Три дара любимому - Филд Сандра (библиотека книг .TXT) 📗
— Лучше бы мы никогда не встретились, лучше бы мы никогда... О господи, что же мы натворили? Нам нельзя было жениться!
Понятно. Она не хотела за него замуж. Прошло меньше восьми часов после их свадьбы, а она плачет, потому что понимает, что сделала ужасную ошибку.
Это он настоял на свадьбе. Он отверг все ее доводы, все возможные варианты выхода из положения. Он настоял на своих условиях. Он всегда поступал так с женщинами. Вся жизнь шла по его правилам. И вот впервые в жизни победа оставляла горький привкус на его губах.
Что толку в том, что Дейвон стала его женой, если в первый же день она бьется словно птица в клетке, мечтающая вырваться на свободу?
Что толку в том, что эта клетка — золотая? Дейвон не нужны его деньги. Она слишком независима, слишком горда, слишком... слишком Дейвон. Хотя сейчас она не выглядит ни независимой, ни гордой. Она выглядит сломленной.
Сломленной.Это его рук дело. Он виноват в этом. Он укротил ее, как того и хотел.
«И что же дальше, Джаред? Теперь ты собираешься спрятаться от нее? Выдумать какой-нибудь невероятный финансовый кризис в Нью-Йорке и улететь? Или сказать ей, что все будет хорошо? Вот, Дейвон, прими-ка пару таблеток аспирина и ложись спать...»
Спать... Мысль о Дейвон в постели была для него невыносимой. Не сейчас. Сейчас он был не в состоянии даже вернуть себе свое пресловутое самообладание. Но самоконтроль был абсолютно бесполезен, чтобы заставить Дейвон прекратить плакать.
Мысли Джареда завертелись в другом направлении. Разве он не мечтал — и не однажды — о женщине, которая примет его как человека, не обращая внимания на его деньги? Примет его не за то, что он богат, а за то, что он — человек? Дейвон меньше всего интересовало его богатство. Теперь от него зависит, увидит ли она за деньгами человека. Человека, который скрывался так долго, что и сам стал забывать, какой он.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Джаред сделал глубокий вдох, положил руку Дейвон на плечо и пробормотал:
— Дейвон, я не могу видеть, как ты плачешь... скажи, что мне сделать, чтобы ты перестала?
— Ничего уже нельзя сделать... Разве ты не видишь, слишком поздно!
На ее безымянном пальце блестело гладкое кольцо, которое он надел ей сегодня. Моля Бога о том, чтобы не ляпнуть глупость, Джаред сказал:
— Сейчас я отнесу тебя в дом. Примешь ванну, а потом я накормлю тебя овсянкой. С изюмом, сливками и сахаром. Очень успокаивает. Для овсянки никакое время не позднее, Дейвон.
Она вытерла слезы ладонью и впервые посмотрела ему в лицо.
— Овсянка? — воскликнула она. — Я сообщаю тебе, что мы сегодня совершили самую большую ошибку в жизни, а ты говоришь об овсянке!
Чувствуя, как слова застревают в горле, понимая, что он делает что-то, что ему никогда делать не приходилось, Джаред сказал:
— Когда Беатрис наказывала меня за что-то — это было до отправки в интернат, — то наша экономка, миссис Бакстер, кормила меня овсянкой со сливками на кухне своего коттеджа и разрешала играть со своим котом. — Он бросил взгляд в ночную тьму, окутавшую море. — Это был ужасный ярко-рыжий котище по кличке Турнепс, я очень его любил. Беатрис сбила его на машине, нечаянно, как она уверяла.
— О, Джаред...
— Я не могу видеть, как ты плачешь, — повторил он сдавленно.
— Ты кому-нибудь еще рассказывал про кота? — прошептала Дейвон.
— Нет, конечно. Зачем?
— Спасибо, что сказал мне.
Он потер подбородок.
— Так что скажешь про овсянку, Дейвон?
— В таком случае, — дрожащим голосом сказала она, — я согласна.
С дрогнувшим сердцем Джаред увидел, что она улыбнулась. Нежно и осторожно он стер с ее щек последние слезинки.
— Я очень хорошо готовлю овсянку. Мой вклад в мировую кулинарию.
— Я люблю, когда много изюма.
Слова как будто помогают им, служат каким-то мостиком. Все в порядке. Но что заставило его рассказать ей о Беатрис? Беатрис давным-давно исчезла из его жизни. Ничем не схожа с Дейвон. Он взял ее на руки.
— А ты не легкая, — проворчал он, чтобы скрыть, как на него действуют запах ее духов, ее руки, обвившиеся вокруг его шеи, ее близость после стольких месяцев разлуки и воздержания.
— А ты не романтик, — поддразнила она его в ответ.
— Это оттого, что ты меня до полусмерти напугала, — ответил он, уже не шутя.
Дейвон подняла на него глаза:
— Ты не будешь против повторить это?
— Буду. — Он внес ее в дом и поставил на пол только в ванной. — Я принесу тебе сюда твой чемодан, — сказал Джаред, не глядя на нее, потому что знал: начни он сейчас целовать Дейвон, ему уже не остановиться.
— Спасибо, — пробормотала Дейвон, глядя Джареду в спину. Она не могла понять, что происходит. Но ощущала, как ее жажда немедленно сбежать отсюда исчезает. Джаред тоже умеет чувствовать. Но много лет скрывал эту способность из-за женщины по имени Беатрис. И если бы он не обнаружил ее, Дейвон, в саду плачущей у калитки, он и дальше продолжал бы молчать и никогда не рассказал бы о коте по имени Турнепс и об овсянке.
Джаред принес ее чемодан, поставил на пол и поспешно ретировался за дверь. Как будто он ее боится. Джаред? Возможно ли такое?
Хмурясь собственным мыслям, Дейвон подошла к зеркалу. Выглядела она, к собственному разочарованию, неважно. Душ. Как можно скорее в душ. Может быть, надеть ту очень соблазнительную ночную сорочку, которую она недавно купила? Если хватит смелости...
Пять минут спустя, с сильно бьющимся сердцем, Дейвон босиком прошла в кухню.
Джаред поднял голову и посмотрел на нее. Ложка, полная сухой овсянки и изюма, со звоном полетела на пол. В дверях стояла Дейвон, нагая, как в первый день творения, с широко раскрытыми глазами.
— Дейвон… — хрипло вырвалось у него.
— Мы можем съесть овсянку позже.
Ее голос напряженно звенел. Она не старается соблазнить меня, подумалось Джареду, это не поза. Наоборот. Она выглядит скорее как мученица.
Если он боялся ее, то и с ней было то же самое, внезапно понял Джаред. Понял он наконец и то, что должен сделать. Что он хотел сделать весь день. Он вплотную подошел к ней и прижал ее обнаженное тело к себе, приникая к ее губам со всей силой страсти.
К его огромному облегчению, она ответила на поцелуй.
Не отрываясь от ее губ, он пробормотал:
— Ты замерзла. Идем в спальню, Дейвон.
— Только потому, что я замерзла?
— Потому, что мое сердце давно замерзло и нуждается в твоем тепле.
Джаред сам замер в изумлении. Откуда взялись эти слова в его мозгу? Все это неправда, разумеется. Преувеличение, вздор. Все оттого, что она с такой невероятной храбростью пришла к нему на кухню, не прикрытая ни единым лоскутком ткани.
Улыбка Дейвон пронзала его сердце.
— Это гораздо убедительнее, — сказала она. — Я очень хочу пойти с тобой в спальню, Джаред... если ты сам того хочешь.
Кровь бешено побежала по его жилам от вспыхнувшего желания.
— Если... Ты шутишь?
— За все эти дни ты даже не дотронулся до меня!
— Ты беременна... Я боялся, что, если займусь с тобой любовью так же, как в Нью-Йорке, это повредит тебе, — сказал он, почти не кривя душой, целуя Дейвон в промежутках между словами.
— Только поэтому? — недоверчиво спросила она.
— А почему же еще я мог обращаться с тобой как с монашенкой?
— Потому что ты больше меня не хотел! Не забывай, ведь это я поймала тебя в ловушку и заставила на себе жениться!
— Дейвон, чтобы зачать ребенка, нужны двое. В первый раз, когда мы занимались любовью, я даже не подумал о предохранении... Значит, я так же виноват, как и ты. — Он сжал ее упругие ягодицы, прижимая ее к себе. — Я буду очень осторожен, обещаю.
Она содрогнулась от желания.
— Джаред, займись со мной любовью... сейчас, прошу тебя...
Сначала он был нежен и осторожен, сдерживая себя, как будто она была дорогой и хрупкой китайской статуэткой. Потом, не в силах противостоять искушению, потерял всякий контроль над собой. И когда его тело снова содрогнулось в приступе наслаждения, Дейвон крепче прижала его голову к груди. «Я люблю тебя», — с восторгом подумала она, ужасаясь самой себе. Неужели она действительно полюбила своего мужа, полюбила в их первую ночь медового месяца?
