Анжелика в Квебеке - Голон Анн (серии книг читать онлайн бесплатно полностью .TXT) 📗
Анжелике было неприятно думать, что за ее спиной многие кумушки шептались, что на ее месте они бы поопасались.
Присутствие этой женщины портило ей эти приятные вечера, когда продолжался рассказ о роковой любви мадам де Клев к герцогу де Немуру. При описании смерти мадам де Шартр, матери мадам де Клев, Беранжер разрыдалась.
— О, как я тоскую по моей матери! — простонала она. — Это изгнание продолжается слишком долго… Больше девяти месяцев без писем, я не знаю, что с ней, и не могу ей доверить свои огорчения.
— Делайте как я, — пишите, — посоветовала ей Клео.
— Нет, нет! Какой смысл писать призраку? Может быть, и она уже умерла! О, я не могу это вынести! Я хочу увидеть мою мать, ах, ах.
Слезы полились потоком и перешли в рыдания. Ее окружили, пытались успокоить. Мадам де Меллуаз уговаривала Анжелику отвести Беранжер в свой дом напротив и дать ей что-нибудь выпить.
Анжелика не стала разыгрывать сестру милосердия. Она сделала вид, что не понимает. Слезы Беранжер ее не растрогали. Эта женщина пользовалась каждым случаем, чтобы разыграть комедию. «Лучше всего мадам де ла Водьер утешит ее красивый и очаровательный муж, — объявила она, упирая на слово „очаровательный“. Ее надо проводить в Нижний город, где их дом».
— Я провожу ее, — решил Виль д'Аврэй.
Гости мадемуазель д'Уредан после того, как Беранжер ушла, согбенная под тяжестью своей печали, а маркиз нежно ее поддерживал, решили, что он будет значительно более действенным утешителем, чем ее муж.
В начале года, кроме непрерывных визитов, которые все наносили друг другу, в замке Монтиньи задавали балы, музицировали, давали театральные представления с последующим ужином.
Сохранялась парижская привычка выходить вечером на улицу в маске. Поскольку маски были из шелка или бархата, это имело то преимущество, что предохраняло лицо от частых сильных холодов Несмотря на празднества, много работали. Два английских пленных ежедневно приходили из становища гуронов к мадам де Меркувиль обучать ее, как окрашивать шелк и лен. Но вдова-индианка, которая была хозяйкой и любовницей одного из них — на что она имела полное право, ибо он заменял ей слугу, сына и мужа, погибших в бою, стала опасаться этих визитов, на которые она согласилась по просьбе интенданта и губернатора.
Она явилась сама, торжественно, чтобы посмотреть, как выглядит мадам де Меркувиль, и, найдя ее привлекательной, устроила целую историю. Она очень держалась за своего Джона, эта вдова! Ей нравился этот пуританский земледелец из Массачусетса, он упорно работал и не избегал любовных утех. Хотя и менее предприимчивый в этом отношении, чем французы, он все же проявлял, как и все европейцы, интерес к этому, что нравилось индейским женщинам, в то время как их воины слишком часто берегли свои силы для того, чтобы быстрее бегать, лучше сражаться, более мужественно выносить пытку, если им придется попасть в руки врагов.
Она поспешно увела назад своего английского пленника в Лоретту, и мадам де Меркувиль пришлось удовольствоваться другим, молодым рыжим парнем, почти превратившимся в индейца, но который помнил то, чему учил его отец, ремесленник из Салага.
Интендант Карлон мобилизовывал людей, чтобы отнести ткацкие станки в различные дома, где женщины должны были начать работать. Это были тяжелые, легко ломающиеся, громоздкие приспособления, но колония должна была сама себя снабжать. Очень важно иметь холсты, материи. Ввозить их стоило очень дорого. И, кроме того, женщины не должны были оставаться без работы.
Хотя Анжелика очень любила свой Верхний город, его салоны, церкви, монастыри, тем не менее она ежедневно спускалась в Нижний город, в «Корабль Франции», туда, где воспоминания не были такими утонченными, как о дворце «Веселого познания», но принадлежали только ей.
Было замечено следующее. Молодой Кантор де Пейрак, этот серьезный юноша, красивый как ангел, но выражение лица которого напоминало иногда Анжелике несколько мрачные лица молодых людей Сансе де Монтелу, ее братьев: Жоселина, Гонтрана и Дениса, смеялся и весело разговаривал только с мадам Гонфарель, хозяйкой «Корабля Франции».
Однажды, когда он пришел в гостиницу с несколькими друзьями и офицерами из рекрутов де Пейрака, любезная хозяйка, слегка пьяная, сказала ему:
— Привет, малыш. Вы меня не знаете, а я вас знаю и очень давно. Я почти что кормила вас грудью.
Кантор расхохотался. Он встал со скамьи с восхищенным видом и, обняв ее, расцеловал в обе щеки.
— Он меня узнал! — сообщила взволнованная Полька Анжелике, когда ее увидела. — Думай, что хочешь! Он меня узнал! Он вспомнил меня, как я бежала до Шарантона, чтобы отнять его у цыган. Ты знаешь, малыши смотрят и ничего не говорят. Но они помнят.
В самом деле, Кантор часто возвращался в «Корабль Франции» и всегда был весел и любезен с Жаниной Гонфарель. Эта веселость, ему несвойственная, преображала его, придавала блеск его зеленым глазам, сообщала ему такую живую красоту его матери.
— А я бы много дала за этого красивого малыша! — признавалась Полька Анжелике, находясь под влиянием вина.
— Знаешь что, я чувствую такую кровосмесительную любовь кормилицы…
— Но ты никогда не была его кормилицей! — протестовала Анжелика. — Никто не выкармливал Кантора. Даже я. Он был вскормлен из соски.
Теперь Флоримону и Кантору де Пейракам было — одному девятнадцать, а другому семнадцать лет. Они были поселенцами Канады, красивые, сильные, здоровые и, по-видимому, счастливые, хотя и прошли столько, по слухам, «случайностей».
Внимание, которое члены семьи де Пейрак оказывали гостинице «Корабль Франции», привлекло туда цвет дворянства и богатой буржуазии.
Там видели даже интенданта Карлона. Никола де Бардань был завсегдатаем.
Посланец короля приобрел много друзей благодаря своим светским и вежливым манерам и способности порядочно выпить в компании, что говорило о его здоровом стремлении ценить жизненные удовольствия. Офицеры его отряда и даже его управляющий, его секретарь и первый камердинер происходили из хороших буржуазных семей или из мелкого дворянства.
Их любили в «Корабле Франции».
Напротив, появление герцога де ла Ферте и его спутников охлаждало всеобщее веселье. Они приобрели много врагов из-за своей «надменности»; они обращались с канадцами как с «деревенщиной» и «бродягами».
Полька каждый раз говорила, что она как-нибудь даст им понять, чтобы они у нее не показывались, но не делала этого, потому что у них были туго набитые кошельки.
Для Никола де Барданя было испытанием встречаться с герцогом де ла Ферте, когда при этом присутствовала Анжелика.
— Итак, он был вашим любовником. Может быть, и теперь также? — сказал он ей однажды.
— Сударь, вы оскорбляете меня и задеваете честь моего мужа, находящегося в этом городе. Я совершенно не вспоминаю о де ла Ферте и не скрою, что его присутствие мне неприятно, но с этим ничего нельзя поделать!
— Итак, вы признаетесь, — сказал Бардане, побледнев, — значит, это правда. Он был вашим любовником?
— Но поскольку вы себя в этом убедили, к чему отрицать, — сказала Анжелика с раздражением. — Признайте раз и навсегда, что у меня было прошлое, и не устраивайте из этого трагедии, лишенной всякого смысла в теперешних условиях. Теперь не может быть ничего общего между этим дворянином и мной.
— Мне кажется, что он очень к этому расположен.
— Но в подобных случаях главное значение имеет мое мнение, вы должны это понимать, вы достаточно меня знаете.
— Увы, я считал, что знаю вас. Но неожиданные стороны вашего характера заставили меня усомниться в этом. В Ла Рошели кто был вашим любовником?
— Вы!
Эти беседы, которые Бардане вел в драматических тонах, а Анжелика делала вид, что это ничего не значит, стали какой-то игрой. Споры велись на все те же темы.
Страсть де Барданя окружила ее неким чувственным стремлением. Оно было сдержанным, но постоянно выражалось взглядами и вздохами, намеками услужить, ласковыми жестами. Это создавало вокруг нее атмосферу, которая ей нравилась, способствовала тому, что она оставалась веселой и терпимой по отношению к своему воздыхателю. Его постоянное желание ее не возбуждало в ней такого раздражения, как объяснения де Вивонна, наполовину дерзкие, наполовину льстивые. Де Вивонн, когда был пьян, казалось, считал само собой разумеющимся, что если они были некогда любовниками, то она и теперь должна дарить ему свои милости.
