Дочь Лебедя - Бак Джоанна (книги регистрация онлайн txt) 📗

У него никогда прежде не было изображений любовных парочек с древних гробниц. Подобные вещи были только в музеях.

Я обмотала шарф вокруг головы, оба конца болтались у меня за ушами, как толстые косички этрусков. Я примеряла улыбку в зеркале, но у меня был другой рот, и было трудно изображать их таинственную улыбку. Я надела римское кольцо.

Было уже половина первого. Ночь подходила к мертвому часу, когда уже вряд ли кто позвонит. Мне показалось, что я слышу дыхание Феликса. Час ночи. На улице реже проезжали машины, и также уменьшались шансы, что он может приехать.

Я услышала вдруг шум на лестнице. Нет, это не он. Я еще не знала его походку, но поняла, что это не Феликс. Через несколько минут я внезапно встала, даже не взглянув на часы, и пошла к двери. Я открыла — онстоял передо мной.

— Но я же еще не постучал, — сказал он.

— Я знаю. — Я так гордилась собой и протянула к нему руки.

— Откуда ты знала, что я вернусь? — спросил он, несколько отстраняясь от меня.

— Откуда ты знал, что я не сплю или же я не в постели с другим мужчиной? — задала я вопрос, и мы оба засмеялись.

Он наклонился, и я приложила руки к его щекам.

— Что это? — спросил он, когда я царапнула его кольцом.

— Это римское кольцо, — ответила я. Мне хотелось сказать — это ты.

Мои руки лежали на его руках, и я чувствовала его внутри себя. Не было никаких сложностей, все было так просто и прекрасно.

Я вдруг почувствовала, что мне нужно запомнить это мгновение, что мне придется вспоминать его еще долго…

Позже я лежала на животе возле него и, сонная, говорила ему, что мне холодно. Он накрыл меня простыней.

Мне не хотелось терять ни одного момента, когда он был со мной, но мы, увы, заснули.

Потом снова наступил день. На занавесках появились неровные полоски света. Он все еще был со мной.

Пока я готовила для нас чай, я смотрела, как он одевается, чтобы навсегда запомнить этот момент. Он взял рубашку со спинки стула и надел ее.

— Во сколько тебе нужно быть на работе? — спросил он.

— В десять.

— Тебе сейчас куда?

— Куда? — переспросила я.

— Мне нужно пойти в одно место, — ответил он.

Мне так хотелось узнать, чем он занимается.

— Я иду к Маре, тебе туда же? — спросила я.

— Почти, но не совсем. Мне пора, — сказал он.

Он был уже одет.

Я подумала, а что же делать дальше. «Нужно выйти», — сказал мне внутренний голос. Куда, хотела бы я знать. «Нужно выйти», — повторил голос. Да, но мне хотелось выйти вместе с ним.

— Я провожу тебя, — сказала я и взяла его за руку. Я сошла с ним по лестнице, и в темном холле, где висели ящики для почты, я поцеловала его в щеку.

— До вечера? — сказала я.

— Возможно, — был его ответ. — Если смогу. Но только поздно. Ты меня не жди.

Мелочи, помогающие нормальной жизни, стали весьма важными, когда началась роковая страсть. Телефон изобретали, чтобы по нему мне звонили. Если звонил кто-то другой, то они просто нарушали «конвенцию». Почта существовала только для того, чтобы он присылал мне открытки, что он и делал. На моем ящике появилось имя Элиза Редфорд, как будто оно было там всегда. Если приходило что-то для Флоренс Эллис — счета, письма из Лондона, они как бы попадали сюда случайно, и почтальон оставлял их на входе.

Когда Феликс оставил крем для бритья в ванной и повесил драную рубашку на ручку двери, я почувствовала, что прошла испытание. Они гарантировали его возвращение, без указания времени. Я рассказала Сильви о телефоне, почте и возвращениях Феликса. Его отсутствие также несло на себе его черты, как и его присутствие. Он был внутри меня, когда он присутствовал, и в моей голове, когда его не было. Он приходил и уходил. И его приходы было невозможно предсказать. Он всегда молчал, когда ему задавали вопросы в лоб. Часто, когда он звонил, можно было слышать неразборчивые голоса из кафе, где он сидел, шум уличного движения. У него был где-то дом, потому что у него всегда были чистые рубашки, отутюженные брюки, и от него хорошо пахло. Но куда он ходил и что он там делал, где находились его вещи и кто их гладил и стирал — все это оставалось для меня тайной.

Время, когда я была без него, не шло в счет. Мое время, проведенное у Делаборда, стало как бы интервалом. Каждый вечер я мчалась домой, иногда даже брала такси, если мне казалось, что он вернется рано или будет мне звонить. И когда я была дома, я могла спокойно ждать. Я построила гнездо, где могла встречать его, и наполнила его вещами, которые увеличивали и увековечивали намеки, которые он мог обронить по поводу его путешествий и его вкусов.

Он в Афганистане. Он рассказал мне, как потерял сознание в хижине после того, как употребил слишком много гашиша. Я пошла в индийский магазин, купила там покрывало и прикрепила к белой стене, и когда он пришел в следующий раз, он сказал:

— Да это же шатер!

Притворившись, мы почувствовали себя кочевниками. Он был в пустыне и рассказывал мне об ужасных холодных ночах, как кровь билась у него в ушах…

Он сохранил на память о своих приключениях в Техасе ковбойские сапоги. Плащ с накидкой — из деревни в Апеннинах. Там у него были друзья-художники. Слово «друг» в устах Феликса могло отпустить множество грехов. Друзья дарили ему разные вещи: ожерелье из камешков, из Нью-Мехико, узкие золотые браслеты из Юго-Восточной Азии. Когда он шевелил рукой, они так приятно звенели.

Браслеты, длинные волосы, медленный взгляд и тихий голос. Феликс никогда не приказывал и редко высказывал свое мнение. Он привязался ко мне, но это я проявляла инициативу. Я первая чувствовала жар и могла тут же зажечь его страстью и вожделением. Именно я карабкалась на него, чтобы заняться сексом. Он был создан для моего удовольствия.

Когда он говорил о себе, чувствовалось что-то похожее на удивление и сожаление. Он как будто был поражен, что так много времени ушло из его жизни. Его грусть заставляла меня стараться что-то сделать для него. Я также испытывала к нему уважение.

Он говорил очень мало, и короткими предложениями. Из него нужно было выуживать детали, его нежелание упоминать имена своих знакомых было проникнуто чувством уважения к тем людям, с чьими секретами ему пришлось столкнуться. Он никогда не говорил, где он был, откуда он только что пришел. Он разговаривал о далеком прошлом. Однажды вечером он сказал:

— Я был в деревне, где жил еще ребенком. Я вышел из машины, там была колонка и привязанная к ней повозка. На вершине горы еще сохранился снег. Я был недалеко от дома моей матери, но не смотрел в ту сторону. Это были та же гора и та же дорога, которую я видел каждый день в детстве. Потом ко мне подошел мужчина и так странно посмотрел на меня, потому что сюда люди не приезжают, чтобы покататься на лыжах. Он спросил, не заблудился ли я, и я ответил «Нет!» Потом сказал, что не был здесь целых двадцать лет. Когда я это произнес, то так странно себя почувствовал… Когда знаешь, что прошло двадцать лет, это значит, что ты старый.

— Ты не старый, — сказала я.

— Я долго не проживу, — быстро сказал он, и я не стала с ним спорить. Он продолжал: — Этот мужчина, он был уже старый. Посмотрев на меня, он сказал: «Феликс!» И я узнал его, он ходил со мной вместе в школу. Мы одного возраста.

Некоторые из его историй не были ни с чем не связаны. Он мог рассказать, каким розовым был однажды восход в Греции. Он знал массу имен, названий и много путешествовал. Мне нравилось, когда он рассказывал о Греции или Италии — я могла представить себе эти места. Я помнила их по предметам, имевшимся у моего отца. Казалось, что это были почти классические места, и если бы в школе я больше обращала внимание на Вергилия, то бы могла цитировать его, когда Феликс рассказывал мне о некоторых местах. Я хотела спросить, знал ли он магазин моего отца, но если бы он ответил утвердительно, как бы я могла продолжать делать вид, что я не его дочь.