Музыка тропического ливня - О'Брэйди Джудит (библиотека книг TXT) 📗
На следующее утро она встала в ванной на весы и проследила за движением стрелки. Стрелка пошла вверх. Вместе с ней поднялось и настроение Линды: за последнюю неделю она прибавила в весе целых три фунта! Прекрасно! Старый доктор Кент наверняка порадовался бы за нее. Линда повернулась к зеркалу и внимательно присмотрелась к своему телу. Успехи успехами, а выглядит она по-прежнему слишком худосочной, слишком девственной, слишком невинной. У вдов таких фигур не бывает. А ведь она, Линда Барлоу, вдова. Звучит смешно и странно. Она все никак не могла привыкнуть к этому слову, вызывавшему в памяти образы седовласых дам или маленьких сморщенных старушек, закутанных во все черное, которые доживали свой век в деревнях Испании.
Линда до сих пор не могла свыкнуться с мыслью, что она вдова. Но факт оставался фактом: ей сейчас двадцать пять, а мужа в живых не было. Филиппа скосила пуля, предназначавшаяся дикому кабану. Не раз за время своего шестилетнего замужества Линда мечтала вновь обрести свободу. Но только не такой ценой. И это делало ей честь. Какого бы наказания ни заслуживал Филипп, она никогда не желала ему столь трагического конца.
Линда и Джеймс завтракали — ели сыр из козьего молока и фруктовый салат, когда в дом принесли бандероль. Хозяйке виллы было нелегко сидеть за одним столом с Джеймсом и поддерживать светскую беседу. Как трудно обсуждать политические настроения островитян или буран в Чикаго и в то же время наблюдать за руками мужчины, резавшими сыр, и за ртом, в котором пережевывалась пища. Трудно, потому что Линда летела в пропасть — она безнадежно, по уши влюблялась. И это было ужасно. И опасно. И так прекрасно.
Что-то отвлекло ее от мыслей, не дававших покоя: она взглянула на принесенный пакет — бандероль была от Сьюзен.
— Превосходно! — воскликнула женщина, заранее зная, что внутри упаковки. Взяв нож, она разрезала ее и извлекла наружу два романа.
— Что это за книги? — спросил Джеймс.
— Их прислала моя подруга Сьюзен.
Он взял одну из книг, посмотрел на обложку, потом перевел взгляд на Линду и удивленно изогнул брови.
— Стефания Маккой?
— А чем вам не нравится Стефания Маккой?
— Она же из другого поколения.
— Моцарт, Рембрандт и Шекспир тоже жили до нас.
Он рассмеялся и произнес:
— Вы попали в точку, мне нечего возразить. Но чем же вам нравятся ее истории?
— Они полны романтики и неувядающей молодости. — Линда приложила к губам салфетку. — У них всегда счастливый конец. И конечно же, всегда неотразимые красавцы-герои.
— Значит, вам нравятся романтика и неувядаемость?
— Да. — Она озорно улыбнулась.
— Понятно. — Его задумчивый взгляд устремился куда-то вдаль. Она уже знала этот взгляд, и он ей не нравился. Джеймс слишком сложный мужчина, чтобы в него влюбиться вот так, с ходу. Большую часть времени он был раздражительным и невыносимым. Впрочем, может быть, и не большую. Уж если быть честной до конца (а она, безусловно, честна по натуре), следовало бы признать, что в иные моменты Джеймс проявлял себя с лучшей стороны. Он мог, к примеру, быть настоящим джентльменом, мог оказаться интересным собеседником, а уж когда дело доходило до поцелуев…
Тут она резко нажала на тормоза. Пожалуй, не стоит давать волю воображению, во всяком случае, не во время поглощения козьего сыра и фруктов.
Постоялец положил вилку на стол, откинулся на спинку стула и уставился на женщину немигающими синими глазами, словно пытаясь добраться до самой сути женской души. Затем он сказал:
— Итак, вам нравится все романтическое и неувядающее. А как вы относитесь к суровой реальности?
— Я ею сыта по горло. Для разнообразия мне нужны фантазия, вымысел. Игра воображения исцеляет душу. — Она отрезала ломтик папайи и отправила его в рот.
— И часто вы фантазируете?
— О да, постоянно. — Линда лучезарно улыбнулась, заранее зная, каким будет следующий вопрос.
— О чем же вы фантазируете? — спросил он, слово в слово сформулировав предугаданный ею вопрос.
— Да о чем угодно. Ну например: как бы я себя повела, став президентом Соединенных Штатов, — солгала женщина, и ее лицо расплылось в театральной улыбке. — А Нора часто предается фантазиям?
В его глазах вспыхнули едва приметные смешливые искорки, и он произнес:
— Я должен подумать, прежде чем ответить на этот вопрос.
— Вряд ли она хоть раз воображала себя президентом. — Линда надкусила манго. — В ее фантазиях наверняка присутствуют мужчины. Много мужчин, с которыми она путешествует по джунглям. И все они по очереди страстно влюбляются в Нору, и ей приходится…
— Заткнитесь, Линда!
— О благодарю. Вы чрезвычайно любезны! Я лишь стараюсь аккуратно выполнять свои обязанности и пробуждать в вас вдохновение. — Она смерила Джеймса презрительным взглядом и поднялась из-за стола. — Ну-с, не смею больше беспокоить вас. — Женщина взяла книги и направилась к двери. Но когда она проходила мимо Джеймса, он схватил ее за руку.
— Мне нравится, когда вы беспокоите меня, Линда, — нежным голосом произнес мужчина и крепче сжал ее руку в своей. Женщина заглянула в манящую синеву его глаз и ощутила знакомое щемящее чувство под ложечкой. Однако, преодолев соблазн, словно сжалась в стальную пружину и решительно высвободила свою руку. Затем высоко подняла подбородок, бросила на Джеймса надменный взор и отчеканила назидательным тоном:
— Я не располагаю временем для потех. Меня ждет работа.
Выходя из комнаты, Линда услышала, как он расхохотался, но и сама при этом не могла удержаться от улыбки. На самом деле ее действительно ждала работа: ей нужно было кому-то позвонить, уточнить кое-какие списки, составить меню и т. п. Сегодня вечером у нее ужин с Викторией, за которым Линде придется принять окончательное решение — следует ли ей перебираться на остров насовсем и заняться выращиванием зелени или ей этого делать не следует? Затея казалась заманчивой и в то же время рискованной.
Линда уселась за свой рабочий стол, пробежала глазами по списку намеченных телефонных разговоров и позвонила брату, который только что должен был вернуться из Европы. Джерри сообщил, что их дом в Лондоне купил один арабский шейх и что теперь Линде пора перебираться в Нью-Йорк, чтобы подготовить к продаже имущество, оставшееся в особняке.
Стоял февраль, и температура в Нью-Йорке опустилась значительно ниже нулевой отметки. Вдоль дорог лежали груды грязного снега, а ветер, казалось, дул прямо с Северного полюса. Линда посмотрела на сверкающую гладь моря, и ее всю так и передернуло.
— Неужели мне следует обязательно ехать в Нью-Йорк? — спросила она брата.
— Не обязательно, — отрезал Джерри. — Я намерен продать дом с аукциона.
— Ну хорошо, хорошо. Я приеду. — Она вспомнила о комнате, в которой провела детство, о старой медной кровати, которая стояла в ней. В этой кровати спала еще ее прабабушка. Вспомнила Линда о картинах матери, большом кресле отца. Как часто она сидела в этом кресле на коленях у отца, а он в это время читал ей сказки. Воспоминания наплывали хаотично, без всякой связи друг с другом, и эта река памяти убаюкивала ее, укачивала, ласкала. И вдруг Линда подумала о том, что невозможно даже представить себе, чтобы кресло, в котором она сидела с отцом, оказалось проданным с аукциона, чтобы полотна, нарисованные матерью, перекочевали в чужие квартиры, а в кровати, принадлежавшей ее прабабушке, стали спать чужие люди. С этой мыслью никак нельзя было примириться.
Затем она дозвонилась до Сьюзен, которая наконец вернулась из Швейцарии, где славно покаталась на горных лыжах. Она подробно доложила Линде о своих приключениях, а та терпеливо выслушала ее, как и подобало настоящей подруге. Линда поблагодарила Сьюзен за книги и сказала, что прилетит в Нью-Йорк через пару дней.
— Великолепно! — воскликнула Сьюзен. — Надеюсь, ты задержишься у нас, не правда ли?
— А ты еще не выбросила мою зимнюю одежду? — Сьюзен предложила подруге оставить у нее все теплые вещи, после того как та продала свою фешенебельную квартиру на плоской крыше многоэтажного нью-йоркского дома.
