Погнутая сабля (ЛП) - Грэм Уинстон (книги онлайн полные .TXT) 📗
Ближе к вечеру Росс заметил деревенских оборванцев, идущих к постоялому двору. Большегрудая и щедрая Салли, изрядно постаревшая, получила прозвище из-за готовности налить в долг посетителям лишнюю рюмочку, «чтоб забрало покрепче». Они выплачивали долг по мере возможности, чаще всего после успешного рейса с контрабандой. Толли перебивался случайными заработками, торгуя лошадьми, брался за любую мелочевку и с тех пор как вернулся с моря, жил с Салли Треготнан — поговаривали, за ее счет. Похоже, Дуайт оказался прав, жизнь Толли подходит к концу.
Толли покашлял, но по сравнению с былыми временами совсем тихо.
— Я хорошо их помню, — сказал Толли. — Твою матушку, молодой кэп, я помню лучше, чем ты. Сколько тебе было, когда она преставилась? Девять? Десять? Я ей не нравился, думала, я дурно влияю на ее мужа. Вот смех-то. Кто мог повлиять на старого кэпа? Он был себе на уме... Но ее он слушал. Красивая девица. Такие длинные черные волосы. Иногда я подглядывал, когда она причесывалась. Нрав у нее был о-го-го. Вспыхивала так, словно сейчас вытащит меч, заточенный и сверкающий, и зарубит. Само собой, ему это претило.
— Что именно?
— Вести себя по-другому после женитьбы. Не привык он ходить по струнке. Понимаешь, он всегда нарушал законы, правила, нормы. Такой уж он был — смеялся, шутил, и черт подери, всем было плевать. Но он был осторожен. Все двенадцать лет — аж двенадцать, заметь! — я не видел его с другой женщиной. Понятное дело, он занимался другим — занимался контрабандой, плавал туда-сюда, обирал севшие на мель корабли при случае, ругался с землевладельцами и таможенниками. Но двенадцать лет хранил ей верность.
— Может, ему этого хотелось.
— Это уж точно, а иначе не стал бы! Клянусь призраком моего деда! Только не Джошуа Полдарк. Но когда она умерла, он вернулся к прежним играм. Увиваться за женщинами для него естественно. Джошуа был великим человеком. С тяжелым характером, но великим, молодой кэп. Он построил Нампару, и нельзя дать ей исчезнуть.
Спустя два дня Толли не стало. Хотя Дуайт догадывался о причине смерти, но хотел удостовериться. Единственный сын Толли, отец пятерых детей, хилый, страдающий анемией и грыжей Лобб умер в прошлом году, единственной ближайшей родственницей осталась его дочь Эмма Хартнелл, хозяйка «Герба пройдохи» между церковью Сола и Фернмором. Туда и направился Дуайт, чтобы выразить соболезнования и осторожно попросить разрешения на вскрытие тела. Религиозно настроенные корнуольцы с их верой в Страшный Суд решительно возражали против хирургического вмешательства после смерти родственников. Это наводило на мысль о похитителях тел. Но на сей раз Дуайт мог отбросить осторожность. «Да хоть голову ему отрубите, мне плевать», вот как она ответила. Эмма, хорошая и добрая женщина, так и не простила отца за то, что он бросил их в детстве в работном доме.
Так что Дуайт вскрыл тело, вынул злокачественную опухоль и понес ее домой, чтобы рассечь и изучить ее структуру под микроскопом. Именно эту сторону медицины Кэролайн считала самой мерзкой, но отговаривать его все равно было бесполезно.
Он как раз приходил к любопытным выводам о характере злокачественного образования, когда к его немалой досаде слуга тихо постучал в дверь и сообщил, что Певун Томас просит срочно приехать в Плейс-хаус, потому что с хозяйкой, миссис Валентин Уорлегган, случился несчастный случай.
Раньше Дуайт частенько появлялся в их доме, потому что у старого мистера Поупа частенько случались приступы, но с появлением молодого Уорлеггана причин для тревоги не было. Дуайт подошел к Певуну — тот стоял на одной ноге, но вскоре опустил вторую. Выглядел он встревоженным. Поскольку он служил не в доме, то слышал лишь о том, что миссис Уорлегган упала и порезалась.
Это могло быть делом жизни и смерти, поэтому Дуайт немедленно собрал саквояж, сел на лошадь Певуна и галопом поскакал в Плейс-хаус. Певуну придется добираться самому.
Его встретила Кэти, она пролепетала что-то бессвязное и повела его наверх, в спальню. Бледная Селина с перевязанными наспех запястьями лежала в постели, рядом сидел Валентин.
— Это случилось в ванной, — резко сказал Валентин. — Я нашел ее там. Она потеряла много крови.
Селина была без сознания, но когда Дуайт тронул ее за руку, она распахнула голубые глаза, как у сиамской кошки, и, узнав его, снова закрыла.
Порезы на запястьях оказался тонкими, прямо там, где выступали вены, но кровь еще сочилась из ран.
Дуайт послал за теплой водой, промыл порезы, намазал целебным бальзамом (Селина поморщилась), осторожно перевязал оба запястья и дал ей немного настойки опия.
— Всё не так уж страшно, — обнадежил он Валентина и Селину, которая достаточно пришла в себя, чтобы проглотить дозу опия. — Вы еще где-нибудь поранились?
Она еле пошевелила губами:
— Нет.
— Она упала? — спросил Дуайт Валентина, хотя уже понял, в чем дело.
— Понятия не имею, — ответил тот. — Черт побери, наверняка упала. Ее нашла служанка, Кэти.
Дуайт еще минут десять поговорил с Валентином, наблюдая за пациенткой, а потом собрался уходить.
— Я спущусь с вами, — сказал Валентин. — С ней посидит Марта.
Они зашли в летнюю гостиную, которая мало изменилась после смерти старика, и выпили по бокалу канарского. Дуайту не терпелось вернуться к микроскопу, но пока он не мог уехать. Поскольку Валентин продолжал говорить о Кембридже, Дуайту пришлось самому сменить тему.
— Полагаю, вы уже поняли, что порезы на запястьях ваша жена нанесла сама.
Валентин скрестил, а потом выпрямил длинные худые ноги.
— Я догадывался, — произнес он.
Наступила тишина. Дуайт опустошил бокал.
— Еще вина? — спросил Валентин.
— Нет, благодарю. Мне пора идти.
— Это возмутительно, — продолжил Валентин. — Моя жена порезала себе запястья, потому что ей сообщили, что я был с другой женщиной. — Он зевнул. — А что прикажете делать мужчине?
— Я так понимаю, сведения оказались правдивыми?
— О да.
— Что ж, полагаю, в будущем вы от этого воздержитесь, — сказал Дуайт после недолгих размышлений.
Валентин встал и без спроса наполнил бокал Дуайта. Затем выпил и налил себе третий.
— Совсем воздержаться? Мой дорогой доктор Энис! Как-то даже наивно думать о таком.
— Все зависит от того, хотите ли вы сохранить брак.
— Это похоже на шантаж, — произнес Валентин, с прищуром глядя на бокал. — Жена грозится покончить собой, чтобы заставить меня соблюдать брачный обет! Насколько я понял, порезы не слишком глубокие?
— Не слишком. Но она явно не в себе, раз пошла на такое. И в следующий раз может нанести порезы и глубже.
— В следующий раз. Вот именно! В этом и состоит шантаж. Веди себя хорошо, или я покончу с собой!
— На это можно посмотреть и в более благожелательном свете.
— Разумеется. Согласен. Кстати, правда ли (где-то я об этом читал), что люди, которые угрожают покончить жизнь самоубийством, редко доводят дело до конца?
— Я тоже это слышал. Но вы когда-нибудь пробовали вскрыть себе вены на запястьях? Даже на такие неглубокие порезы требуется серьезная решимость.
Валентин опустил плечи.
— Проклятье, все это похоже на бурю в стакане воды. Черт побери, мы ведь не в каменном веке, чтобы вести себя так!
Дуайт поднялся.
— Что ж, мне пора.
— Нет, погодите. Послушайте. Допейте вино. Боже мой, вы же старинный друг. Знаете мою семью уже тридцать лет. Если уж рассказывать правду, то только вам.
Из окна Дуайт заметил, как Певун Томас идет по дороге из Тревонанса. Вряд ли из Киллуоррена он так быстро дошел пешком.
— Я взял Селину в жены, чтобы быть с ней и в радости, и в горе, как и она со мной. Понимаете? Я всецело ей предан ей, как всегда ей говорю. Она — моя, и я хочу прожить с ней всю жизнь! Мне правда этого хочется, чтоб я лопнул. В браке каждый приносит клятвы, обещает их соблюдать, отказавшись от остального, как там говорится. Сколько человек сдержали слово? Сколько?
