Софья (обманутые иллюзии) (СИ) - Леонова Юлия (читаем книги онлайн txt) 📗
Софья опустила глаза ниже на дату письма:
«Писано 23 марта 1812 года».Ъ
«Стало быть, должны были уже добраться», - вздохнула она и продолжила чтение:
«Несмотря на непогоду, настрой у всех бодрый. Предполагается, что война долго не продлится, и закончится полным поражением Bonaparte и победой русского оружия во славу Отечества и Государя нашего. Я не буду живописать тебе все трудности нашего похода, напишу только, что вера в твою любовь поддерживает меня лучше всякого напутствия отцов-командиров. Люблю тебя, люблю твои глаза, твои нежные руки, коих мне так не хватает здесь. Твой Раневский».
Дочитав письмо, Софи аккуратно сложила его обратно в конверт и засмотрелась в окно. Как же отличалось это письмо от тех, что он писал ей из Турции до своего пленения. В каждой строчке читалась нежность и тоска по ней, тогда, как те письма были сухими, лишенными чувств, равнодушные послания, написанные ради приличия.
Глава 25
Весна вовсю праздновала победу над зимней стужей. Природа просыпалась, радуясь наступлению тепла: тянулись навстречу солнцу травы, леса и рощи оделись зеленой дымкой, наполнились многоголосым птичьим гомоном. Душа не могла не радоваться этому пробуждению. Казалось, никогда еще солнце не было таким ярким, небо не было столь высоким и прозрачным, а воздух чистым и благоуханным, наполненным ароматами, присущими одной весне. Везде, куда не кинь взгляд, раскинулся сине-зеленый простор, созерцая который ширился и рос в душе восторг.
В прошлую седмицу из Вознесенского доставили Близард, и Софья с радостью возобновила верховые прогулки. Остановив лошадь на вершине полого холма, она залюбовалась дивным пейзажем. Здесь во всем буйстве и великолепии конца весны с трудом верилось, что где-то на Северо-западе сошлись две великие армия, дабы вступить в смертельную схватку. Со дня на день ожидали начала военных действий. Вчера пришло письмо от Раневского. Александр писал, что вполне благополучно дошли маршем до Вильны и расположились лагерем вкруг местечка под названием Опса.
«…Был я в Вильно. Город представляет собой престранное явление. Неприятель стоит у наших рубежей, а здесь вовсю кипит жизнь светская, со всеми ее праздниками и гуляниями. Порой складывается впечатлением, что вослед за Государем, сюда перебрался весь Петербург. Устраивают балы и приемы. Воистину, все будто сошли с ума, пытаясь ухватить от этой жизни все и полною мерою…»
Писал в своем письме Раневский. Софья несколько раз перечитала его, особенно те строки, в которых он писал о том, как ему не хватает ее общества:
«… Прошло два месяца, mon ange. Всего два месяца, а по мне так целая вечность в разлуке с тобою. Нет таких слов, чтобы передать всю мою тоску о тебе. Днем я думаю о тебе, ночью вижу во сне…»
- Барыня, Софья Михайловна, - вывел ее из раздумий голос стремянного Митьки, - вертаться пора бы. Вечереет.
Развернув Близард, Софья пустила кобылку шагом по едва приметной тропке, вьющейся с вершины холма. Митька, держась немного поодаль, последовал за ней.
Воротившись в усадьбу, Софи велела накрыть в малой столовой стол к чаю. В последнее время пить чай вместо ужина вошло у них с Кити в привычку. Поднявшись в будуар, Софья кликнула Алёну, дабы та помогла ей переменить амазонку на платье. Алёна долго возилась с пуговками на платье барыни, пальцы ее дрожали и про себя Софи отметила, что камеристка ее сегодня уж больно неловкая. В раздражении обернувшись, она окинула пристальным взглядом бледное лицо девушки.
- Да что с тобой такое сегодня!? – не скрывая недовольства, поинтересовалась она. – Ты часом не захворала?
Алёна, опустив глаза, отступила на шаг и тотчас, закрыв ладошкой рот, метнулась в уборную. Выйдя из уборной, девушка виновато отвела глаза. Оглядев ее с головы до ног, Софья изумленно ахнула:
- Да ты же в тягости! Отец Митька поди?
Алёна молча кивнула.
- Вот шельмец! – не сдержала досады Софи. – Тимофеевич! – выглянула она в коридор. – Сыщи-ка мне Митьку стремянного, да поживее.
- Софья Михайловна! – вдруг бросилась ей в ноги Алёна. – Не надобно.
- Чего не надобно, дурёха? Где голова твоя была? Ох, знала, что добром твои ночные прогулки не кончатся. Это ж поди еще в Вознесенском нагуляла-то? – высказавшись, Софья отвернулась, сердито постукивая носком домашней туфельки по толстому ворсу ковра. В дверь тихонько постучали.
- Входи! – резко отозвалась Софи.
Войдя в комнату, Митька сдернул с головы картуз и поклонился:
- Звали, барыня? – пробасил он.
- Ну, голубчик, выбирай: или под венец или на конюшню под розгу, - нахмурилась Софья.
Митька покосился на замершую в страхе Алёну.
- Так я, Софья Михайловна, и не отказываюсь. Это вон она упрямится, - беспокойно мял в руках картуз дворовой.
- Ну, что скажешь? – повернулась к Алёне Софья.
- Испугалась я, - тихо прошелестела Алёна. – Испугалась, что гневаться будете.
Оглядев стоящую перед ней пару, Софья махнула рукой:
- Наутро пойду сама с батюшкой договорюсь, чтобы окрутил вас побыстрее. Получите десять рублей серебром на свадьбу, да попрошу Тимофеича угол вам подыскать.
- Благодарствую, барыня, - бухнулся на колени Митька.
- А ты, - повернулась она к Алёне, - подыщи мне девку среди дворни, да посмышленее. А теперь оба вон с глаз моих! – указала она на двери.
Выпроводив за двери Митьку с Алёной, Софья устало опустилась в кресло и, закрыв лицо ладонями разрыдалась. Беременность ее камеристки вновь вернула ее к горьким мыслям о собственной неспособности зачать дитя. Уж сколько было слез по этому поводу пролито, уж сколько молитв было вознесено, а все попусту. Вспомнилась местная знахарка Агрипина, та, что выхаживала ее после свадьбы с Раневским, когда она так сильно простудилась. «А вот и пойду завтра к ней, - вытерла слезы Софья. – Да, что толку, - сникла она, едва обрадовавшись, пришедшей в голову мысли. – Когда свидимся-то теперь».
Проснувшись поутру и едва завидев Алёну в дверях спальни, Софья вспомнила о своем обещании сходить к батюшке и уладить дело с венчанием ее камеристки и стремянного Митьки. Нехотя выбравшись из постели, Софи с тоскою глянула в окно, по которому еще с ночи барабанил дождь. Хмурое серое утро в точности соответствовало ее настроению. Выпив по своему обыкновению чашку кофе, она велела закладывать коляску. Взяв с собою Алёну, Софья отправилась в сельскую церквушку в трех верстах от усадьбы.
Разговор с батюшкой не занял много времени, но дождь к тому времени закончился, в образовавшиеся прорехи в облаках местами уже пробивались солнечные лучи. Поблагодарив madame Раневскую за пожертвования на ризы для образов, священнослужитель пообещал с будущую субботу сделать оглашение, и обвенчать молодых уже через две седмицы. Устроив, таким образом, дела Алёны, Софья отправилась обратно в усадьбу. На обратном пути ей встретился предводитель уездного дворянства Белкин. Александр Степанович вежливо раскланялся с соседкой и на словах пригласил посещать собрания, что устраивались в его имении Дольское.
- Софья Михайловна, слышал я, что супруг ваш нынче в Вильне? – обратился он к ней.
- Все верно, - кивнула головой Софи.
- Думаю, вам тогда будет интересно побывать на наших собраниях, - улыбнулся ей Белкин.
- Благодарю, Александр Степанович. В следующую пятницу буду у вас непременно, - заверила его Софья.
От Рощино до Дольского было не более часа пути, не так уж и далеко. Она уже слышала об этих собраниях от madame Ильинской, с которой имела счастие свидеться на пасхальной службе. В усадьбе Белкина собирались по пятницам со всей округи, говорили в основном о политике, да о грядущей войне с Bonaparte. Там же можно было узнать самые последние новости из армии, стоящей в Вильне.
Жизнь в имении потекла своим чередом. Через две седмицы дворня вовсю гуляла на свадьбе Митьки стремянного и Алёны. Софья подарила молодым, как и обещала десять рублей серебром и даже выпила за их здоровье рюмочку наливки. Вместо Алёны она взяла себе в услужение семнадцатилетнюю егозу, шуструю и расторопную Татку.
