Мой ангел злой, моя любовь…(СИ) - Струк Марина (читать книги полные .txt) 📗

Он замолчал, не стал расписывать ту картину, которую уже видел перед глазами. Но Анна поняла то, о чем Влодзимир промолчал. Снова прольется кровь, если не успеют крестьяне скрыться в лесу. Снова грабежи и насилие. Только на этот раз не будет поблизости отряда из леса. А плохо обученные сражаться крестьяне не смогут дать достойный отпор тем, кто привык убивать, тем, кто превосходно вооружен и зол от голода, холода и неудач, преследующих по пятам с самой Москвы.

— Я прошу вас, уедемте, — говорил из-за двери Влодзимир. — Вы не понимаете, что здесь будет твориться, если Наполеон повернет на Смоленский тракт. Вы видели лишь часть той громады… часть армии. Уедемте в Бельцы. Я рассказывал вам про мой родной фольварк?

И он завел рассказ о том, как красив вид с замковых стен, какие залы с большими каминами внутри самого замка. И пусть с потолка кое-где уже начала отваливаться штукатурка или лопаться краски на росписи. Пусть меж плитками замковой площадки стала прорастать трава, а некоторые стены ограждения замка постепенно разрушались. Все потому, что не было давно хозяина в том месте — родители Влодзимира предпочитали жить в большом городском доме, более удобном для комфорта, а сам Влодзимир не находил времени на обустройство и ремонт замка.

— Ранее я не думал о Бельцах, как о том месте, куда желал бы привести свою жену, но ныне… Вам бы понравилось там. Вишневые деревья близ замковых стен в саду. Пруд в версте от замка с красавицами-ивами, склонившимися к самой воде. Изумительный вид на окрестности с высоты единственной сохранившейся до наших дней башне. Тишина и покой. Дивный край родной… Позвольте мне показать его вам.

— Вы потеряли разум, — только и ответила на это из-за двери Анна. — Вы ведь знаете, что это невозможно. Я сговорена, я связана словом… и связана иными путами, более крепкими, чем просто обещание стать супругой.

— Никогда и никто не любил вас так, как вы того достойны! — запальчиво воскликнул на это Лозинский, с трудом перебарывая желание ударить кулаком в эти деревянные створки, ударить ногой в место замка, открывая ту. — Вы обманываете саму себя! Даже если ваша призрачная тень жива и здрава где-то близ Москвы, вспомните, отчего он руки вашей просил. А раз не помните, то спросите графиню. Хотя не уверен, что она скажет вам правду — уж слишком трясется, как наседка, лишь бы удержать вас при себе да подальше от меня.

— Вы не можете этого знать! — резко проговорила Анна тут же, но ухо Влодзимира уловило неуверенность в ее голосе. Он понял, что нащупал то самое место, давя на которое, сумеет выиграть в итоге.

— Мне сказала о том известная нам обоим персона. Она была при том разговоре и запомнила каждое слово из сказанного тогда. Ваш жених стеснен в средствах. Отчего бы не поправить свое положение, да если к тому же невеста пригожа лицом? Именно эти слова и были сказаны графине, когда она пыталась отговорить своего родича от женитьбы на вас, Аннеля. Клянусь Крестом Господним, что истину говорю! Вы можете спросить о том у графини, скажу снова, — а потом стал говорить уже тише и медленнее, пытаясь достучаться до сердца, заверить разум. — Я прошу вас уехать со мной и оставить все здесь, на этой земле. Мне не нужны за вами ни земли, ни ассигнации, ни иные богатства, кроме тех, что в душе вашей есть, которыми одарила вас мать-природа. Я люблю вас оттого, что вы — это вы, а не потому, что именно будет прописано в вашем приданом. Позвольте мне заботиться и оберегать вас, как делал то доныне. Позвольте мне… только позвольте!

— Как вы планируете вернуться в ваши земли, если Наполеон покинет Россию, хотела бы я знать? — Анна проговорила эти слова с насмешкой, намекая на то, что Лозинскому вряд ли проститься его пособничество французам, его служба в армии неприятеля. А ведь его фольварк был аккурат в землях русского императора…. Лозинский же не расслышал этой усмешки, принял этот вопрос за некий интерес к тому будущему, что он предлагал для нее.

— Мой кузен служит в Почетной гвардии французского императора. Он на хорошем счету у своего генерала и у самого Наполеона. Он поможет нам устроиться во Франции. А после… после я непременно найду путь, как вернуться в Бельцы. Подумайте об этом, Аннеля. Что здесь вас здесь? Я не смогу защитить вас уже, увы. Что ждет вас? Разорение, отчаянье, одиночество… Да-да, одиночество, Анна. Потому что даже если он вернется, то будете ли вы ему нужна без того обещанного приданого? Сможет ли ваш отец предложить ему таковое, когда его земли будут лежать в руинах, а холопы убиты или покалечены? Подумайте, Аннеля!

Анна молчала в ответ. Говорить не хотелось ныне с Лозинским после того, как тот необдуманно (а может, все же по воле своей и целенаправленно) ставил под удар ее будущее, находясь в ее покоях. Пусть он не в спальне, пусть в будуаре, но он все же был посторонним мужчиной, и подле не было никого, кто мог бы создать видимость приличий. Второй раз ее загоняли в ловушку.

Она прикрыла глаза на миг, вдруг воскрешая в памяти ту летнюю душную ночь. Жар кожи, сладость поцелуев. Его глаза так близко к ее лицу, внимательно ловящие каждое изменение в нем, каждую эмоцию. Его утешающие руки на своем теле, его нежный шепот, успокаивающий ее слезы после.

Анна откинулась назад, на кровать, не слушая Лозинского, который что-то продолжал говорить из-за двери, что-то доказывать ей. Его слова слились в один монотонный звук голоса в ее голове. Анна протянула руку и схватила одну из подушек, прижалась к ней лицом. Вспомнилось, как лежал, уже одевшийся, на этой самой постели Андрей, заложив руки за голову, наблюдая с завидным спокойствием на лице за ее истерикой и злостью. И тот поцелуй после. И ее слова, в которых она выразила тогда всю ярость, что испытывала в тот момент на себя и на свою слабость перед ним. Когда хотелось сказать совсем иное. То, что плескалось в сердце, наполняя его каким-то странным восторгом, теплотой и предчувствием чего-то такого прекрасного…

«… - Я вас ненавижу!

— Тогда я прокляну тот день, когда ты перестанешь меня ненавидеть…»

Анна вдруг вспомнила свой шепот, едва слышный на фоне шума дождевых капель, барабанящих по крыше сарая, пригибающих травы к земле с тихим шелестом.

— Я боюсь того, что творится ныне в моей душе. Я так открыта ныне… так беззащитна…

— Нет нужды бояться, — отвечал ей Андрей, гладя ее волосы, рассыпавшиеся по сену под ними, заглядывая в ее серо-голубые глаза, так по-детски широко распахнутые. — Я никогда не обижу тебя…никогда…

— Только не предавай меня! Не обмани! Я не переживу этого, не перенесу этой ноши! — порывисто шепчет она в ответ. И тогда он склоняется над ней, поцелуем успокаивая, скрепляя обещание, которое прошептал ей в самое ухо перед этим поцелуем.

Громкий стук в дверь спальни вырвал ее из потока воспоминаний. Уже стучал не так тихо, как прежде, словно таясь от тех, кто случайно мог идти мимо покоев. Стучали костяшками пальцев, раздраженно, резко. А потом громко — уже кулаком, что дернулась дверь, и звякнул ключ в замочной скважине.

— Qu'est-que vous voulez de moi? Nous n'avons rien a nous dire! [384] — крикнула Анна, поднимая голову от подушки, уже перепуганная тем натиском, с которой вдруг стали ломиться в ее спальню. Что ей делать? Кричать? Звать на помощь слуг? О Господи, Лозинский совсем лишился разума, если решил поступить таким образом!

— Открой немедля! — раздался из-за двери голос брата. Потом в дверь снова ударили кулаком. — Открой немедля и найди в себе смелость объяснить мне!

Глава 23

Петр ушел только спустя пару часов из покоев Анны после разговора, обнажившего душу, умиротворенный. Потому что спал с души камень, давивший с силой на грудь уже несколько дней, стало свободно дышать. Та лента, подобранная им в салоне, словно границей легла между сестрой и братом, разделила прошлое и настоящее. Он доставал эту полоску нежно-розового атласа порой вечерами и думал о том, как могла сестра уступить натиску капитана польских улан, как могла забыть о том, что эти самые руки, которые обнимали и ласкали ее, еще недавно проливали русскую кровь. Уж кому-то, а Петру это было известно доподлинно! Он своими глазами наблюдал в тот проклятый день сражение близ Бородино. Как картечь выкашивает целые ряды пехоты. Как рвутся гранаты, сея свои смертоносные семена-осколки на несколько шагов вокруг, разрывая плоть, забирая жизни.