Софья (обманутые иллюзии) (СИ) - Леонова Юлия (читаем книги онлайн txt) 📗
- Признаться, ваша мысль не лишена здравого смысла, - после некоторого размышления, ответил Адам. – Но, позвольте, Севастополь довольно далеко от Пятигорья.
- Доберемся до Полтавы, а там, я думаю, дальнейшее направление нашего путешествия не вызовет пристального интереса.
- Мне думается, вы правы, Джозеф, - согласился Чартинский.
- Надобно избавиться от этого, - Джозеф с отвращением глянул на свой довольно потрепанный мундир. – Надеюсь, в этом доме найдется то, что мы сможем употребить для маскировки и воплощения нашего плана.
Адам согласно закивал головой. Встав с колченого кресла, Зелинский потянулся всем телом до хруста в суставах.
- Пора на покой, - заметил он. – Не стоит оставлять без присмотра вашу пташку. Я сменю вас после полуночи. - С этими словами Джозеф покинул помещение, отправившись поискать себе места для ночлега.
Оставшись один, Чартинский ссутулился в кресле, пытаясь найти удобное положение, и с раздражением уставился на большие напольные часы, стрелки которых давно остановились. Тишина и покой большого, оставленного хозяевами дома способствовали размышлениям. На удивление, не смотря на позднее время, сон не шел. Адам прошелся по комнате, шаги его, приглушенные толстым ворсом ковра, тем не менее, отдавались в слегка затуманенной вином голове, мерными ударами, чем-то схожими с ритмом тяжело бьющегося под мундиром сердца.
Мысли его вернулись к Софье. Она, верно, давно уж спала, хотя может, и нет. Можно ли спать, когда жизнь твоя и будущее в какой-то мере зависят от прихоти чужого человека? Чартинский вздохнул, вглядываясь в темное окно. В стекле отражался огонек свечи. Для него она перестала быть чужой в тот самый момент, когда он понял, что жизнь их неразрывно связана. Именно она, сама того не зная, повлияла на всю его жизнь. Именно тогда, когда она отвергла его, ему пришла в голову мысль пойти служить в армию Bonaparte. «Нет, наверное, все же не тогда, - покачал он головой, останавливаясь перед дверью, ведущей в спальню, - а тогда, когда ее муж – этот гордый холенный гвардейский офицер ударил меня по лицу, прямо в клубе на глазах всей этой жадной до скандалов публики». О, как унизительно было вспоминать о том, как Раневский отказался от поединка, высмеяв его, выставив жалким и недостойным соперником. Ежели бы он согласился драться на дуэли, то тогда, даже ежели бы суждено было умереть, это не было бы так унизительно. Он мечтал о том, что войдет победителем в город, что так жестоко высмеял его, уже он будет диктовать свои условия, но ныне, вся эта иллюзия рухнула как карточный домик, рассыпалась прахом несбыточных надежд и желаний. О, нет, одно желание, он бы вполне мог удовлетворить. Сколько раз он мечтал о ней ночами, думал, каково это будет: целовать ее, ласкать ее стройное тело?
Адам уперся лбом в закрытую дверь. «Разве посмеет она отказать мне сейчас?» - подумалось ему. Толкнув дверную створку, Чартинский вошел. Софья не спала, и едва он показался на пороге, села на кровати, как-то по-детски беспомощно поджав к груди колени. В полутьме комнаты он не мог видеть выражения ее лица, но почему-то был уверен, что легко прочитает в ее глазах страх и неуверенность.
- София… - Чартинский опустился на кровать, избегая смотреть на нее. – Помнится, я говорил вам, что не могу не думать о вас, - глухо произнес он. – Вы все время в моих мыслях. Желание коснуться вас сжигает меня.
Софья шевельнулась в темноте, отодвигаясь от него. Адам повернулся, попытался ухватить ее руку, но она вырвала у него свою ладонь. В какое-то мгновение, свет из будуара, просочившийся в щель неплотно прикрытой двери, мутным желтоватым пятном упал на ее лицо. Чартинскому казалось, что она должна испытывать страх, но вместо того совершенно иные эмоции он прочел на ее лице. То, что он увидел, не имело с чувством страха ничего общего, ее губы презрительно кривились, весь ее вид выражал крайнюю степень отвращения. В душе Адама все перевернулось. Он хотел поговорить с ней, попытаться объяснить мотивы своих поступков, ему хотелось видеть понимание в ее глазах, а не эту брезгливость, с которой она отодвигалась от него. Желание быть понятым и выслушанным уступило место злобе, самой примитивной и дикой.
Здоровой правой рукой Чартинский ухватил тонкое запястье и, зная, что причиняет ей боль, потянул ее к себе. Софья отчаянно сопротивлялась ему, пыталась ударить, расцарапать его лицо. Сдавленно чертыхнувшись, когда одни из ее ударов пришелся в простреленное плечо, Адам навалился на нее всем своим весом, лишая ее возможности к сопротивлению. Он искал губами ее губы, но она уворачивалась от его поцелуев. Частое дыхание с трудом вырывалось из ее груди, сдавленной его тяжестью, и он ощущал его на своей щеке. Ее собственный аромат, смешавшийся с запахом гари, близость и тепло стройного тела, все более горячили кровь. Чартинскому, казалось, что он не смог бы оторваться сейчас от нее, даже если бы к его виску приставили пистолет.
Паника и отчаяние овладели Софи. Напрягая все свои силы, она силилась освободиться от него, но усилия ее были тщетными. Мысль о том, что он все равно добьется своего, но сопротивление при том лишь подогреет его злость, и тогда, он, не задумываясь, причинит вред ей, а возможно и ребенку, что она носила, заставила ее оставить эти попытки. Что могло быть дороже? Дороже ее жизни и чести? Лишь дитя Александра, та самая жизнь, которую она так долго и отчаянно выпрашивала у Всевышнего.
Чартинский мгновенно почувствовал в ней эту перемену и ослабил хватку. Адам склонился, желая поцеловать ее, но она отвернула лицо и его губы лишь скользнули по гладкой щеке.
- Пусть так, - прошептал он.
Отстранившись от нее, Чартинский распахнул на ней полы расстегнутого сюртука, принадлежавшего Мишелю и, ухватившись за ворот рубашки, разорвал тонкий батист.
«Господи, пусть побыстрее кончиться», - судорожно вздохнула она, ощущая тепло его ладоней на своей обнаженной коже. Эти почти нежные касания не вызывали в ней ни желания, ни трепета, в голове настойчиво крутилась лишь одна мысль о том, чтобы он ушел, оставил ее в покое. Испытывая жгучий стыд, Софья поднялась с постели, едва Чартинский скатился с нее, освободив от тяжести своего тела. Сдернув с кровати покрывало, она торопливо завернулась в него.
Адам сел на постели. Прохлада нетопленных комнат холодила разгоряченную кожу. Сейчас, когда похоть, ударившая ему в голову, была удовлетворена самым скотским образом, Чартинский раскаивался в том, что сделал. Вовсе не о том он мечтал когда-то. Он желал видеть в ее глазах восхищение, желал чувствовать ответный трепет ее тела, чтобы то, что произошло между ними сейчас, было чистым и возвышенным, а не насильственным гадким совокуплением.
- Pardonne-moi, mon ange, - покаянно прошептал он.
Пощечина обожгла скулу. Поймав узкую ладошку, нанесшую ему, тем не менее, весьма ощутимый удар, Адам прижался к ней губами.
- Je vous aime. L'aime. Oublie le. Nous partions tous commenзons par le dйbut ( Я люблю тебя . Люблю. Забудь о нем. Мы уедем, все начнем сызнова), - торопливо, горячо зашептал он.
Отвернувшись от него, Софья отошла в самый угол, поправила сползавшее с плеч шелковое покрывало.
Вздохнув, Чартинский принялся одеваться, то и дело, поглядывая на ее напряженную спину. Утром завтрак, состоявший из отвратительного кофе и черствого хлеба, ей принес Джозеф.
- К спальне примыкает гардеробная, - указал он на едва приметную дверь. – Подберите себе что-нибудь, - пройдясь многозначительным взглядом по разорванной рубашке кое-как стянутой на груди, ухмыльнулся Зелинский. – После завтрака мы с вами отправимся в увлекательное путешествие, и ежели будете вести себя как должно, оно, может быть, будет не лишено приятности для вас.
Софья ответила ему недоуменным взглядом.
- Стало быть, Чартинский не сказал вам о том, - вздохнул Джозеф. – Впрочем, вижу, что вам было не до разговоров этой ночью. Поторопитесь, - обернувшись с порога, добавил Зелинский, - ежели не хотите, чтобы я оказывал вам услуги камеристки.
