Роковая дама треф - Арсеньева Елена (книга бесплатный формат .txt) 📗
– Он бежит сказать, сказать… – Она задохнулась, но все было ясно и без слов: страж Ангелины спешил доложить той, которая его послала, что покушение сорвалось – и теперь настало время расплаты.
Все, что происходило дальше, слилось в сплошной поток событий, свершавшихся как бы даже и без участия людской воли, а по милости или, напротив, нерасположению Провидения. Никита и Ангелина со всех ног побежали в проулок, но «Робеспьер» уже скрылся за углом.
– Стойте! Стойте! – закричал кто-то сзади по-русски, а потом раздалось цоканье копыт, и их догнал Степан верхом на своем коне, ведя в поводу скакуна Никиты.
Словно перышко, тот забросил в седло Ангелину, вскочил сам и дал шпоры.
Они миновали проулок, выехали на улицу Трех Трактиров – и наконец увидели беглеца, опять поворачивающего за угол.
– Ох, уйдет, уйдет! – закричала Ангелина, порываясь соскочить на ходу, но Никита железной хваткой притиснул ее к себе.
– Ничего, не бойо-сь! – просвистел сквозь стиснутые зубы и снова дал шпоры коню. Слезы Ангелины упали на руки, стиснувшие поводья.
«Дочь. Ее дочь! Кто ж отец?» – мелькнула ревнивая мысль, да и пропала. Сейчас все это было неважно. Сейчас вообще все на свете было неважно, кроме одного: возлюбленная, единственная в мире, вновь рядом, но сердце ее окаменело печалью, глаза застилает пелена слез – значит, надо любой ценою утолить ее печаль и осушить слезы, чтобы только от счастья трепетало сердце, только от страсти туманились синие глаза. Так понимал слово «любовь» Никита Аргамаков – и поступал сообразно своему пониманию.
Они мчались по Парижу, ни на миг не теряя из виду беглеца, который против воли, пытаясь выполнить приказ и спастись, указывал им дорогу туда, где была запрятана дочь Ангелины. «Робеспьер» кидался в подворотни, пытался бежать проходными дворами, таиться за кучами мусора, но, как ни тщился, не мог ускользнуть от двух резвых коней, наконец-то настигших его близ двухэтажного особнячка, стоящего в глубине двора, под прикрытием пышно разросшихся акаций.
«Робеспьер» позаботился запереть за собою калитку на засов, но лихие скакуны перескочили кованую оградку, даже не задев верхушек, и копыта их грозно зацокали по мощеному двору. «Робеспьер» оглянулся через плечо – Никита перехватил его горящий ненавистью взор – и, воздев руки, прокричал сорвавшимся голосом что-то нечленораздельное.
Еще раз крикнуть он не успел – Никита свесился с коня, вытянулся вперед, весь как бы сделавшись продолжением сабли своей, косо полоснувшей негодяя по шее. Тот рухнул, запятнав кровью серые камни, и кони на всем скаку ворвались на высокую террасу дома.
Степан слетел с седла, принял Ангелину из рук Никиты, и все втроем, столкнувшись, побежали было в дом, однако Никита остановил их жестом и, ногой ударив дверь, не вбежал в холл, а вкатился кубарем, так что если бы кто-то подкарауливал за дверью, с кинжалом или иным оружием, то промахнулся бы. Однако за дверью никого не оказалось. Пуст был вестибюль, и тишина царила вокруг, и это была зловещая тишина.
– Сдавайтесь! – крикнул Никита. – Бросайте оружие! Всех пощажу, если вернете ребенка невредимым!
Он ждал в ответ чего угодно: выстрела, мольбы – только не тишины.
– Посмотри внизу, я наверх! – крикнул он Степану и уже взбежал на первые ступеньки, как вдруг запнулся и встал, пристально глядя под ноги. Тут и Ангелина со Степаном разглядели, куда смотрел Никита: на кровавые следы, пятнавшие ступени.
Вернее, это были следы огромных ног, обутых в грубые башмаки… Следы вели сверху, со второго этажа, и если внизу они были едва заметны, то чем выше, тем казались ярче и страшнее.
– Боже правый, – выдохнул Степан, крестясь и глядя с жалостью на Ангелину.
Она тихо охнула и пошла вперед, как слепая, вытянув руки. Степан и Никита переглянулись – и оба, не сговариваясь, кинулись через две, три ступеньки наверх, чтобы остановить ее, не дать ей увидеть самое страшное. Однако в распахнутых дверях им открылось зрелище, заставившее их в голос вскрикнуть – и замереть на месте, так что Ангелина без помех смогла взобраться наверх и увидеть черную фигуру, распластанную в луже крови.
Это был труп женщины, облаченной в глубокий траур. Ее полуседые волосы имели такой вид, словно кто-то за них крепко таскал, а широко открытые черные глаза оледенели в последнем выражении лютой, неутоленной ненависти, почти неузнаваемо исказившей это красивое лицо. И все-таки Ангелина узнала ее сейчас и узнала бы когда угодно, где угодно. Маркиза д’Антраге, графиня де Лоран, графиня Гизелла д’Армонти, шпионка Бонапарта, посланница Людовика ХVI, фрейлина Жозефины, заговорщица, убийца и вдохновительница убийц – словом, мадам Жизель… это была она, и она была мертва.
Мертва! Но кто убил ее? И где похищенная девочка? Ангелина высвободилась из объятий Никиты (они взглянули друг на друга изумленно, ибо не могли припомнить мгновения, когда бросились друг к другу: она – ища поддержки, он – желая поддержать ее) и огляделась.
– Гля! – возопил Степан, тыча пальцем куда-то в угол, и они увидели кучу тряпья, которая зашевелилась, издала слабый стон…
Степан подбежал, схватил ее – тряпки оказались молоденькой служаночкой, только что пришедшей в сознание, но вновь изготовившейся лишиться его при виде сверкающего глазами яростного русского офицера. Не скоро удалось вразумить девчонку, что никто не собирается рубить ей голову – всего-то и нужно, что рассказать, где ребенок и кто убил графиню… или маркизу…
– Княгиню, – поправила девчонка, значительно поджав губки, и Ангелина только вздохнула: ей уж не узнать новой личины мадам Жизель! Да и слава богу! Но где, где Юленька?!
Втроем они принялись трясти и допрашивать девчонку, которая, верно, и всегда была простовата, а со страху и вовсе поглупела; так что немалое минуло время, прежде чем выяснилось: по указке княгини девочку выкрал какой-то угрюмый великан, принес ее сюда и стерег, но был с нею бережен и ласков. Он играл с девочкой и даже пытался петь своим ужасным, грубым голосом, который не пришелся той по нраву: она все время плакала.
От этих слов Ангелина едва не разрыдалась в голос и крепилась лишь потому, что Никита властно сжал ее руку, давая знак не мешать служанке.
Так вот, продолжала та, стерег, значит, великан девочку и все время с опаскою поглядывал на дверь, как если бы ожидал чего-то страшного. Уже миновал полдень, когда раздался условный стук и служанка, отворив, увидела княгиню. Та опрометью ринулась наверх и прямо с порога велела великану «прикончить это отродье». Служанка уверяла, что даже она опешила, не ожидая такой кровожадности от своей доброй, хоть и весьма таинственной госпожи; побледнел, растерялся и великан, стал спорить с мадам: дескать, гонцов с Елисейских полей еще не было и никто не знает, слажено ли дело.
«Мне-то что! – крикнула княгиня. – Я послала Анжель на верную смерть, она никогда не вернется. Тебе-то что за забота? Мщение твое свершилось! А теперь убей девчонку, получи свои деньги – и убирайся, пока русские не схватили тебя, московский купец!»
При сих словах Ангелина зажала рот руками, но все же нашла силы не издать ни звука. Догадка, пронзившая ее, была слишком чудовищна, чтобы оказаться правдой! Нет, небеса не могли быть к ней столь беспощадны! И все-таки вещее сердце говорило, что она права… как ни страшна сия правота!
– При этих словах княгиня подала ему нож, – всхлипывая и тараща глаза, словно опять переживая ужасные события, тараторила служанка. – Он взял, тронул лезвие пальцем… и вдруг лицо его исказилось, и он отбросил нож. «Не хочешь?! – вскричала мадам. – Тогда я сделаю это сама, голыми руками!» И она кинулась к девочке, словно намеревалась ее задушить. Тогда этот человек с ревом схватил княгиню за волосы да так дернул, что она завопила от боли, а потом подобрал с полу нож – и ударил в горло!
– Ай, молодец мужик! – взревел Степан, не скрывая восторга, и в порыве чувств стиснул девчонку в объятиях.
