Память любви - Смолл Бертрис (полные книги .txt) 📗
Не просто блаженства в постели, но любви!
Пораженный пылом поцелуя, Рейф отстранился, чтобы взглянуть в ее глаза.
— Клянусь Богом, жена! — воскликнул он, поняв правду.
— Если станешь злорадствовать, Рейф, клянусь, отрежу тебе уши! — пригрозила она.
— Ну и странный будет у меня вид, — ухмыльнулся он, снова целуя ее руки. — Ты так чертовски горда, Ронуин, дочь Ллуэлина, что я готов сказать это первый. Я люблю тебя.
— И давно? — спросила она. Ее сердце наполнилось искрящейся радостью. Он любит ее!
— С той минуты, как увидел впервые, хотя тогда ты была женой кузена, так и не понявшего, что за сокровище ему досталось! Эдвард не достоин тебя. Я сразу увидел, что такая, как ты, — не для него. Ты была, есть и будешь моей.
Моей женщиной!
— О Рейф… — выдохнула она, просияв.
— Когда Эдвард написал, что ты мертва, я выполнил свой долг по отношению к сестре, но во мраке ночи проклинал судьбу, отнявшую тебя у меня! И тут ты каким-то чудом снова появилась в Англии, дорогая моя! Я своими руками убил бы напыщенных попов, с их поджатыми губами и неодобрительными взглядами, вопрошавшими, кто возьмет в жены падшую женщину, нежившуюся в объятиях иноверца, а потом имевшую наглость вернуться в Англию и во всеуслышание признаться в собственных грехах! До сих пор слышу злобное шипение кузена, когда я сказал, что беру тебя! Он едва не проклял меня, потому что, даже зная, что Кэтрин — самая подходящая для него жена, по-прежнему вожделеет тебя.
— А тебе это нравится, — упрекнула она.
— Верно, — не стесняясь, признался он. — Мой кузен — дурак, но его глупость позволила мне воплотить в жизнь самую заветную мечту.
Он принялся расшнуровывать ее камизу, и белое полотно, скользнув вниз, задержалось на бедрах.
— Как ты прекрасна, — зачарованно прошептал он, глядя на ее груди.
Ронуин сжала его лицо ладонями.
— Я тоже люблю тебя, Рейф. Люблю! Лишь однажды я говорила это Эдварду, в тот день, когда меня похитили, но Рашид аль-Ахмет так и не дождался от меня этих слов. А сейчас я сказала святую правду. Я люблю тебя!
— Но учти, я не настолько безрассуден, как Эдвард, — предупредил он.
— Знаю. А теперь сними одежду, потому что я горю желанием соединиться с тобой, муж мой.
Отстранившись, она встала, и камиза упала к ее ногам.
Выступив из круга полотна, она принялась ловко развязывать его рубашку, покрывая торс поцелуями.
Рейф со стоном подхватил ее и, прижав к себе, стал снимать шоссы. Оба тяжело дышали. Рейф проклинал свою неловкость, и Ронуин, тихо смеясь, помогала ему, пока он не остался нагим. Отступив, она увидела его таким, как создал Господь, и одобрительно улыбнулась.
— Ну и бесстыдница! — восхитился он, лаская ее взглядом.
Ронуин взяла мужа за руку, повела к постели, легла сама и притянула его к себе.
— Люби меня, муж, — тихо попросила она. — Разве мы не ждали этой ночи столько долгих дней?
Она припала к его губам, и у Рейфа голова пошла кругом. Его плоть была уже крепче камня, но он желал большего, чем поспешное соитие. Они отчаянно стремились познать друг друга. Для нежной страсти, которая должна предшествовать слиянию, еще будет время… недели… месяцы… годы.
Медленно, осторожно вошел он в нее, зная, как давно она не отдавалась мужчине. Ронуин оказалась горячей и влажной и блаженно вздохнула при его вторжении.
Восторг, испытанный Рейфом, не поддавался описанию. Слегка откинувшись, он стал ласкать ее груди. Ронуин вновь припала к нему.
— Мне стыдно за свой пыл, — прошептала она, — но пожалуйста!..
Рейф, улыбнувшись, поцеловал ее и стал двигаться. Закрыв глаза, она обвила его ногами. Ее гибкое тело подхватило его ритм. Она самозабвенно отвечала ему, обдавая горячим дыханием.
Ронуин громко всхлипывала, ощущая, как длинное копье заполняет ее. Зверь, пульсирующий в ее любовных ножнах, вонзался в нее и отступал, вонзался и отступал, пока она почти не обезумела от страсти. Она жадно льнула к нему, бороздя ногтями широкую спину, царапая гладкую кожу, по мере того как нарастало вожделение. Наконец мир взорвался миллионами ярких искр, и они устало обмякли, довольные разделенным наслаждением.
— О супруг мой… — прошептала Ронуин.
— Жена, ты даже сатира способна сделать евнухом, — простонал он.
— Что такое «сатир»? — удивилась она.
— Сказочное создание, наполовину человек, но с козлиными ногами, невероятно похотливый.
Ронуин, довольно улыбнувшись, потерлась щекой о мускулистую грудь.
— В следующий раз ты почувствуешь себя сладострастнейшим из сатиров, — пообещала она.
— Клянешься? — шутя спросил он.
— Клянусь! — ответила Ронуин, начиная лизать его соски.
Рейф зажмурился, наслаждаясь ласками, но все же нежно попросил ее отдохнуть.
— Как ни хотел бы я похвастаться, что могу восстать почти сразу же, мы оба знаем, что такого не бывает.
— Склоняюсь пред твоей мудростью, — покорно шепнула она и, поднявшись, подошла к очагу, где на углях стоял кувшин с водой. Налив немного в маленькую глиняную миску, она захватила мягкую тряпочку, вернулась к мужу и обмыла его мужскую плоть. Рейф удивился было, но она объяснила:
— Так делают в Синнебаре, чтобы не помешать наслаждению ни во второй, ни в третий, ни в четвертый раз.
— Третий или четвертый? — поразился он.
— Да, — кивнула она, вытираясь сама, прямо перед его жадным взором. — Когда эта ночь окончится, у тебя, господин мой муж, будет еще больше причин жалеть своего кузена.
С этими словами она открыла окно и выплеснула воду, смеясь, когда ветер и снег ударили ей в лицо. Пламя на мгновение взметнулось к потолку, но Ронуин уже успела захлопнуть ставни, поставила на место миску и вернулась в тепло рук мужа.
— Я знаю о тебе то, чего Эдвард так и не понял, — сказал он. — Ты волшебница, моя валлийская жена, и околдовала меня.
Он снова стал лобзать ее, сначала едва касаясь губами век, носа и щек, а немного погодя их губы слились в неистовом поцелуе, языки затеяли шутливый поединок. Рейф и опомниться не успел, как она толкнула его на спину, села верхом и крепко сжала бедрами. Потом, заведя руки за спину, распустила волосы, уже почти выбившиеся из узла после исступленных любовных игр, беспечно отбросила шпильки, и золотой водопад обрушился на грудь его и плечи. Но этого ей показалось мало. Узкие ладошки стали описывать круги на его груди.
