать. Некоторое время они еще поболтали о разных пустяках. Прощаясь, писатель галантно поцеловал Раечке руку и сказал: «Было очень приятно». «Да, было, конечно, очень приятно, — разочарованно размышлял он по пути домой (в метро), но было бы еще приятней, если бы она уступила (эвфемизм) мне. Как пить дать кто-то у этой красотки (эвфемизм) есть, иначе зачем она целый вечер пудрила мне мозги, а я как шут развлекал ее».
Директор Лысый сердился — ему не терпелось принять крутые меры и доложить о них. Он дотошно выпытывал у Раечки, как проходила очередная встреча «эйфуистов» и что на ней говорили. Ему казалось, что она по своей глупости или невнимательности чего-то не записала, что-то важное пропустила мимо ушей. Тем более он уже проинформировал о своих подозрениях симпатичного улыбчивого молодого человека спортивного вида из некоего серьезного учреждения, курирующего их Дворец. У того сразу ушки торчком стали на макушке. Уже и секретарю райкома он предварительно, пока неофициально доложил, что обнаружил очаг антисоветской заразы и готовится его ликвидировать. — Действуй! — ободряюще сказал тот. — Мы поддержим.
Так что отступать было некуда, позади (если все сорвется) — конфуз. По его указанию Рая стала записывать все подряд, а потом вслух зачитывать ему. Директор внимательно слушал, напрягши в морщинах лоб, временами крякал, просил повторить, сердито ругался. Пока скандал никак не вытанцовывался. Рая читала по блокноту:
— Уроки демократии кончаются переменами… Торжество правды — не всегда победа истины… Нельзя поставить на колени того, кто всю жизнь привык ползать…
Крамола пряталась в этих словах и нахально строила рожицы, но когда он готов был вот-вот схватить ее за хвостик, чтобы вытащить на свет божий, она как верткая скользкая змейка выскальзывала из пальцев.
— Постой-ка, — приказал Григорий Тихонович. — Повтори. Ага. Нельзя поставить на колени того, кто всю жизнь привык ползать. Кого это он, подлец, имеет в виду? Советский народ? Партийного работника? Вот нахал. Намек ясен, а за руку не поймаешь. Продолжай.
— Единомыслие уменьшает число извилин. У кукловода паралич, а марионетки все дергаются…
— Стой! — хмурясь, сказал Лысый. — В чей это огород камушек? Уж не в адрес ли политбюро и самого, упаси бог, Леонида Ильича?
— Что вы, Григорий Тихонович! Скажете такое. Смотрите — а то вас самого притянут к ответу за клевету.
— Ну-ну, ври да не завирайся. Читай дальше. — Он с укором посмотрел на секретаршу, как женщина на обманувшего ее ожидания любовника.
— Когда молчат свидетели, создаются мифы. Джунгли вырубили, а законы джунглей остались. Львиная доля достается шакалам. Безвременье апеллирует к эпохе. Количество маразма иногда зависит от размера шляпы. И на маленьких должностях встречаются крупные самодуры. — Рая сделала очень короткую, но выразительную паузу и нахально посмотрела на директора — На сегодня все. — Вроде бы бесстрастно сказала она, но он ее, шельму, понял, поморщился, словно съел кислого.
— Для скандала этого мало. Нужен более веский повод. Как искра для пожара. Ну, вспомни, что они еще говорили, о чем спорили. Что ты такая бестолковая?
Рая пошарила глазами по потолку, вспоминая.
— Ну, говорили еще о тайне творчества.
Директор неожиданно обрадовался, как ребенок, которому подарили новую игрушку: — Я так и знал, что они маскируются. Что говорили? Да понимаешь ли ты, как это важно?!
— Не понимаю, — Рая обиделась, надула губки. — Я ведь по вашему дура, а себя вы, наверное, считаете умней всех. Вот и ходите на эти заседания сами.
— Ну, ладно, извини, — директору хотелось встать, подойти к ней и дать хорошую плюху, но он сдержался. — Так что они об этом говорили?
— Ну, говорили о тайне творчества, как это все возникает, как рождается произведение, об их секретах. Почему у одних получается, а у других нет.
— Ничего ты не поняла. Они имели в виду совсем другое. А именно — как им обманывать партию. Как прятать за двойным дном антисоветчину. Вот что они имели в виду. Короче, напиши мне докладную записку. Пусть лежит до поры.
— Я могу написать то, что я слышала, — заупрямилась Рая. — А придумывать ничего не буду. Кому они мешают эти фразы? Лично мне от них ни холодно, ни жарко. А вы не хотите, Григорий Тихонович, вызвать к себе руководителя кружка, по-хорошему поговорить с ним, предупредить. Они будут осторожнее и никакого скандала не понадобится.
— Так не пойдет, — с досадой сказал директор. — Если мы их предупредим — мы загоним болезнь внутрь, они затаятся, уйдут в подполье. А если разоблачим — всем урок, а нам честь и хвала. Глядишь, и двинут куда повыше. И тебе лучше будет. — Он говорил ласково, искательно глядя на секретаршу. Хочешь не хочешь — судьба задуманного в ее руках. — Ну, предупредим мы их, нарыв будет постепенно расти, а его яд отравлять весь государственный организм. Кто выиграет?
Рая уже вошла в роль разведчицы, к тому же эта роль кое-что сулила ей, и она пообещала выполнить поручение директора. Он рассказал, что был вчера на похоронах одного вохровца, начальник которого произнес замечательную речь о красном знамени, под которым, начиная с революции, мы смело шли в бой и побеждали. Правда, он немного запутался и никак не мог закончить свою речь.
«Под этим победоносным красным знаменем мужественно, до последней капли крови сражался и побеждал наш друг и товарищ, сгоревший на боевом посту». «Правда, здорово?!».
Рая фыркнула: 'Пил бы меньше, так и не сгорел бы".
С особым удовольствием она продолжала разрабатывать Сергея Валентиновича. Он, правда, обычно уклонялся от разговоров на скользкие темы.
— Какого ты мнения о Брежневе? — спросила она при очередной встрече у него на квартире.
— Странно, почему тебя это интересует? — хохотнув, сказал он.
— Хочу рассказать о нем анекдот.
— Тогда ясно. Очень хорошего. При таком руководителе этот бардак долго не протянется.
— Неужели ты боишься меня? — спросила Рая, когда он не отреагировал на анекдот.
— Тебя не боюсь, а вот этих боюсь, — он кивнул в сторону телефонного аппарата. В ресторане гостиницы «Украина» два дурака рассказывали политические анекдоты. Их записали на пленку, а потом лишили московской прописки и в два счета выселили. С нашим братом и того проще. Одно неосторожное слово на эстраде и прощай выступления, а вместе с ними и заработки. Ведь кроме основной профессии многие из нашего кружка еще и выступают. Недавно в Геленджике я расхрабрился и выступил чуть острее, чем обычно. Возмутилась какая-то старая большевичка, устроила скандал. В результате общество «Знание», приглашавшее меня, отказалось от моих услуг. Спасибо еще, что не стукнули в Москву;
— Впредь будь осторожнее, — посочувствовала Рая, — нежно погладив своими мягкими пальчиками щеку Сергея.
— Куда уж больше, — сердито сказал он. — Наша сатира похожа на старую беззубую и безрогую корову — жует одну и ту же жвачку. Люди ждут от тебя смелого словца, а ты как собака, над которой занесли палку, хвост поджимаешь.
— Почему такие строгости, не понимаю, — сказала Рая. — Ну, пусть бы не касались верхушки, они там как боги на небе. А обо всех остальных, я считаю, можно говорить.
— Власть — это вертикаль, — хохотнув, сказал Белых. — Начни ковырять снизу — она без опоры тут рухнет. Они это понимают.
