Русский купидон - Майская Саша (мир книг .txt) 📗
Через пару минут Елена Синельникова могла присягнуть, что одно из этих посланий писал другой человек. Еще через некоторое время могучий мозг выдал следующее логическое заключение: значит, два других, одинаковых письма тоже писал другой человек.
Третий вывод был прекрасен — и загадочен по сути своей. Открытку — в этом она была уверена на девяносто девять процентов — написал сегодня утром Макс. Значит, два письма — развратное и прощальное — написал не Макс.
А кто?
В этот момент под дверью раздался истошный лай Васьки.
Васька вел себя в точности так, как многократно описано в детской литературе. Он бросался к калитке, потом обратно к Лене, он лаял и подвывал, он тянул ее за подол поспешно накинутого платья, а потом — видимо, в исступлении — помчался на клумбу и стал с остервенением ее раскапывать, то и дело бросая на Лену вызывающие взгляды. Он явно чего-то хотел, и тогда она перестала слушаться доводов рассудка и сопротивляться инстинктам. Быстро натянула футболку поверх чересчур открытого сарафана, обулась в старенькие полукеды, выволокла из чулана велосипед и выпустила Ваську с участка. Пес понесся черно-белой стрелой, и Лена Синельникова устремилась следом.
С веранды белого домика постройки тридцатых годов за ней с одобрением наблюдали две пары абсолютно одинаковых старческих глаз.
13
Паша Мячиков устал и вспотел. Макс Сухомлинов его раздражал сверх всякой меры, но глубоко в душе Паша чувствовал, что этот фрукт ему не по зубам. Да и азарт утренней засады уступил место трезвому рассудку, а вслед за ним — опасениям, как бы эта самая засада не вышла Паше боком.
Вчера, поняв, что Лену Синельникову у него увели буквально из-под носа, Паша пришел в ярость. Он даже пытался арестовать официанта, но лахудра Элеонора оказалась девкой душевной и понимающей. Она уговорила официанта потерпеть, сбегала на улицу и договорилась с кем-то из кулебякинцев отвезти участкового домой.
После этого оставалось уговорить самого участкового, но и с этим Элеонора справилась на пять баллов. В результате перед ошеломленной Антониной Степановной Мячиковой предстала полуголая, долговязая и накрашенная девица, лихо поддерживающая под локоток абсолютно пьяного Пашу. Антонина Степановна была настолько деморализована внешним видом своего безгрешного ангела, что кротко выслушала краткий отчет Элеоноры о проделанной работе и приняла бесчувственного сына с рук на руки.
Утром Павел Сергеевич проснулся с дикой головной болью и чувством глубокого раскаяния перед человечеством в целом. Скорбно молчавшая мать принесла рассола, в полной тишине сготовила завтрак, и за чаем Паша внезапно обрел память.
На трезвую голову все стало ясно и понятно. Злодей Сухомлинов увел у него, Паши, Ленку Синельникову. Да и черт с ней, с Ленкой, по зрелом размышлении жена из нее никакая, по крайней мере, для милиционера, но оставлять факт увода без отмщения было нельзя. Павел Сергеевич сурово простился с маманей — и отправился задействовать административный ресурс.
Отправляя лейтенанта Митю и прапорщика Коляна в засаду, он был готов ждать хоть целую неделю: поедет же Сухомлинов когда-никогда в Москву? Судьба же оказалась еще благосклоннее, и Сухомлинов попал в расставленную ловушку прям с утра.
Однако теперь ловушка для Сухомлинова обернулась ловушкой для самого Павла Сергеевича. Оснований для содержания Макса под стражей не было никаких, выпускать же было тем более нельзя — побежит жаловаться. Чем дольше будет сидеть — тем внушительнее выйдет жалоба, но ведь выпускать-то нельзя?
Замкнутый круг. Павел Сергеевич распорядился запереть Макса в «обезьянник» и загрустил в своем кабинете.
Около же трех часов дня, то есть в то самое время, когда плачущая Лена Синельникова брела обратно в Кулебякино, глупо улыбающийся лейтенант сунулся в кабинет и пропел:
— К вам, Пал Сергеич, посетительница.
Вслед за этим дверь распахнулась и на пороге возникла лахудра Элеонора. Сегодня она оделась поприличнее — юбка прикрывала бедра аж на пять с лишним сантиметров — да и макияж уже не так бросался в глаза благодаря отсутствию блесток. Элеонора вошла и присела на край стола перед ошеломленным и несколько смущенным Пашей Мячиковым. Хриплый же ее голос и вовсе оказал на него какое-то странное воздействие.
— Вот, зашла узнать, как ты… после вчерашнего. Маманя твоя сказала, голова болела? Ты, видно, непьющий.
Во-первых, потряс Пашу сам факт разговора его мамани с Элеонорой, затем — несомненная интимность затронутой темы. Более же всего смущали Элеонорины голые коленки, которые помещались прямо перед носом Паши. И снова ощутил он непреодолимое желание за них ухватиться…
Видимо, желание это явно отразилось в его глазах, потому что Элеонора вдруг вздохнула, протянула руку, сняла с головы окаменевшего Паши фуражку, погладила затем Пашу по лысине, взяла за уши, притянула к себе и стала крепко целовать прямо в губы.
Поначалу отважный участковый попытался освободиться, но постепенно вошел во вкус, а там уж как-то само собой оказалось, что юбка Элеоноры улетела на вешалку, а лифчик, наоборот, на настольную лампу, и Павел Сергеевич задышал чаще, а двигаться стал не в пример ритмичнее и быстрее… одним словом, грехопадение Павла Сергеевича Мячикова принесло обоюдное удовольствие совратительнице и совращаемому примерно через двадцать минут после появления Элеоноры в отделении.
За это время они перешли на «ты», наговорили друг другу миллион глупостей, а потом Элеонора даже всплакнула у Паши на груди и назвала его «соколом». Во внешнем же мире тем временем произошло только одно — из погреба сбежал пес задержанного Сухомлинова.
Лейтенант Митя хотел доложить начальству о побеге, но, послушав под дверью кабинета, благоразумно уклонился от этого решения.
А еще через некоторое время мирное течение этого жаркого дня было нарушено появлением Лены Синельниковой на велосипеде. Сопровождал ее сбежавший из-под стражи спаниель Васька.
Синельникова под дверью слушать не стала, а прямо так в кабинет и ворвалась. Элеонора взвизгнула и прикрылась Пашиными брюками, сам же Паша залился краской по пояс включительно и забормотал объяснения, одновременно мужественно прикрывая Элеонору торсом. Однако Лену Синельникову факт адюльтера в отделении милиции нисколько не взволновал. Ее интересовало нечто совершенно другое.
— Паша, прекрати блеять и быстро отвечай мне: Сухомлинов у тебя?
— Д-да, но, Ленка, я не виноват, он, ей-богу, нарушил…
— Я должна его увидеть!
— Лен, он ведь задержанный…
— Паша, мне нужно его увидеть, срочно! На минуту. Но сейчас. Где он?
— Он в «обезьяннике», только в моем присутствии надо бы…
Ленка Синельникова смерила Пашу отсутствующим взглядом и кивнула.
— Хорошо. Надевай штаны и пошли. Быстрее только!
И Павел Сергеевич Мячиков подчинился произволу и насилию. Босиком, в тельняшке и расстегнутых брюках, он рысцой пробежал через двор и распахнул перед Леной тяжелую железную дверь.
Макс сорвался с койки и кинулся на решетку, словно коршун.
— Ленка! Ты пришла!
— Заткнись, Сухомлинов. Смотри мне в глаза и отвечай: зачем ты меня бросил?
— Я? Лен, ты что! Я наоборот! Я письмо тебе написал, просто не хотел, чтобы этот сморчок понял, о чем речь…
— Что-о? Да за сморчка я тебя отдельно…
— Пашка, заткнись! Макс! В глаза мне смотри! Это — твое?
Макс ошеломленно кивнул, глядя на открытку со щенком. Такой Ленки Синельниковой он даже немного побаивался…
Тем временем она поднесла к его носу другой листок.
— А это — твое?
— Н-нет, почерк не мой, а что это?
— Неважно. Ну, а это?
Макс отчаянно замотал головой.
— Нет, Леночка, это все не мои письма. То есть я ведь написал записочку, коротенькую и не очень понятную. Этот придурок не понял, а она должна была догадаться…
— КТО?!
— Да, ты скажи, скажи, кто тут придурок?!
