Царица Шаммурамат. Полёт голубки (СИ) - Львофф Юлия (читаем книги онлайн без регистрации .txt) 📗
Чем сильнее телом и увереннее духом чувствовал себя Оннес, тем печальнее становилась Ану-син. Её любимый муж всё реже делил с ней ложе: первую часть ночи он посвящал отдыху, предпочитая спать в своих покоях; вторую — делам военным и государственным. Ассирийская армия готовилась выступить в поход; разлука с любимым была неизбежна, а Ану-син уже сейчас чувствовала себя покинутой и одинокой.
К горькому чувству тоски и неопределённости будущего (время шло, а предвестников того, что её предначертание должно свершиться, всё не было) примешивалось мучительное раскаяние. Неожиданно для себя Ану-син стала тяготиться чувством вины. Она всё чаще задавала себе вопрос: как сложилась бы её судьба, если бы она оставила ребёнка Эришума, если бы родила? Ответ был всегда один и тот же: она никогда не стала бы энту и не вышла замуж за Оннеса — и этот ответ причинял ей ещё больше боли. Она сердилась оттого, что не могла принять его, и оттого, что не находила другого. Вытравив плод насильственной связи, она своим выбором обрекла себя на бездетность и теперь испытывала вину перед Оннесом. Ану-син знала, что больше всего на свете он хотел иметь детей от неё: она видела эту мечту в его глазах, она чувствовала это желание в его напоре каждый раз, когда они занимались любовью, он говорил ей об этом своими прикосновениями, своей лаской, своей страстью. Он не упрекал её за то, что она неспособна зачать от него, никогда не спрашивал о том, кто был её первый мужчина, и, однако, она ясно чувствовала его боль и его невысказанную досаду. Но Ану-син и самой с каждым днём становилось всё труднее избавиться от своей собственной боли. Клеймо бесплодной, «негодной» жены жгло её, разъедало душу; и тем сложнее было ей как прежде гордо держать голову, чем чаще она ловила на себе взгляды окружающих: осуждающие, пренебрежительные или сочувствующие.
Хотя в семейном союзе неизбежно присутствовали чувства, его главной целью в глазах государства было не сожительство, а размножение; не личное счастье супругов в настоящем, а продолжение рода в будущем. Предназначение женщины заключалось в том, чтобы выносить, родить и вскормить детей. По представлениям месопотамцев, человек продолжал жить не в загробном мире, а в своём потомстве, в своём семени. Самым страшным несчастьем для жителей Двуречья была бездетность. Сын, внук являлся прямым продолжением жизни человека; на него ложилась и забота об умерших предках. Если жена не могла родить, муж имел законное право дать ей развод и выгнать из своего дома.
Хотя у Оннеса были дети от других жён и наложниц, родственники удивлялись, отчего же его любимая жена Ану-син, которой он отдал во владение целый дом (остальные его женщины проживали все под одной крышей в старом дворце), никак не подарит ему ребёнка. Чувствуя себя виноватой, Ану-син тайком плакала по ночам в подушку, но днём, появляясь на людях, она снова превращалась в ту величавую с виду и гордую нравом женщину, которая когда-то пленила Оннеса. В ту Ану-син, которая в глубине души оставалась жрицей Иштар, в ту Ану-син, в сердце которой горел неистовый огонь древней Ишхары. Никто не замечал тоски, омрачавшей её существование, никто не заподозрил её страданий.
За несколько дней до того, как ассирийская армия должна была выступить из Ниневии в поход, пришло известие о том, что давний недуг приковал к постели Шамхат, любимую женщину царя. Придворные лекари предрекли ей недолгую жизнь, а звездочёты, тщательно изучив гороскопы Нина и Шамхат, предупредили владыку, что, если он сейчас отправится на войну, то по возвращении найдёт свою любимицу в саркофаге. По недолгом размышлении удручённый Нин принял решение отправить во главе армии Оннеса, намереваясь остаток жизни Шамхат, отпущенный ей богами, провести рядом с ней.
Ану-син несказанно удивилась, когда однажды к ней пожаловал гонец от Шамхат: любимая царская наложница возжелала видеть её во дворце.
Увидев женщину, некогда покорившую царя настолько, что он возвысил её до положения, равного тому, какое занимала его главная жена, Ану-син слегка смутилась. Следы былой красоты ещё угадывались в точёных чертах её тонкого лица, в удивительном разрезе чёрных глаз, и, однако, годы, отягощённые тяжёлой болезнью, сделали из неё почти старуху. Её некогда роскошные волосы поседели, стали жидкими и короткими, и без парика Шамхат не смела появляться царю на глаза. Её полные, свежие щёки похудели; на них играл искусственный румянец рядом с белилами. Богато украшенные вышивкой и драгоценными каменьями наряды не шли к увядающей красавице, невзирая на все её старания удержать улетающую молодость. Стоя перед царской наложницей в её богато убранных покоях, глядя на неё, Ану-син воочию убедилась, как быстротечно время и как оно безжалостно к женской красоте.
— Я знаю, что владыка мечтает о тебе с тех пор, как увидел тебя на твоей свадьбе, — после традиционного обмена приветствий обратилась Шамхат к гостье; её густо обведённые краской гухлу глаза в упор смотрели на молодую соперницу. — Если бы не присутствие твоего мужа и не моя болезнь, из-за которой он испытывает ко мне жалость и сострадание, тебе уже давно было бы велено перебраться в царский гарем. Но теперь Оннес оставляет тебя одну, и богам лишь ведомо, когда он вернётся и вернётся ли живым. Я имела возможность хорошо изучить нрав владыки, его вкусы, желания и привычки. У меня нет причины сомневаться в том, что, как только твой муж окажется за пределами Ниневии, неудовлетворённая похоть Нина погонит его к тебе. Я думаю, что царь назвал Оннеса туртаном вовсе не потому, что ценит его воинскую доблесть, а для того, чтобы расчистить себе дорогу в твои покои. Скажешь, это всё бредни ревнивой собственницы? безумные домыслы стареющей красавицы, проигравшей схватку за своего мужчину молодой сопернице? Ну а я скажу тебе, что все мои слова не так уж далеки от истины…
— И что же мне делать? — Ану-син пожала плечами; она и не думала спорить с хозяйкой покоев. — Как я должна поступить, если всё то, о чём ты говоришь, окажется правдой?
— Уезжай из Ниневии, исчезни прежде, чем гонец от царя привезёт тебе приказ явиться к нему или встретить его в доме твоего мужа.
— Куда же и под каким предлогом я должна уехать? — удивилась Ану-син.
Шамхат ответила ей долгим проницательным взглядом.
— Ты же хочешь понести от своего мужа, пока он ещё здесь? — неожиданно сказала она, не сводя с лица Ану-син глаз, в которых горел горячечный огонь. — Так вот. Я знаю, как тебе помочь. Когда Оннес на супружеском ложе накроет тебя, как бык покрывает корову, собери его семя в эту чашу и отнеси в храм Ураша. Я дам тебе в проводники свою старую служанку. Но помни: за ту услугу, что окажут тебе жрицы Ураша, им нужно жертвоприношение и щедрые дары. Если ты уверена в своём желании и хочешь, чтобы твоя жертва была принята благосклонно, иди и готовься. Как только твой муж выйдет из твоих покоев, пришли ко мне гонца и сама собирайся в дорогу.
Во время своего обучения в храме Иштар, Дарующей воду, Ану-син узнала, что давным-давно в землях первых людей существовал странный и таинственный культ двуполого божества Ураша. Жрец Илшу говорил, что служению этому божеству посвящали людей с признаками женского и мужского пола. Этот культ был такой древний и закрытый, что многие уже позабыли о нём. Но, как оказалось, огонь на алтаре Ураша, как и в святилище Ишхары, не погас.
Приняв из рук Шамхат необыкновенную чашу — из толстого стекла, излучавшего холодное голубое сияние, украшенную затейливой росписью, напоминавшей загадочные письмена, Ану-син слегка поклонилась ей и отправилась домой, охваченная сильным волнением.
… Лёжа в своих покоях, Оннес думал о предстоящем походе: с рассветом ассирийская армия выступала из Ниневии под его командованием, и эта новая высокая должность вызывала у него одновременно гордость и волнение. Но вот на какое-то мгновение его внимание переключилось совсем на другие мысли. В его памяти возник облик Ану-син — такой, какой она была этой ночью, когда дарила его своими умелыми жаркими ласками. Её чёрные глаза, горящие особым, свойственным только ей одной светом, встретились с его взглядом, он вновь услышал её лёгкие шаги, когда она подходила к нему с чашей вина, услышал слова, с которыми она тогда протянула ему эту чашу. Её очарование, в плену которого он по-прежнему находился, этой ночью усилилось впечатлением некой тайны, скрывавшейся в её словах, её взгляде, в том, как она занималась с ним любовью. Всё было не так, как обычно. Она не пожелала принять в себя жидкость, истёкшую из его чресел, и ему пришлось извергнуть своё семя ей на живот. Он удивился, но всё же подчинился её желанию; это было странно, но он слишком устал, чтобы искать объяснение новой прихоти своей жены. Близился рассвет…
