Дочь для олигарха (СИ) - Дали Мила (книга жизни .txt, .fb2) 📗
Черт.
Слышу характерный звук сообщения на телефоне. Разблокировав экран, вижу послание с прикрепленным фото от Хилл. Как я и думал, Джулия в самолете.
Я опоздал.
«Спасибо за проведенные годы, котик! Гори ты в аду, а я лечу навстречу новой жизни».
Тут же звоню Хилл, но абонент недоступен.
Когда-нибудь ей все это вернется бумерангом, а может, и с легкой подачи кое-кого другого. Например, меня.
От досады сплевываю на пол. Трапп у самолета убран.
Возвращаюсь к машине.
— Демид Леонидович, мы можем отправить людей в погоню хоть завтра. Правда, в Америке у госпожи Хилл тоже имеются связи, будет сложно схватить ее, — Вальтер понимает без слов мою неудачу.
— Не до Хилл сейчас, — падаю на сиденье рядом с водительским. — Поехали в больницу к Юле…
…Гарпии в белых халатах к Полонской опять не пускают.
— Роды очень сложные, ждите в приемной! — бросает на ходу медсестра, удаляется.
Редко мне доводилось общаться с хамоватыми, неприветливыми женщинами. Здесь их в избытке.
Может, я рассуждаю предвзято, но такое ощущение, что доктора и те, кто рангом пониже, смотрят на меня враждебно. А я всего лишь поорал от нервов, когда привез Юлю. Что за злопамятность?
Отправляю Вальтера в магазин за гостинцами, чтобы уладить недоразумение.
Нарезаю круги по первому этажу больницы. Пока жду, за окошками успевает потемнеть и снова рассвести. Глаза режет от усталости и напряжения.
Но весь сон рушится, словно занавес, когда наконец-то появляется главврач.
— Как Юля, где она? — очень быстро шагаю к женщине.
Мне категорически не нравится тот взгляд, каким она смотрит. Отстраненный, безрадостный.
— Юлия Олеговна в послеродовой палате, — поджимая губы, цедит так, что я еле слышу.
— Можно ее увидеть?!
— Полонская спит.
— А ребенок, как моя дочь?
Женщина молчит, взгляд отводит. На ее лице бездушная маска, а мне кажется, что пол под ногами зашатался. Грудину щемит от предчувствия. Не так я представлял себе первую встречу после родов с Юлей и доченькой.
— Крепитесь, Демид Леонидович…
Глава 12
— Что ты такое говоришь?! Я не собираюсь крепиться!
— …К сожалению, ребеночек не выжил.
Ее слова — хладнокровные, как молоток — бьют в виски наотмашь. Глубоко в грудине разливается нестерпимый колючий жар, а жажда мести ослепляет глаза. Я злюсь на всех вокруг, на судьбу и бога, хоть и не верил в него никогда. Но больше всего — на самого себя.
Перестаю видеть врача, да и вообще все вокруг.
На автопилоте деревянно шагаю к лестнице.
Мне кричат в спину, что нельзя, а я слышу только эхо этих слов и болезненный стук в висках. Не помню как поднимаюсь на второй этаж.
Здесь длинный коридор и много одинаковых белых дверей. Но какое-то чутье, как невидимая но ощутимая нить, ведет прямиком к пятой по счету.
Я безошибочно нахожу за ней Юлю…
Она действительно в отключке. Бледное лицо, растрепанные темные волосы. Берёг ее, как хрустальный сосуд…
Подхожу к ней и сильно сжимаю боковину ее кровати, но боль в руках ничто в сравнении с тем, что я чувствую.
— Почему так случилось? — хриплым голосом спрашиваю подоспевшую докторицу.
— Кислорода не хватило, такое бывает… редко, но все же…
Чертова ведьма даже проявляет сострадание, легонько поглаживая меня по плечу.
Дергаю им.
— Надеюсь, нужные протоколы и заключения у вас имеются… — тихо, едва сдерживая ярость, спрашиваю и разворачиваюсь к ней всем телом. — И к масштабной проверке вы готовы.
— Я понимаю вашу скорбь, Демид Леонидович, — отвечает спокойно, а мне кажется — бездушно, — но лучше нам выйти.
Еще раз взглянув на Юлю, с трудом отпускаю боковину ее кровати и выхожу.
Я знал, что у близняшек проблемы с деторождением — так устроен их организм, но все-таки решил рискнуть. Так ждал свою крошечную дочь, имя чудесное ей придумал…
Очень тяжело…
В кабинете главного врача усаживаюсь на стул, изучаю приготовленные документы, а мысли только о Юле и нашем ребенке.
— Ирина Яковлевна, а есть шанс на то, чтобы Полонская смогла подарить мне наследника?
Ребенок был моей главной целью. Я считал, что должен обзавестись наследниками, чтобы было кому в будущем передать все: бизнес, недвижимость… И только сейчас понял, что мне не хватало живого тепла, чтобы встречали, ждали любили меня, а не все, что у меня есть. Я хотел почувствовать, что такое семья, и это ощущение мне дала Юля…
— Вряд ли, — отвечает врач. — Отпустите Юлию с богом…
— Почему это? — вскидываюсь от этого предложения и подозрительно щурюсь — хотя это, скорее, потому что щиплет глаза от сухих слез. — Что она вам говорила?
— Эм… бормотала, что свободы хочет. А какой уж — известно только вам двоим…
Я действительно украл Юлю. Лишил права выбора, присвоил себе, заставил быть рядом… Любовь по принуждению. А теперь еще и смерть нашей дочери…
— …Ваши дела обязательно пойдут в гору, Демид Леонидович, скоро боль утихнет…
— Все дела будут у прокурора! — перебиваю зло от внезапного незнакомого до этого отчаяния. — Если я найду врачебную халатность…
Доктор пристально смотрит мне в глаза.
— Все мы переживаем взлеты и падения. О чем-то мечтаем. Наши истинные желания обязательно сбудутся, просто на это требуется больше времени и спокойствия. Прекратите бороться, отпустите ситуацию и ослабьте контроль, и тогда все, чего вы хотите, само придет к вам с легкостью и без лишних жертв.
Отпустить ситуацию…
Я еще никогда не делал этого — не ослаблял контроль. Не ждал, что ко мне придет само с легкостью. Никогда не приходило.
Но сейчас…
Юля
Просыпаюсь, а перед глазами расплывчатое темное пятно. Моргаю, смахивая ресницами мутную пелену, и вижу Грозного…
— Демид…
— Тише, Юль… — дотрагивается до моего колена через одеяло, а в глазах столько тоски…
Смотрю на Демида, и в сердце закрадывается тревога. Что случилось?
— Где моя дочь? — подрываюсь с койки, но Грозный удерживает меня, сидя на краю постели.
— Тебе не сказали… Наша дочь… не выжила.
У меня закружилась голова, я откинулась назад на подушку и закрыла лицо ладошками. Слезы потекли по щекам. Не от новости — я знала, что с дочерью все в порядке, а от облегчения, что врач выполнила мою просьбу. А еще от стыда и дикого чувства вины, что лишаю доченьку отца, а Демида — его ребенка.
Но те документы, его разговор на террасе… Они громче чувства вины звучат в ушах.
Дверь в палату распахивается, и я убираю ладони. Наблюдаю, как медсестра поочередно завозит двух младенцев, и тяжело сглатываю, не в силах отвести взгляда.
— Юль… — сжимает мою руку Демид. — Не надо… — просит тихо, обманываясь моими слезами и жадным взглядом на малышей.
А я просто узнаю доченьку, но сейчас ее выдают за ребенка моей соседки.
Я до последнего сомневалась в Ирине Яковлевне. Колебалась, мучилась. Но то, что сделал Демид, и то, что больше я не смогу родить ребенка, перевесило чашу моих аргументов за то, что я сделала.
Демид в самом рассвете сил. У него были женщины до меня, во время и будут после — уверена. Он мужчина сильный — переживет этот удар и сделает себе другого ребенка.
Я перевожу взгляд на него. Его глаза потухли, сам он будто выцвел. Ребенок соседки по палате кряхтит и начинает плакать, и лицо Грозного искажается судорогой от боли потери. Ему сложно присутствовать в палате, слышать младенцев, осознавая, что его собственный не выжил.
Слезы теперь ручьем катятся у меня из глаз. Я всхлипываю.
Грозный тяжело сглатывает.
— Осточертела мне эта страна, — выпаливает. — Думаю перебраться в Германию. Полетишь со мной?
Сердце кровью обливается, но Демид не должен увидеть даже, как меня выписывают с младенцем, а тут целое полететь с ним…
— Нет, — кусаю губы и нахожу аргумент: — Мы собирались общаться ради дочери, но теперь это не нужно. Уезжай, Демид.
