Караоке вдвоем: Хмельная страсть - Павлова Мария Юрьевна (лучшие книги онлайн .txt) 📗
— Точно! Спасибо, Мила, это будет очень здорово! Конечно, паранджу! — Павел на этот раз пылко поцеловал Людмилину руку, выражая этим глубокую признательность за сочувствие и понимание.
Автомобиль тем временем подкатил к заведению со скромной вывеской «Честер». Предупредительный водитель, которого всю дорогу не было видно за тонированной перегородкой, открыл перед Милой дверь. Она вышла из машины, приглашая Павла следовать за собой, словно это было предусмотрено каким-то неведомым протоколом.
Они вошли в небольшой зал и сразу же были встречены любезным распорядителем. Мила вполуха выслушала его уверения в удовольствии видеть их здесь. Павел рассеянно озирался, не сразу вникнув в то, что происходит. Зачем он здесь? Он шел за Машей. Он хотел догнать экскурсию. Но сейчас он почему-то сидит в отдельном уютном кабинете вместе с чужой, но такой обаятельной женщиной, в дурмане исходящего от нее незнакомого и волнующего аромата…
…и ест что-то очень вкусное из предусмотрительно пододвинутого ею блюда.
— Представляю, как Маша будет хохотать, — услышал он себя, сытого и довольного, запивая еду вином из бокала. — Наденет и выйдет, все просто попадают! Маша в парандже!
— А если она обидится? — резонно охладила его Мила, подливая вина в бокал.
— Маша?! Да никогда в жизни! Она же… она же умница у меня, вы ее плохо знаете! Хоть и учились вместе… но дело не в том…
— Хм, умница? Но Гену-то я у нее увела! — не очень к месту напомнила Мила.
— Гену? А… спасибо вам, Мила! Ха-ха-ха! Вот за Гену вам отдельное преогромнейшее спасибо! — Павел схватил Людмилину руку и искренне ее поцеловал.
А Мила вдруг представила себя в огромной кухне, в том далеком прошлом, в невообразимо далекой России, в наполненной незабываемым запахом коммуналке, и в глазах ее защипало, сердце разнежилось и размягчилось.
«Господи! Что со мной? Ведь мы уже это проходили. Все пустое! Неправда!» Воспоминания детства, вязкие и медовые, липкие и острые, кислые и колючие, поплыли в ее сознании одно за другим. Господи! Как же она соскучилась по всей этой идиотской общности душ, квадратных метров, любви и ненависти. По сдавленным стонам, таинственным и сладким, доносящимся из-за соседской стенки, в которую ударялась спинка кровати молодоженов, а они с Генкой безудержно дурели в ответ, бухая спинкой своей горячей кроватки. Как орали там, за стеной. Как они орали, сплетясь, захлебываясь счастьем и своим святым правом — орать в такой момент! Как орали на них из-за хлипких стеночек соседи! Какая плохо скрытая зависть рвалась из этих ночных голосов и странное, глубокое удовлетворение, что именно так все и должно быть, именно так, а не иначе. Ведь никто и никогда не ломился в двери, чтобы прекратить ночные дикие молодые концерты, а утром улыбались, только улыбались… Эта любовь по-русски, на грани помешательства и пожизненной беременности, эта безумная, полузадушенная, рвущая душу страсть — вот чего здесь нет, чего уже здесь нет или не было никогда. А потому и люди, рожденные там, в той России, стране наглухо запечатанных чувств, зачатые в условиях дикой нескладности жизни, чудовищной смеси ослепительных чувств и бытовой страшной скученности, отличаются совершенно противоречивыми свойствами — бесшабашностью в любви, нерасчетливостью в страсти и безграничным отчаянием, на грани самоубийства, когда уходит любовь. Наверное, она сама сейчас приблизилась к этой грани…
Через несколько секунд Мила не помня себя стиснула в объятиях болтающего про паранджу Павла — и кто знает, что в этих объятиях было: нахлынувшая страсть, боль отчаяния или душевный порыв? Павел в совершеннейшем ступоре ответил на ее бесцеремонно-жадный поцелуй.
В его голове звенела отчаянная пустота. Рот его был запечатан требовательными женскими губами, а его мужская сущность быстро и предательски твердела. Мила целовала его с отчаянием и непонятной ему отрешенностью. Почти мгновенно на него обрушился сильнейший немилосердный оргазм, скрутивший его тело в бублик, сотрясающий и стирающий жалкие остатки разума и самоконтроля. Из последних сил он отстранил от себя Милу. Ее глаза были закрыты, лицо застыло в страдальческом выражении.
Павел оторопело смотрел на нее, медленно приходя в себя. «Вот это да! Вот это вулкан! Откуда такая звериная страсть?» Но внезапно ему стало по-настоящему жалко ее. Он вдруг понял про нее все! То, что она сознательно променяла так и не изведанную ею прелесть бесконечного познавания одного, родного человека на расчетливо-продажную телесную молодость, на вещное благополучие и обеспеченность. И эти годы потерянной нежности теперь не вернуть, и потому эта бедная богатая женщина сейчас так непоправимо несчастна.
Тут ему стало неуместно смешно. А ведь она в своем репертуаре! Отбивает у Маши возлюбленного. Но теперь этот номер у нее не пройдет. Он улыбнулся своим мыслям. Мила поняла его по-своему.
— Вы передумали, Павел? — спросила она как ни в чем не бывало. Лицо ее перестало быть несчастным, по нему блуждала обворожительная улыбка.
— Нет, я… даже наоборот. Я хочу, чтобы именно вы устроили нам с Машей свадьбу, потому что… потому что вы сможете сделать все как надо, — нашел наконец Павел верные слова. Он вдруг понял, что готов относиться к этой непредсказуемой женщине как старший брат — к непутевой, распущенной сестренке. Как человек — к человеку в крайнем душевном кризисе, заигравшемуся с жизнью, забывшему, что она коротка. Коротка не в смысле непродолжительности времени, отведенного для наслаждений, а в смысле наличия способности ощущать ее, жизни, вкус, когда самое лучшее смешивается с другим самым лучшим, и в этой чудовищной каше легко потерять вкус вообще и глубину простых человеческих отношений в частности. Мила несмело погладила руку Павла, на что он ответил ей теплым, крепким, понимающим, братским пожатием.
— Пожалуй, вы уделили мне слишком много времени. Пора и честь знать. Спасибо за угощение, — поднялся Павел, не выдавая лицом дискомфорта в одежде. Мила молча кивнула, прощаясь. Уже поворачиваясь уходить, боковым зрением Павел увидел, что она взяла со стола бокал и сделала несколько больших глотков.
Павел быстро поймал такси и вернулся в отель. Приняв душ, он растерся махровым полотенцем, лег и незаметно уснул, остатками сознания чувствуя облегчение от того, что Маши еще нет. Как же он любит ее — свою единственную, самую милую и желанную…
…Маша, обойдя аллею по кругу, не выдержала и оглянулась. Павла нигде не было. Водитель автобуса посигналил, и гид Елена, высунувшись из дверей, помахала ей рукой. Маша подбежала к автобусу.
— Позвольте поухаживать? — раздался над ней голос Геннадия. Маша почти с благодарностью оперлась на протянутую им руку и прошла в салон. Однокашник как ни в чем не бывало принялся рассказывать, как хорошо под водой и сколь много она упускает, не обращаясь к его услугам. Можно даже со скидкой… Маша рассеянно слушала рекламные речи дайвера и с тоской вспоминала Генку — давнего и совсем другого… Расспросить его или сам расскажет, почему он тут осел?
В Наоме все разбрелись кто куда. Маша, увлекаемая Геной, безучастно шла по улице, застроенной суперсовременными невысокими зданиями. Сгущались сумерки.
— Давай зайдем, Маш, тряхнем стариной! — обратил Гена ее внимание на черно-белую вывеску «Динерс-клаб» и остановился. — Тут стриптиз отличный, есть на что посмотреть.
— Тряхнем, — не очень весело и скорее равнодушно согласилась Маша, додумывая про себя, что бы означало это «тряхнем стариной». Упоминание о том, что тут отличный стриптиз, проскочило мимо ее ушей.
Внутри помещения было прохладно и людно. Гена бросил несколько фраз на местном наречии, у их столика появился кальян, на столике — пара экзотических пиал с горячим каркадэ. К своему удивлению, Маша почувствовала, что ей стало интересно. Она заинтересованно ухватила чубук кальяна и тихонько потянула в себя воздух. Одинокий пузырек сиротливо булькнул внутри стеклянного сосуда.
