Опаловый кулон - Уэй Маргарет (читать книги без txt) 📗
Сбежала.
Может, сказать что-нибудь о ее собственном браке? Но поздно, момент прошел.
— Мне иногда приходит в голову, что на этом доме лежит проклятие. — Брод вздохнул. — Первая молодая хозяйка Кимбары, Сесилия, вышла замуж не за того человека и была вынуждена мириться с этим. Она любила Кэмерона. Потом — моя мать. После ее гибели отец вызвал меня в этот самый кабинет и все мне рассказал. «Никто не ускользнет от меня» — так он выразился.
— Неужели он так сказал собственному ребенку?
Брод кивнул.
— Он не стеснялся в выражениях. Мы с Элли в своем неведении и горе думали, что мама нас бросила. Хотя только она одна и любила нас. Позднее мы поняли, в чем тут дело. Вам не было бы хорошо с моим отцом, Ребекка.
— Я сказала вам правду, поверьте, — умоляюще произнесла она.
— Ну, теперь это не имеет значения. — Брод еще раз вздохнул. — Как вам, полегче?
— Немного.
— Посмотрим, не подействует ли это. — Он подошел к ней сзади и стал массировать ей виски. Его пальцы двигались с чрезвычайной нежностью. — Почти сразу она ощутила разлившееся по всему ее телу тепло.
— О, как хорошо. У вас волшебные руки. — Ребекка прерывисто выдохнула.
— Закройте глаза. — Его пальцы перебрались на ее лоб и щеки. Прошлись по изгибу бровей, закрытым векам, по ушным раковинам и вернулись обратно к вискам, словно ему некуда было торопиться. — Теперь лучше? — спросил он спустя долгое время.
— О да! — ответила она, желая, чтобы его прикосновение никогда не кончалось.
Тогда Брод взял ее на руки и опустился вместе с ней на диван.
— Я просто хочу подержать тебя вот так. Можно?
Она прислонилась головой к его плечу.
— Я хочу знать о тебе все, — прошептала она. Расскажи мне.
На секунду он зарылся лицом в ее душистые волосы, потом заговорил, сначала словно про себя:
— Нас фактически вырастил дед. Это был изумительный человек. Кое-кто по доброте душевной говорит, что я похож на него. Он научил нас с Элли верить в себя…
Она пошевелилась, устраиваясь поуютнее, и его руки крепче обняли ее. Головная боль, как по волшебству, прошла, как только Ребекка оказалась там, где ей давно хотелось быть.
Когда он кончил рассказывать, она знала о его жизни больше, чем кто бы то ни было на этом свете, включая его сестру.
Голова ее оказалась прижатой к его груди. Она с наслаждением вдыхала теплый мужской запах.
— А ты умеешь слушать, — сказал Брод, удивляясь, как такое хрупкое тело может казаться таким роскошным и чувственным. Бог мой, если бы только… если бы только…
Ребекка подняла голову и пристально посмотрела ему в глаза.
— Я тебя не останавливала.
— Но я хочу знать, кто ты. — Брод запустил руку в ее волосы. Он не желал ничего делать против ее воли, но медленно двигался все ближе к краю. — Ребекка? — вопросительно пробормотал он, касаясь губами уголка ее рта.
Она ничего не могла с собой поделать. Ее рука обвила его шею, еще больше возбуждая его. Она прижималась к нему, дрожа от желания.
Его руки скользнули вниз, лаская ее груди сквозь тонкий шелк халата, и от этих ласк нежные соски напряглись, словно тугие бутоны. Сладостная лихорадка охватила его. Сам не понимая, как такое случилось, Брод безумно влюбился в это прекрасное таинственное создание. Он ощутил неодолимую потребность коснуться ее обнаженной плоти и просунул руку под халат. Она уткнулась лицом ему в шею.
— Мы с ума сошли, — прошептала Ребекка, замерев от этого интимного прикосновения.
— У тебя нет ни одного, даже самого крохотного местечка, которое мне не хотелось бы попробовать.
— Сюда может кто-нибудь войти, — сказала она, крепко обвивая его руками и теснее прижимаясь к нему.
— Вряд ли кто-нибудь войдет через запертую дверь, — тихо ответил Брод. Его руки скользили вдоль изгиба ее спины, привлекая ее еще ближе. В день похорон отца он совершал в высшей степени странный поступок: занимался любовью с Ребеккой, отдавался во власть ее обаяния. Он посмотрел на шелковистые темные волосы, упавшие ей на глаза. — Останься со мной на ночь, — попросил Брод охрипшим от возбуждения голосом.
Она закрыла глаза, словно защищаясь.
— Тогда все изменится.
— Все уже изменилось — с того момента, как я увидел тебя. Эти лучистые глаза. Этот неотразимый рот. О да, этот рот!
Он впился в него с такой страстью, что она содрогнулась.
— Я хочу, чтобы ты была рядом, когда я проснусь.
— Я не могу этого сделать. — Но ее сердце бешено колотилось, желание пронзало все ее тело.
— У тебя ведь нет мужа, так что изменять некому, поддразнил он, взволнованный тем, как реагировало на него ее тело. — Не так ли? — Он смотрел на нее своими до умопомрачения синими глазами.
— Мужа у меня нет, — выговорила она наконец.
— Тогда тебе нужен мужчина, который говорил бы тебе, как ты прекрасна. — Он поднял ее и понес к боковой винтовой лестнице в конце коридора.
Глава 7
После отъезда Элли и Франчески Ребекка и Фиона завели для себя определенный порядок. Они работали над биографией Фи по четыре-пять часов ежедневно, но теперь Ребекка начала глубже погружаться в яркую жизнь Фи в поисках новой информации. После той ночи с Бродом, когда он так волнующе рассказывал о своей жизни, Ребекка поняла, что надо вытянуть из Фи гораздо больше того, что та до сих пор предлагала ей. Теперь, благодаря Броду, Ребекка лучше представляла себе эту семью, но трудности все равно были.
— Дорогая, а надо ли об этом писать? — с сомнением часто спрашивала Фи.
И Ребекка неизменно отвечала:
— Что мы пишем, Фи, — первоклассные мемуары или дешевую бульварную книжонку?
Конечно, Фиона хотела, чтобы получилась неординарная книга, поэтому они повторили свое путешествие во времени, начав с детства Фи, которое прошло в Кимбаре. Она была единственной дочерью легендарного сэра Эндрю Кинросса и Констанс Мак-Квиллан Кинросс, знаменитой наездницы и единственной дочери из известной овцеводческой семьи. Она трагически погибла в возрасте сорока двух лет, упав на соревнованиях с лошади.
— Мне хочется, чтобы это было больше, чем только ваше жизнеописание, Фи, — сказала ей Ребекка. — Хотелось бы привести ваши размышления о семье. О выдающейся семье землевладельцев. О сложной, как мне представляется, семье. О браках, начиная с Эвана Кинросса и Сесилии. О семейных влияниях, наследниках, их отношениях.
— Боже милостивый, дорогая, да ведь это же почти сто пятьдесят лет, — ироническим тоном отвечала Фи.
— Мне представляется что-то вроде истории семьи, Фи. Когда вы говорите, вы будто рисуете живые картины. И Брод. И Элли тоже. Я хочу, чтобы это вошло в книгу. Элли так много всего рассказала мне, пока была здесь. Еще больше рассказал Брод.
Мне хочется, чтобы их воспоминания тоже вошли в книгу. Эта книга может стать изумительным калейдоскопом жизни в аутбэке на примере семьи первых поселенцев.
Фи только улыбнулась в ответ.
— Господи, дорогая моя, некоторые истории заставят содрогнуться любого.
— Вы рассказываете только мне, Фи, — серьезно отвечала Ребекка. — Мы опубликуем лишь то, что вы позволите. Я уверена, читатели по достоинству оценят вашу откровенность, вашу душевную щедрость, не говоря уже о вашем тонком чувстве юмора.
— Наверное, придется упомянуть и о моей личной жизни, — произнесла Фи своим звучным, низким голосом.
— Ну, это ведь и сейчас не совсем тайна, Фи! Но мы можем изменить некоторые имена.
Фи погрустнела.
— Знаете, дорогая моя, большинства моих знакомых уже нет в живых, даже моего бедного брата. Я нашла несколько его чудесных старых фотографий.
Мы можем их использовать. А фотографии Люсиль кто-то, видимо, спрятал.
— Это сделал Брод, — сказала Ребекка. Прекрасное лицо Люсиль так и стояло у нее перед глазами.
— Боже милосердный! — Фи глубоко вздохнула. Его отец был бы в ярости, если бы узнал. Кстати, дорогая, как вы это узнали? Брод никогда не говорил мне, что спрятал фотографии.
