Ах, Мишель, Мишель!.. - де Рамон Натали (книги онлайн полные версии бесплатно .txt) 📗
— Я невероятно счастлива, Эдит!
— Еще бы! Такие ангелы! — восторженно сказала она, а мадам Сифиз тем временем передала мне мою вторую девочку. Крошка выразительно вздохнула и тут же зачмокала, моментально поймав сосок и от нетерпения даже заметно прикусывая его деснами. — Но я и не предполагала, Полин, что их так много!
— Как это, много? — весело удивилась я. — Разве ты уже не видела их всех у меня в клинике?
— В клинике — это одно, они там все были завернутые и спящие, — вмешалась Мари, внучка мадам Сифиз, развлекавшая мою третью дочку в ожидании приема пищи.
Счастье, что у меня есть молоко, хоть и в весьма ограниченном количестве. Впрочем, и то, что внучка мадам Сифиз, моей домработницы, оказалась студенткой акушерского училища и не прочь подработать няней, тоже своего рода счастье.
Эдит вдруг пристально посмотрела на девочку у себя на коленях, а потом на ту, которая жадно сосала мою грудь.
— Слушай, Полин, а ты уверена, что у меня именно Жюльет? А как ты их различаешь? Они же совершенно одинаковые! Кстати, вы с Мишелем уже придумали имена для остальных?
— Придумали. Тебе понравятся, — кивнула я. — Мадам Сифиз, забирайте у меня Эдит и давайте скорее третью, а то бедняжке не достанется ни капли!
— В следующий раз, мадам Сарди, надо будет начинать с Мадлен, — наставительно сказала Мари, — чтобы она не подумала, будто вы ее не любите.
Мадам Сифиз смешно наморщила нос и басовито хохотнула.
— Скажешь тоже, внучка! Подумает! Тебе вон двадцатый годок пошел, а я сильно сомневаюсь, что ты уже умеешь думать.
— Они думают, ба! — обиделась Мари. — Наукой доказано. Мыслительный процесс начинается уже на определенной стадии формирования плода.
— Ишь ты! Стадия, наука!.. Кушай, кушай, девочка. — Мадам Сифиз старательно совала соску теплой бутылочки в ротик тезки моей подруги, но та мяукала, как котенок, и отворачивалась.
А Мадлен осторожно сосала мою грудь.
— Удивительно, — сказала я. — Правда. Такие крохи, а все разные. Жюльет с одинаковым усердием сосет и грудь, и бутылочку. Эдит вон, видите, от бутылочки воротит нос, а грудь даже прикусывает от жадности. Мадлен тоже не в восторге от бутылочки, но грудь берет очень бережно, словно боится сделать мне больно.
— Да. Удивительно, — кашлянув, отрывисто заговорила наконец большая Эдит, глядя куда-то в пустоту. Но тут же перевела взгляд на меня и весело добавила: — Спасибо, дорогая, за «Эдит». Я очень тронута. — А ее глаза, как в замедленном спецэффекте, из настороженных постепенно превращались в лукавые. — Значит, ты говоришь, что Мадлен боится сделать тебе больно?
— Да, мадам, Мадлен самая смирная, — вместо меня ответила Мари. — У Жюльет самый большой аппетит, а ваша тезка вечно всем недовольна.
В подтверждение ее слов маленькая Эдит выплюнула соску и что есть мочи завопила. Жюльет открыла глазки и тоже заплакала, видимо, из солидарности. Только Мадлен, также размеренно посапывая, продолжала тянуть из моего соска. Хотя, кажется, ее усилия были напрасны. Ей опять досталось меньше всех. Да, Мари права, в следующий раз нужно начинать кормежку именно с нее.
Когда все мои сокровища уснули и остались под присмотром Мари, мы с Эдит и мадам Сифиз спустились в кухню. Селестен и Бернар были в школе. Торжественно водворив меня с близнецами в дом, где уже ждали Эдит, вызванная по этому случаю мадам Сифиз и ее внучка, согласившаяся стать няней, Мишель отбыл в спешном порядке на слушание очередного дела в суде.
Мадам Сифиз выпила с Эдит черного кофе, — да, этот напиток непозволительная роскошь для кормящей мамашки, я вынуждена довольствоваться только молоком и кипяченой водой, — и ушла, заверив, что крохотули очаровательны и она готова в любой момент прилететь на помощь. Если что. И как-то особенно посмотрела на меня. Впрочем, может, и не особенно. Просто мне сейчас все казалось особенным, даже тишина в доме. Моя теплая, славная живая тишина в моем теплом, славном доме, в котором теперь стало живее еще на целых три души!
— Я тебе бесконечно благодарна, Эдит, — сказала я. — Если бы не ты, ничего бы не было.
Она откровенно засмущалась и характерным жестом поправила волосы.
— Правда, Эдит. Я бы не выдержала в постели полгода, и девчонок бы не было. Ты же знаешь, я активный человек, бездельничать и валяться в кровати — не мой стиль.
— Но, Полин, у тебя не было другого выбора.
— Почему? Был. Я могла сдаться и не доносить. Знаешь, какие только мысли не лезли в мою голову, когда я сутками отлеживала бока и смотрела все эти дурацкие телевизионные сериалы, а за окном шла нормальная жизнь?
— Ничего, Полин. Все позади. Ты выдержала! Ты — героиня!
— Это ты героиня, Эдит. Взвалить на себя чужую семью!
— Вы мне все совсем не чужие, но…
— А какое чудо ты сотворила на втором этаже!
— Но это не я.
— Не скромничай, Эдит. Вместо комнаты для гостей — дивная детская, рядом комната для няни и наша спальня. А комната Селестена и кабинет Мишеля — на другом конце, чтобы малышки их не беспокоили. И все с таким вкусом! Я бы и сама не сделала лучше.
— Это правда не я.
— Да ладно. Мишелю бы никогда в голову не пришло затеять такое великое переселение народов. И главное, ничего мне не сказали! Настоящий сюрприз. Я так суеверно боялась даже намекнуть ему на то, чтобы заранее оборудовать детскую, когда стало ясно, что там сидит тройня. — И показала на свой живот. Он был безобразным и складчатым, как у бегемота. Да еще этот шов от кесарева сечения. Из-за него пришлось лишнюю неделю провести в клинике. Я невольно вздохнула. Чужая, рыхлая, расплывшаяся фигура. Даже руки.
— Не переживай. Через пару месяцев все восстановится, — словно прочитав мои мысли, обнадежила Эдит. — Только это переселение народов, как ты назвала, вовсе не моя заслуга. Разве Мишель утром не признался тебе?
— В чем он должен был признаться?
— Ой, только, пожалуйста, не нервничай. И благоустройством, и, так сказать, надзором за твоими мужчинами занималась мадам Сифиз, а вовсе не я. И твоя свекровь, Анжели.
— Почему? Почему вы все мне об этом не говорили?
— Ну, — она вскинула брови, — сначала не знали, как сказать, чтобы не расстроить. Тебе и без того было не сладко изображать инкубатор. А потом решили не говорить вовсе до твоего возвращения. У меня была уверенность, что Мишель признается тебе по дороге из клиники.
Я задумчиво покачала головой.
— Теперь мне ясно, почему мадам Сифиз так странно смотрела на меня. Она ждала слов благодарности… Но, Эдит, я не понимаю все равно, почему я должна была расстроиться? Сказала бы, что тебе трудно следить за таким большим хозяйством. Ну и все. Я бы поняла.
— Ага, и тут же прибежала бы домой. Я тебя знаю. А потом, с хозяйством мне было нисколько не трудно, просто они все…
— Что они все? Кто они все?
— Ладно, вспоминать не будем. — Она натянуто улыбнулась. — Давай поговорим о чем-нибудь другом. Такие чудесные малышки! И ты напрасно переживаешь. Полнота тебе к лицу.
— Эдит, что у вас произошло?
— Да ну. Не хочется вспоминать.
— Говори. Я все равно не отстану.
— Понимаешь, они все как будто сговорились против меня. Как будто они — единое целое, а — лишняя, чужая.
— Кто они?
— Мальчишки и Мишель. У меня и так сложные отношения с сыном, а тут он прямо совсем отбился от рук. Я не хочу сказать, что твой Селестен плохо на него влияет, но так же нельзя! Мишель, выходит, — единственный авторитет, а я — родная мать — так, пустое место! Бернар только что «отцом» его не называет! Ах, папаша Сарди, то, ах, папаша Сарди, се!
— И только-то? Все приятели Селестена зовут Мишеля папаша Сарди.
— Не только! Эта деревенщина мадам Сифиз тоже заняла его сторону и безо всякого стеснения принялась учить меня жизни! Ты только подумай! Кто она и кто я?
— Но, по-моему, мадам Сифиз очень дипломатичная и неглупая женщина.
— Да ее дело — помыть полы, а не заглядывать в холодильник и кастрюли! «Вы испортите им желудки, дорогая мадам Как-вас-там, вашими концентратами и пиццами!» — визгливо передразнила она мадам Сифиз. — Да ее это не касается! Еще никто не умер ни от сублимированных продуктов, ни от пиццы!
