Летящая на пламя - Кинсейл Лаура (книги хорошего качества .txt) 📗
Этот несчастный истеричный ублюдок Фицхью пытался заговорить с султаном пять раз. Конечно, молодой капитан теперь, когда он узнал всю правду, не хотел претендовать на Олимпию, но он пылал гневом праведным и желал отомстить за свою поруганную честь. Собственные оскорбленные чувства в его душе перемешались с чувством патриотизма и страхом перед приговором общественного мнения, а также другими, не относящимися к делу эмоциями. В конце концов Махмуд устал от его многословия и велел ему удалиться.
Шеридан провел ладонями по лицу и тяжело вздохнул. Сегодня выдался чертовски трудный день. И все же случившееся представлялось ему совершенно неизбежным. В сознании этого Шеридан черпал силы. Он стоял сейчас один в полной темноте, ощущая себя беспомощным и жалким, и все же он постепенно обретал равновесие в этом мире. Сложившаяся ситуация была для него вполне привычной — он ощущал себя одиноким, никому ничем не обязанным, не ждущим ни от кого милости, не имеющим друзей, не питающим иллюзий. Таким он был до тою, как встретил Олимпию. Он привык к одному — ежедневной службе, службе, отнимающей все силы.
Шеридан был зол на Джулию, Махмуда и британских дипломатических лиц, однако держал себя в руках. Он не хотел набрасываться на стражу сейчас словно безумный, вступая в неравную схватку с вооруженными людьми.
Когда Олимпию увели от него, в душе Шеридана как будто что-то сломалось. Он понял, что напрасно надеялся обрести любовь. Его уделом было одиночество, к которому он уже давно привык.
Жизнь на острове заставила его забыть об этом, он погрузился в новую для него стихию любви и согласия с миром.
Но теперь он чувствовал себя намного лучше, намного увереннее, распрощавшись со своими иллюзиями. Будущее представлялось ему не таким уж мрачным. Махмуду нужен был великий адмирал — Шеридан готов был сыграть эту роль. Он мог бы жить как король, содержать гарем, покуривать свою трубку и проводить дни в погоне за богатством и почестями, лобызая ноги султана.
Шеридан всматривался в темные кроны деревьев, ощущая внутреннюю опустошенность. Он думал об Олимпии, вспоминал ее округлые груди, прикрытые полупрозрачной тканью. Внезапно ему пришло в голову, что завтра утром ее увезут отсюда. Шеридан жалел только об одном — о том, что он не лишил ее девственности и теперь Олимпия достанется бравому тевтону, солдафону с грудью, украшенной медалями, который набросится на нее, словно застоявшийся жеребец.
Некоторое время Шеридан с горечью размышлял над подобной несправедливостью. Во дворце все было тихо. Тишину нарушали только журчание фонтанов да шелест листьев в саду. Шеридан медленно повернулся, на его губах заиграла улыбка. Держа мерцающую лампу в руках, одетый в роскошный халат, отороченный собольим мехом, Шеридан не спеша вышел из своих новых покоев.
Олимпии снилось, что она убегает от евнухов султана, которые гонятся за ней с кнутами и саблями. Она пытается разыскать Шеридана, но его нигде нет — ни в покоях дворца, ни во внутренних двориках, ни в садах. Но когда она уже была близка к отчаянию, он неожиданно появляется и шепчет ее имя в темноте, заключает в объятия, и Олимпия чувствует себя надежно защищенной и укрытой от преследователей… Она обхватила его своими руками и ощутила на губах поцелуй, страстный и долгий. Внезапно проснувшись, Олимпия поняла, что Шеридан действительно здесь, и тихо вскрикнула от радости.
Олимпия хотела назвать его по имени, но он снова уложил ее на подушки, тусклый свет лампы озарял его профиль.
— Молчи, — прошептал он, и Олимпия ощутила теплое дыхание на своей щеке. — Ты хочешь быть моей?
— А разве мы…
Он прервал ее речь, закрыв ей рот поцелуем. В его действиях было что-то странное, непонятное девушке. Вместо того чтобы сообщить ей план побега, он начал решительно расстегивать жемчужные пуговицы на ее кафтанчике, а затем, распахнув его, принялся ласкать ее обнаженную грудь.
Навалившись на нее всем телом, он начал быстро и грубо срывать с Олимпии шелк, перехватив одной рукой ее руки, закинутые за голову, В тусклом свете лампы Олимпия хорошо видела его возбужденное, разгоряченное лицо.
— Шеридан, что с тобой? — прошептала она в недоумении.
— Отдай мне свою любовь, — пробормотал он, осыпая ее поцелуями. — Будь моей.
На Шеридане не было никакой одежды, очень скоро он раздел и Олимпию, и она ощутила прикосновение его горячего тела к своей коже. Он раздвинул ее ноги, и Олимпия тоненько вскрикнула, испугавшись его одержимости. Но тут волна плотского желания накатила на нее.
Радость охватила Олимпию, она устремилась навстречу Шеридану. Она так давно хотела этого, она будет навеки его женщиной, что сделает невозможным для нее вступление в брак с каким-то незнакомцем. Она вытерпела вчера унизительную процедуру врачебного осмотра, но им придется убедиться, что отныне и навсегда она принадлежит только Шеридану.
— Да, да, — прошептала она, раскрываясь ему навстречу, словно бутон цветка. — Да, пожалуйста.
Олимпия откинула голову назад и прерывисто задышала, почувствовав боль, когда Шеридан не медля сильным толчком вошел в ее лоно. Но сильнее боли было испытываемое ею торжество. Теперь этот надутый принц, такой холодный и надменный, наверняка откажется от нее.
Поцелуи Шеридана обжигали Олимпию, словно языки пламени, его пальцы, судорожно сжатые на запястьях, жгли кожу. Тихие стоны вырвались из груди Олимпии, Ее напряженное тело начало двигаться в такт его мощным толчкам. Шеридан, казалось, наполнил для нее весь мир. Она ощущала внутри себя его плоть, в ушах у нее стоял шум от хриплых звуков, вырывавшихся из его груди, перед глазами маячили его плечо и шея, покрытые испариной. Он был повсюду, и она принадлежала ему вся без остатка.
Олимпия прижалась к плечу Шеридана, а он продолжал все так же ритмично двигаться. Теперь ему не надо было держать себя постоянно под контролем, как прежде. Раньше Шеридан в первую очередь старался доставить удовольствие ей, забывая о себе, и никогда не позволял себе достичь экстаза, который сейчас охватил их обоих, Олимпии казалось, будто их тела слились и растворились в чувственном восторге. Эти ощущения были такими яркими, такими живыми и реальными, не похожими на ее прежние грезы.
Руки Олимпии скользнули вниз по телу Шеридана, и она начала ласкать те уголки, которые раньше не осмеливалась. Судорога пробежала по его телу, он застонал и крепче прижал ее к себе. Олимпия ликовала — ей казалась восхитительной та свобода, с которой она могла теперь доставлять удовольствие Шеридану.
Сама Олимпия уже несколько раз достигала апогея страсти, волны чувственного восторга накатывали на нее, сливаясь в одну симфонию наслаждения. Наконец тело Шеридана забилось в конвульсиях, он тяжело задышал, и мышцы его расслабились. Олимпия ощущала на губах соленый привкус его пота, все еще не выпуская его обмякшее тело из своих объятий. Ее собственное тело болело и ломило, лоно, в котором Шеридан оставил свое семя, частицу себя, жгло огнем. Хотя Олимпия чувствовала себя разбитой, обессиленной, она радовалась тому, что произошло.
Олимпия закрыла глаза и тихо засмеялась. Долгое время Шеридан был погружен в полузабытье. Он чувствовал только, как дышит, но не мог сосредоточиться хотя бы на одной мысли или пошевелиться. Поэтому он просто лежал, растворившись в покое, испытывая радость бытия и не заботясь о том, где он и что делает. Однако постепенно в его сознание начала вторгаться действительность. Его разгоряченное тело холодила ночная прохлада. Он почувствовал чье-то легкое прикосновение к своей спине и плечам, а на щеке влагу.
Ощущения наконец слились в один образ: принцесса! Шеридан приподнялся на локтях и взглянул на нее. Она была так прекрасна! Он взял ее лицо в ладони.
— Почему ты плачешь?
Олимпия подняла на него свой взгляд, и в тусклом свете горящей лампы ее глаза показались Шеридану ярко-зелеными.
— Мне немного больно, — прошептала она и, закусив губу, улыбнулась. Зелень ее глаз вновь подернулась пеленой набежавших слез.
