Очарование страсти - Эрбор Джейн (читать книги без сокращений txt, fb2) 📗

Джейн Арбор

Очарование страсти

OCR & SpellCheck : Larisa _ F

Глава 1

«Последний раз... Последний раз». Эти слова Лин мысленно повторяла целый день. Иногда с облегчением; время от времени с ощущением захватывающей радости при мысли о начале новой жизни рядом с Перри; но чаще с беспокойным чувством сожаления: с каждым «последним разом» навсегда затворялась еще одна дверь, скрывающая знакомые вещи, места, людей.

Два дня назад Лин в последний раз вызвали к начальнице сестринского корпуса. Ее суровое лицо, обрамленное волосами стального цвета и белоснежной оборкой чепца, потеплело в улыбке, когда она пожелала Лин счастья и сказала, как будет недоставать ее в больнице, и особенно в отделении.

У Лин промелькнула несправедливая мысль: это она только сейчас такая добрая. Как может большая больница вроде Бродфилдской почувствовать ее отсутствие — одной из десятка младших сестер, крохотного зубчика в колесе, которое так же будет вращаться и без нее? И внезапно устыдилась своих мыслей, чувствуя, что проницательная старая женщина читает их.

Начальница все так же ровно говорила:

— Нам вечно не хватает кадров, и безусловно, мы остро чувствуем уход каждой сестры, каковы бы ни были его причины. Стоит ли говорить вам об этом, сестра Эсолл... Но что касается вас, для Бродфилда это в самом деле потеря, и мне хочется, чтобы вы это знали, уходя от нас.

Лин пробормотала в ответ слова благодарности, а начальница продолжала:

— Я сама прошла через все это и понимаю, как часто работа бывает неблагодарной, поэтому иногда трудно поверить, что твои старания могут быть замечены на фоне остальных. Но старшие сестры и даже начальницы, — в уголке рта у нее появился намек на улыбку, — все-таки не слепые, и, когда больница теряет сестру, о которой известно, что она всегда ставит работу превыше своих личных интересов, — нельзя не пожалеть о ней, хотя за нее, казалось бы, надо радоваться.

У Лин что-то сжалось в горле, и она ничего не ответила. Начальница почувствовала ее состояние. Она больше ничего не сказала, повернулась к шкафчику красного дерева и достала серебряный поднос, бутылку шерри, бокалы и вазу с печеньем.

Печенье и шерри в кабинете начальницы. Таков был официальный традиционный ритуал прощания с каждой сотрудницей, уходящей с работы в связи с замужеством. Это была церемония, которой боялись или с удовольствием ждали — смотря по степени самообладания. Об этих приемах немало рассказывали и шутили в комнате отдыха сестер. И вдруг Лин почувствовала, что для нее все совсем по-другому. Это был символ всего того, чем стал для нее Бродфилд, — надежность, дружба, любимая работа. И даже родной дом, которого у нее больше нигде было. Печенье и шерри в кабинете начальницы означали конец всему, и горечь сожаления стала почти невыносимой, даже на фоне счастья.

Начальница, медленно отпивая шерри, ласково говорила ей о будущем замужестве, расспрашивала о «вашем мистере Гарстоне»: как долго они знакомы и когда она ждет его в Англию для свадьбы.

— Мы обручены уже около полутора лет, — ответила Лин. — Но мой жених весь этот год был за границей, и мы не виделись.

— У него ни разу не было отпуска? — спросила начальница.

— Был. Но один раз ему пришлось съездить в Австрию к родным, а еще несколько дней он использовал для поездки в Шотландию, где у него живет отец-инвалид. Но сейчас он уже в Англии.

— И наверное, ему не терпится скорее увидеться с вами?

— Надеюсь, — счастливо улыбнулась Лин.

Начальница пошутила, что она всегда теряет лучшие кадры, принося их на алтарь семейной жизни, сказала, что сама подозревает: тут дело не в простом совпадении, и простилась с Лин. Дверь кабинета — внушающая такой же страх и уважение, как дверь суда, — закрылась за ней в последний раз.

И после этого было еще много всего последнего. Конец ее обычным обязанностям — она в последний раз подала ужин своим больным, последний раз проверила белье в кладовке, сделала последний обход палаты.

И потом — прощания: с санитарами, поварами, садовниками и, наконец, с сестрами.

Этого она боялась, но все оказалось замечательно: непринужденный маленький праздник в ее честь, который, по американскому обычаю, назывался у них «прощальный душ», потому что, согласно ритуалу, уходящую подругу осыпали сверточками с подарками.

У них было правило: ни один подарок не должен стоить дороже пяти шиллингов, — было ли это рукоделие или какая-нибудь вещица, купленная в магазине. Из-за этого прибегали ко всяким ухищрениям и к невинному обману. У Лин все происходило так же, как у всех.

Крики протеста звучали при явных нарушениях правил; аплодисментами встречали неожиданные и остроумные подарки. В комнате отдыха было шумно, весело и оживленно, и получилось, что грустить было некогда.

Большинство присутствующих, как и сама Лин, были в форме, так как только что сменились с дежурства или отпросились на полчасика. И как и все подобные праздники на ее памяти, этот кончился так же быстро и неожиданно. Уже через несколько минут комната опустела; помахав ей на прощанье, сестры поспешили кто домой, кто к больным, а Лин пошла к себе в комнату с охапкой подарков.

Вот теперь подошел самый настоящий последний раз — последний раз она снимет форму и переоденется в свою одежду в этой маленькой комнатке, которая стала ее собственной, как только она была принята в штат больницы.

Теперь все было кончено. Она уложила форменное платье, затянула ремни чемодана и встала перед зеркалом в нарядном костюме, который показался немного непривычным и незнакомым.

Лин Эсолл... скоро она станет Лин Гарстон. Возраст — двадцать три года, рост средний, волосы темные, глаза серо-голубые, одета в серый костюм и плащ длиной три четверти, тоже в серых тонах. Так она могла бы бесстрастно описать себя саму. Но внимательный наблюдатель, глядя в зеркало из-за ее плеча, заметил бы и многое другое... Гордая посадка головы, изящный очерк щек с природным румянцем, приподнятые уголки красиво очерченных нежных губ, прямой открытый взгляд. А если бы наблюдатель был женщиной, то позавидовал бы темному блеску ее волнистых волос, изяществу фигуры и тонким, но крепким кистям рук, вместе с тем инстинктивно почувствовав, что этой девушке можно доверять. Мужчина же, не заметив деталей, восхитился бы ее неуловимой женственностью. Но оба согласились бы, что скромная характеристика, данная Лин Эсолл самой себе, не отражает ее сущности...

Она поставила чемодан у двери. Посмотрела на часы. Уже через несколько минут ей надо уходить, а она еще не попрощалась с Пэтси.

С Пэтси Хорган, неугомонной ирландкой, они подружились сразу, как только обе были приняты на службу в Бродфилд, одна через неделю после другой. Пэтси была уютной толстушкой с ярко-рыжими волосами и голубыми глазами, очень покладистой и уравновешенной. У нее была одна черта — очень подкупающая и вместе с тем делающая ее мишенью для шуточек всего коллектива больницы: она была крайне склонна творить себе кумиров, и каждый врач-консультант или хирург, с которым она работала, становился объектом ее обожания. Об ее пылких увлечениях быстро узнавали все. Труднее было проследить за сменой объектов.

Пэтси клятвенно обещала быть на проводах у Лин. А ее как раз и не было. Это могло значить только одно — что в ее отделение поступил экстренный больной и она занята. Лин опять взглянула на часики. Теперь уже надо идти. Ничего страшного, ведь Пэтси будет у нее на свадьбе...

Лин повернулась к двери, но та стремительно распахнулась чуть ли не ей в лицо. Перед ней стояла запыхавшаяся и раскрасневшаяся Пэтси.

Она сунула сверточек в руки Лин и крепко обняла ее.

— Уезжаешь... — драматически сказала она. — А я торчу в палате перед старшей сестрой, исключительно ради удовольствия мистера Уорнера Бельмонта, хирурга-консультанта! Пусть его черти унесут, да и сестру тоже!