Дочь Лебедя - Бак Джоанна (книги регистрация онлайн txt) 📗
Я беспрекословно выполняла все задания Делаборда: носила пакеты, мыла пол в студии, ездила на метро в разные концы Парижа, чтобы достать там самые невероятные, огромные и нелепые декорации. Я занималась макияжем его фотомоделей. Делаборд купил мне большой черный саквояж, который содержал в себе множество пластиковых баночек с косметикой для любого оттенка кожи. Я ненавидела развозить пакеты, боялась и не любила метро, плохо убирала студию, но у меня был запас упорства. Мне всегда было неприятно, когда мои пальцы в первый раз прикасались к лицам моделей, мне не нравилась их кожа. Но как только я накладывала на них тонирующий грим, закрывавший поры, и пудрила их так, что, казалось, кожа становилась как чистый фарфор, каждое лицо для меня становилось просто чистой поверхностью, над которой я работала с радостью. Делаборд предпочитал, чтобы у его моделей были бледные лица, как у мертвецов, и ярко-красные губы.
Я не разговаривала с фотомоделями, но внимательно прислушивалась к их болтовне, рассказам о приятелях и билетах на самолет до Милана. Их приятели всегда доставляли девушкам только неприятности, забирали деньги, удирали из города и изменяли с их подругами.
Студия была местом, где высокие и тощие девицы работали в красноватой полутьме, чтобы получился так называемый холодный идеал в остром сером звездном свете, достигаемом с помощью вспышки и камеры «Балкар» на фоне неизменного серого картона. «Балкар», металлическая коробочка с длинным шнуром, прикрытая сверху серебристым зонтом, при работе щелкала, как выключатель. Звук ее затвора был тяжелым, металлическим, механическим и, как ни странно, округлым. Не было никакой музыки. Когда Делаборд работал, казалось, что весь воздух в длинной красной комнате был притянут к съемочной площадке. Люк и я готовили этот важный и мимолетный момент. Нас не было видно, мы находились вне освещения. Мы включали электрические фены, чтобы развевались волосы, и дергали за нейлоновые нитки, прикрепленные к подолу модели, чтобы создавалось восприятие движения. На мне был комбинезон, как у механика в гараже, я могла вытирать об него руки и не боялась ползать в нем по полу.
В первые месяцы работы у Делаборда мои действия были просто примерными, я все делала автоматически. Я выполняла работу, а он мне платил раз в четыре недели. Я стала лучше работать, и он повысил мне зарплату. Я научилась хорошо гримировать, и модели выглядели все более бледными и прекрасными.
Я разрешала Делаборду попивать кока-колу, купленную для себя, и от этого у него повышалось настроение. Я больше не заглядывала в глаза Люку, и он стал встречаться с одной из фотомоделей. Если я делала что-то не то, то на меня орали. Я экономила каждый франк и заставляла Делаборда оплачивать мне мнимые поездки. Мне никогда не приходилось выписывать чеки.
Самая большая ценность, которой я дорожила, была моя ссора с отцом. Необходимо было соблюдать дистанцию между нами, так же как и убирать мою комнатушку, чтобы не запустить ее окончательно и не сделать еще более убогой. Я не хотела быть его дочерью. Я буду стараться, чтобы во всем соответствовать стандартам Делаборда. Я стану подобием его ассистента с длинными темными волосами. Вот и все! Мне легко было находиться в этом ограниченном замкнутом пространстве, оно не слишком стесняло мои движения. Проходили месяцы, выполненные обязанности превратилось в рутину, и рутина стала моей единственной целью в жизни.
Однажды, когда я возвращалась домой с двумя бутылками минеральной воды, поднимаясь по бесконечным пролетам лестниц, я чуть было не упала, поскользнувшись на блевотине. Ее оставил бродяга, видимо из тех падших, которые спали у нас внизу и пользовались общественным туалетом, устроенным у лестницы. Запах мочи и пива вырывался из-за незакрытой двери. Мой внутренний голос вдруг сказал: «Ты слишком молода, чтобы так жить! Тебе не помешает немного развлечься!»
В тот же вечер приятель приятеля взял меня за руку, когда я потянулась за бокалом вина, сидя за столом, где кроме меня было еще четырнадцать человек. Мы собрались в дешевом ресторанчике. После этого я провела с ним ночь в дешевой гостинице.
Позже он сказал:
— Ты можешь здесь пока остаться. Моя подружка вернется только завтра днем.
Я подумала, как чудесно, когда ты все знаешь заранее.
Мне не хотелось, чтобы меня обманывали, поэтому я сама начала с обмана. Я не встречалась с холостяками и свободными мужчинами, а искала тех, кто был женат или жил с постоянной женщиной. До того момента, пока я знала, что некоторые вещи были для меня невозможны, я была спокойна. Манекенщицы ненавидели женатых мужчин, они тратили все свое свободное время, планируя заговоры против соперниц. Я хотела твердо знать, что мои соперницы уже существовали, что я не могла выиграть этот гейм. И мне это удалось.
Мне казалось, что вся моя жизнь разделена пополам. В студии я хорошо работала и слыла очень исполнительной. За ее пределами я была кем-то другим. Я никогда не приводила мужчин к себе домой. Я никогда не спала с ними ночью, а только днем, в чужих комнатах. Иногда между занятиями любовью я могла поспать и когда просыпалась, то никак не могла сориентироваться, где же нахожусь. Но мне, как ни странно, нравилось, прикосновение незнакомого влажного полотенца и запах чужого мыла. Стиль подобных встреч соответствовал моей точке зрения на мир — неприятный, жестокий и краткий контакт. Вот и все!
Единственная этическая норма, которую я приняла на вооружение, это то, что я никогда не заводила связи с мужчиной, женатым на знакомой мне девушке. Это стало нормой для меня. А так я шла по жизни, как конь по шахматной доске. Я могла двигаться по кривой, и мне нравились разные мужчины.
Проходили месяцы, и у меня было множество встреч, и я поняла, что мои желания возросли, и часто я уже не могла бороться с ними.
Когда я хотела мужчину, я не останавливалась ни перед чем, пока не завлекала его в постель. Но очень часто это была даже не постель. Было здание, где были собраны под одной крышей студии, и проявочные, и печатные лаборатории, оно называлось Фо-Леб. Я посещала его несколько раз в неделю с поручениями от Делаборда. Там были фотографы и ассистенты и темные просмотровые залы и комнаты, где можно было запереть дверь.
Мои две стороны жизни редко пересекались. Если вдруг в студию забредал привлекательный мужчина, я не могла нормально вести себя я или уходила или глупо себя вела.
Однажды мы фотографировали какую-то актрису. Пока она была на площадке, ее приятель, высокий англичанин с ясными глазами, ожидал в гримерной, где я уговорила мастера Реми, чтобы он занялся моей прической. Англичанин тем временем просматривал записную книжку так, чтобы мы могли понять, какой он занятой человек. Он также следил, что делал Реми с моими волосами.
— Густые черные волосы, тяжелые и прямые, — сказал он таким голосом, как будто ел сладкий персик. — Азиатские волосы!
Я почувствовала на себе его взгляд: он обжег меня, как заряд слепящего электричества, горячий и пульсирующий.
— Спасибо, большой мальчик, хочешь еще Май Тай? — ответила я ему тоненьким певучим голоском. Мне казалось, что именно так может разговаривать китайская девушка из бара. Он вскочил и почти выбежал из гримерной.
В следующий раз был писатель, чей портрет Делаборд делал для обложки его книги. Так случилось, что мы вместе вышли из студии. Дверь закрылась, и мы остались одни в ярко освещенном холле. Он был уже немолодым и не слишком-то интересным. Он стоял недалеко от меня, и я видела у него на щеках веснушки и ощущала запах его кожи. Мне хотелось прижаться ртом к его губам. Я почувствовала поцелуй еще до того, как это случилось. Пока мы стояли друг против друга, я так покраснела и… ничего не случилось.
— Нам лучше все прекратить, или же могут быть неприятности, — сказала я и пробежала мимо него к двери. Я не оборачивалась и больше никогда не видела его. На следующий день, чтобы доказать самой себе, что я не струсила, я провела час в постели с мужем женщины, работавшей в Элле, и еще некоторое время с фотографом, жившим недалеко от Плас-Пигаль.
