Унесенные ветром. Том 2 - Митчелл Маргарет (книги онлайн полные версии бесплатно .txt) 📗

У этих мужчин были жесткие и дерзкие лица, как у Ретта. И взгляд всегда настороженный, как у людей, которые слишком долго жили рядом с опасностью и не могли позволить себе расслабиться. Казалось, у них не было ни прошлого, ни будущего, и они вежливо помалкивали, когда Скарлетт — беседы ради — спрашивала, чем они занимались до того, как приехать в Новый Орлеан, или где жили раньше. Это уже само по себе было странно, ибо в Атланте каждый уважающий себя пришелец спешил представить свои верительные грамоты и с гордостью рассказывал о доме и семье, вычерчивая сложную сеть семейных отношений, охватывавшую весь Юг. Это же люди предпочитали молчать, а если говорили, то осторожно, тщательно подбирая слова. Иной раз, когда Ретт был с ними, а Скарлетт находилась в соседней комнате, она слышала их смех и обрывки разговоров, которые для нее ничего не значили: отдельные слова, странные названия — Куба и Нассау в дни блокады, золотая лихорадка и захват участков, торговля оружием и морской разбой, Никарагуа и Уильям Уокер [24], и как он погиб, расстрелянный у стены в Трухильо. Однажды, когда она неожиданно вошла в комнату, они тотчас прервали разговор о том, что произошло с повстанцами Квонтрилла [25], — она успела услышать лишь имена Франка и Джесси Джеймса.

Но у всех ее новых знакомых были хорошие манеры, они были прекрасно одеты и явно восхищались ею, а потому — не все ли ей равно, если они хотят жить только настоящим. Зато ей было далеко не все равно то, что они — друзья Ретта, что у них большие дома и красивые коляски, что они брали ее с мужем кататься, приглашали на ужины, устраивали приемы в их честь. И Скарлетт они очень нравились. Когда она сказала свое мнение Ретту, это немало его позабавило.

— Я так и думал, что они тебе понравятся, — сказал он и рассмеялся.

— А почему, собственно, они не должны были мне понравиться? — Всякий раз, как Ретт смеялся, у нее возникали подозрения.

— Все это люди второсортные, мерзавцы, паршивые овцы. Они все — авантюристы или аристократы из «саквояжников». Они все нажили состояние, спекулируя продуктами, как твой любящий супруг, или получив сомнительные правительственные контракты, или занимаясь всякими темными делами, в которые лучше не вникать.

— Я этому не верю. Ты дразнишь меня. Это же приличнейшие люди…

— Самые приличные люди в этом городе голодают, — сказал Ретт. — И благородно прозябают в развалюхах, причем я сомневаюсь, чтобы меня в этих развалюхах приняли. Видишь ли, прелесть моя, я во время войны участвовал здесь в некоторых гнусных делишках, а у людей чертовски хорошая память! Скарлетт, ты не перестаешь меня забавлять. У тебя какая-то удивительная способность выбирать не тех людей и не те вещи.

— Но они же твои друзья!

— Дело в том, что я люблю мерзавцев. Юность свою я провел на речном пароходике — играл в карты, и я понимаю таких людей, как они. Но я знаю им цену. А вот ты, — и он снова рассмеялся, — ты совсем не разбираешься в людях, ты не отличаешь настоящее от дешевки. Иной раз мне кажется, что единственными настоящими леди, с которыми тебе приходилось общаться, были твоя матушка и мисс Мелли, но, видимо, это не оставило на тебе никакого следа.

— Мелли! Да она такая невзрачная, как старая туфля; и платья у нее всегда какие-то нелепые, и мыслей своих нет!

— Избавьте меня от проявлений свой зависти, мадам! Красота еще не делает из женщины леди, а платье — настоящую леди!

— Ах, вот как?! Ну, погоди, Ретт Батлер, я тебе еще кое-что покажу. Теперь, когда у меня.., когда у нас есть деньги, я стану самой благородной леди, каких ты когда-либо видел!

— С интересом буду ждать этого превращения, — сказал он. Еще больше, чем люди, Скарлетт занимали наряды, которые покупал ей Ретт, выбирая сам цвета, материи и рисунок. Кринолинов уже не носили, и новую моду Скарлетт находила прелестной — перед у юбки был гладкий, материя вся стянута назад, где она складками ниспадала с турнюра, и на этих складках покоились гирлянды из цветов, и банты, и каскады кружев. Вспоминая скромные кринолины военных лет, Скарлетт немного смущалась, когда надевала эти новые юбки, обрисовывающие живот. А какие прелестные были шляпки — собственно, даже и не шляпки, а этакие плоские тарелочки, которые носили надвинув на один глаз, а на них — и фрукты, и цветы, и гибкие перья, и развевающиеся ленты. (Ах, если бы Ретт не был таким глупым и не сжег накладные букли, которые она купила, чтобы увеличить пучок, торчавший у нее сзади из-под маленькой шляпки!) А тонкое, сшитое монахинями белье! Какое оно прелестное и сколько у нее этого белья! Сорочки, и ночные рубашки, и панталоны из тончайшего льна, отделанные изящнейшей вышивкой, со множеством складочек. А атласные туфли, которые Ретт ей купил! Каблуки у них были в три дюйма высотой, а спереди — большие сверкающие пряжки. А шелковые чулки — целая дюжина, и ни одной пары — с бумажным верхом! Какое богатство!

Скарлетт без оглядки покупала подарки для родных. Пушистого щенка сенбернара — для Уэйда, которому всегда хотелось иметь щенка; персидского котенка — для Бо коралловый браслет — для маленькой Эллы; литое колье с подвесками из лунных камней — для тети Питти; полное собрание сочинений Шекспира — для Мелани и Эшли; расшитую ливрею, включая кучерской цилиндр с кисточкой, — для дядюшки Питера; материю на платья — для Дилси и кухарки; дорогие подарки для всех в Таре.

— А что ты купила Мамушке? — спросил ее Ретт, глядя на груду подарков, лежавших на постели в их гостиничном номере, и извлекая оттуда щенка и котенка, чтобы отнести в гардеробную.

— Ничего. Она вела себя отвратительно. С чего это я стану привозить ей подарки, когда она обзывает нас мулами?

— Почему ты так не любишь, когда тебе говорят правду, моя кошечка? Мамушке нужно привезти подарок. Ты разобьешь ей сердце, если этого не сделаешь, а такое сердце, как у нее, слишком ценно, чтобы взять его и разбить.

— Ничего я ей не повезу. Она этого не заслуживает.

— Тогда я сам куплю ей подарок. Я помню, моя нянюшка всегда говорила — хорошо бы, если бы на ней, когда она отправится на небо, была нижняя юбка из тафты, такой жесткой, чтоб она торчком стояла и шуршала при малейшем движении, а господь бог подумал бы, что она сшита из крыльев ангелов. Я куплю Мамушке красной тафты и велю сшить ей элегантную нижнюю юбку.

— В жизни Мамушка от тебя ее не примет. Да она скорее умрет, чем наденет такую.

— Не сомневаюсь. И все-таки я это сделаю.

Магазины в Новом Орлеане были такие богатые, и ходить по ним с Реттом было так увлекательно. Обедать с ним было тоже увлекательным занятием — даже еще более волнующим, чем посещение магазинов, ибо Ретт знал, что заказать и как это должно быть приготовлено. И вина, и ликеры, и шампанское в Новом Орлеане — было для Скарлетт в новинку, все возбуждало: ведь она знала лишь домашнюю наливку из ежевики, да мускатное вино, да «обморочный» коньяк тети Питти. А какую Ретт заказывал еду! Лучше всего в Новом Орлеане была еда. Когда Скарлетт вспоминала о страшных голодных днях в Таре и о совсем еще недавней поре воздержания, ей казалось, что она никогда вдоволь не наестся этих вкусных блюд. Суп из стручков бамии, коктейль из креветок, голуби в вине и устрицы, запеченные в хрустящем тесте со сметанным соусом; грибы, сладкое мясо и индюшачья печенка; рыба, хитро испеченная в промасленной бумаге, и к ней — лаймы. У Скарлетт никогда не было недостатка в аппетите, ибо стоило ей вспомнить о неизменных земляных орехах, сушеном горохе и сладком картофеле в Таре, как она готова была проглотить буквально все блюда креольской кухни.

— Всякий раз ты ешь так, словно больше тебе не дадут, — говорил Ретт. — Не вылизывай тарелку, Скарлетт. Я уверен, что на кухне еще сколько угодно еды. Стоит только попросить официанта. Если ты не перестанешь предаваться обжорству, будешь толстой, как кубинские матроны, и тогда я с тобой разведусь.