Только этот мужчина - Форсби Джорджина (книги бесплатно без регистрации .txt) 📗
Девочки застыли в дверях, не то чтобы робкие, а скорее настороженные.
— Привет, — сказала, улыбаясь, Палома. — Хорошо прошел день?
Виола, та, что повыше, ответила серьезным кивком и вежливым «да, спасибо», а Лавиния — лукавой гримасой.
— У нас был диктант, — важно сообщила она. — Я сделала одну ошибку, а Виола получила «отлично».
Внезапно Лавиния прислушалась, а затем вскрикнула:
— Папа приехал!
И, повернувшись, мгновенно исчезла. Виола последовала за ней более спокойно, оставив Палому, которой передалось возбуждение девочек. Стараясь овладеть собой, она сделала несколько глубоких вздохов и раскрыла журнал, глядя на страницы невидящими глазами.
Голос Джона, раздавшийся в холле, отозвался болью в ее сердце. Он засмеялся, и Палома подумала, что редко слышала его смех, даже когда Анна была жива. Как и Виола, он обладал большой врожденной сдержанностью.
Услышав мужские шаги, Палома взглянула на дверь. Когда он вошел — высокий, широкоплечий, с грацией хищника, что-то глубоко затаенное заставило женщину встрепенуться. Резкие черты его лица становились как бы мягче в присутствии дочерей. Ты любишь его, призналась себе Палома. Ты любишь его с четырнадцати лет и будешь любить до самой смерти.
— Привет! Ну, как рука?
Чувствуя на своем лице внимательный взгляд двух пар детских глаз, Палома ухитрилась изобразить улыбку.
— Идет на поправку. День-другой, и будет совсем хорошо.
«И тогда я уеду», — должна была бы закончить она, но слова не шли у нее с языка. Здравый смысл подсказывал ей, что чем дольше она останется в «Голубином холме», тем труднее ей будет потом устроить свою жизнь без этого мужчины и этих детей. Но пребывание здесь было целительным для ее измученной души. Ей хотелось насладиться горьковатой сладостью каждой секунды, проведенной в этом доме.
— Она много знает о вулканах, — сказала с удовольствием Лав.
— Не она, а мисс Далтон, — поправил Джон.
— Палома, — тут же отозвалась Палома. — Мисс Далтон — звучит как будто я учительница, а ведь это не так.
Виола внимательно взглянула на нее.
— А Палома звучит словно вы наша подружка, — сказала она спокойным голосом, в котором присутствовала интонация ее отца.
— Думаю, мы знаем друг друга недостаточно для того, чтобы считаться друзьями, — сказала невозмутимо Палома, — но я бы не возражала, если бы ваш папа позволил вам так меня называть.
И она взглянула на Джона, тот кивнул в ответ.
— Хорошо. Заканчивайте ваши дела, а я пока переоденусь. Потом мы пойдем проведать ваших пони. Я рад, что ты чувствуешь себя лучше, — обратился он к Паломе уходя.
Домашние задания были сделаны на редкость быстро. Даже серьезная Виола торопилась. Когда девочки сложили свои тетрадки, Палома попросила:
— Расскажите мне о ваших пони.
У каждой из них была своя лошадь, ухоженная и хорошо выезженная. Пони Виолы звали Спринтер, а Лавинии — Домино. Обе девочки были членами местного клуба верховой езды и занимались там каждую субботу.
— А ты ездишь верхом? — спросила Лав.
Палома отрицательно покачала головой.
— Нет.
— Наша мама умела ездить верхом, — сдержанно сказала Виола. — Папочка говорит, что у нее была лучшая посадка из всех, кого он знает.
— Да. — Во взгляде Паломы отразилась боль. — Когда она сидела на лошади, то казалась слитой с нею в единое целое.
— Ты ее видела? Ах да, ты ведь бывала здесь раньше…
— Впервые я приехала сюда, когда мне было одиннадцать лет, и потом я гостила здесь каждое лето до тех пор, пока мне не исполнилось шестнадцать.
Обе девочки заинтересовались разговором. И Лавиния спросила:
— А что случилось потом?
Палома ответила:
— Я начала работать в агентстве фотомоделей и, прежде чем поняла, что происходит, со мной был заключен контракт на съемки в Японии. Потом умерла моя мать, и не осталось ничего, что бы привязывало меня к Новой Зеландии.
— Твоя мама умерла от рака? — вопросительно проговорила Лавиния.
— Нет, милая, не от рака. Она переходила улицу во время дождя, и ее сбил автомобиль.
Раздался голос Джона:
— Ну что, вы готовы?
Палома не слышала, как он вошел. Она гадала, какие чувства скрываются за его внешне спокойным голосом и настороженным, резким взглядом. Возможно, никаких.
— Вы не будете возражать, если я пойду с вами? — весело спросила она.
— А ты сможешь идти?
— Да, только надену туфли, — ответила Палома.
Стараясь улыбаться, она спустилась по лестнице. Джон ждал ее на гравийной дорожке и внимательно смотрел, как она шла к машине. Загон для лошадей был совсем рядом. И Палома поняла, что автомобиль был подан только ради нее. Это было короткое, но приятное путешествие: девочки сидели сзади и обсуждали какое-то школьное происшествие, а собака Дикси часто дышала, высунув голову в окно, и уши ее трепало ветром. На переднем сиденье царила абсолютная, все обволакивающая тишина. Сквозь опущенные ресницы Палома рассматривала руки Джона — сильные, темные от загара. Весь ее мир рушился. Эти руки держали ее сердце, даже если их хозяин и не знал об этом. В них была какая-то жестокая сила, такая же, как в нем самом, и все же Палома не могла упрекать его за грубые слова, сказанные вчера вечером. Она и Джон были связаны узами, которые невозможно разрушить. Эти узы были невыносимо притягательны для нее и в то же время тягостны. Любить человека, чье сердце похоронено вместе с другой женщиной, — значит идти долгим, тяжелым путем душевных страданий.
И все-таки она любила его. Все эти годы каждого знакомого мужчину она мысленно сравнивала с Джоном.
Когда подъехали к загону, Джон поставил машину как можно ближе к ограде. И все, кроме Паломы, разом высыпали из нее. Девочки проскользнули под жерди ограды и побежали угощать своих пони морковью.
Палома задумчиво глядела, как крупная рабочая лошадь, не замечая детей, собаку и пони, подошла к Джону и носом уткнулась в его грудь, выпрашивая лакомство, но больше, как показалось женщине, его ласки.
Так же, как все мы, — внезапно возникла непрошеная мысль. Джон был осью, вокруг которой все здесь вращалось. Дети явно восхищались им, сотрудники уважали. Он занимал видное положение в обществе, и сама она — да, она отдала бы жизнь, чтобы сделать его счастливым.
И все же чувство обиды и горечи не покидало ее. Когда она жила фактически в изгнании, страстно желая вернуться и понимая, что не имеет права, он был счастлив. Этого Палома не могла ему простить. Неосознанная обида была одной из причин ее возвращения в «Голубиный холм», но теперь уже любовь могла стать поводом для ее отъезда.
— Посмотри на меня, Палома! — кричала Лав, в то время как Джон помогал ей сесть в седло.
Палома знала, что не было никакого риска, и все же ее пальцы невольно сжались в кулак. Джон не позволит им сделать ничего опасного, и даже если они упадут, шлемы защитят их головы.
Девочки держались невероятно уверенно в седле, и все же Палома волновалась, пока Джон не объявил, что пора ехать домой.
Виола и Лавиния опять уселись на заднем сиденье.
— Вы были похожи на казаков, когда ездили верхом, — сказала Палома дочерям.
— А кто такие казаки? — спросила Виола.
Палома рассказала им то, что знала о степных наездниках, всякий раз обращаясь к Джону за помощью, когда надо было что-нибудь уточнить.
За разговорами время прошло незаметно. Наконец они подъехали к дому. Выходя из машины, Палома поморщилась от боли в ушибленной ноге, и Джон остановил ее.
— Подожди, я помогу тебе.
— Да ничего, я сама справлюсь, — сказала она, стараясь улыбнуться.
Без предупреждения он поднял ее на руки и легко понес по дорожке к дому.
— Джон, не надо! — вскрикнула Палома резким от испуга голосом. — Ты надорвешься, отпусти меня.
— Открой дверь, Виола, — сказал он спокойно.
Нахмурив брови, девочка держала открытую дверь. Сзади послышалось хихиканье Лав:
— Папа, у Паломы ноги такие же длинные, как у тебя!
