На осколках разбитых надежд (СИ) - Струк Марина (читаем книги онлайн без регистрации txt, fb2) 📗
— Знашь, почему мы редко мылись? Чтоб никто як Клаус этот не захотел того самого, разумеешь? Чтоб видали в нас тольки грязнюх, не бабу, не. Они же злые як собаки. Знашь, как у нас лютовали? Нюра Габоройская у нас была. Красавица, умница, эта як ее… активистка. Як немчура пришла, то ее тут же вызвали. Мол, рехистрация для комсомолок. Снасильничали ее, гады, жгли ее папиросами, на груди звязду вырезали и выбросили под утро, як собаку. Нюра седая стала за одну ночь. Я самолично видала. Потом она повесилась через тройку дней в овине. Или Дося наша Кувашова… пришли як-то пьяные к ней до хаты, стали требовать самогону. А откуда у Доси самогон? Сроду не гнала яго, да и с чего ныне, когда картохи даж на еду детям не хватат? Осерчали, избили Досю плетьми и палками. А потом хату запалили и Досю туда живую кинули. И деток ейных. Чтобы не сгинули одни после смерти мати… Зверюги они! Погань! Где он? Выродок фрау, где он? Ты смотри в оба, он ведь не спокоится. Глаза у яго звериные, он крови и слез хочет. Они все такие…
— Он ушел к себе. Господин Рихард выгнал его из дома, — Лена сама не понимала, зачем добавила про Рихарда. Наверное, ей хотелось хоть как-то оправдать именно его среди прочих немцев. Особенно сейчас, когда слушала все эти зверства, о которых успела позабыть сама. Как и о неизменном спутнике жизни в оккупации — животном страхе.
— Чтоб он сдох, когда воротится на земли наши! — прошипела зло Катерина. — Чтоб отлились ему все-все слезы, якие были по яго вине!
Злость в ней все плескалась и плескалась. Проклятия на голову Клауса лились рекой. Но Лена была даже рада, что Катерина больше не рассказывает ужасов оккупации. Ее собственных воспоминаний хватало с лихвой для того, чтобы снова где-то в глубине души проснулось отвращение к самой себе за те ощущения, которые вызывал в ней Рихард, и за доброе расположение к Иоганну.
Лена уложила Катерину в постель и принесла по ее просьбе металлический тазик, в котором они стирали собственное белье. Из-за крутого подъема по лестнице девушке стало совсем плохо, и она все чаще жаловалась на тошноту. Лена боялась, что последствия удара Клауса будут еще хуже, чем она предполагала.
Когда она уже уходила из спальни, устроив Катю как можно удобнее, та поймала ее за запястье и проговорила, глядя на нее снизу вверх одним здоровым глазом:
— Они все звери. Помни о том и будь начеку.
— Есть же другие немцы, — растерянно заметила Лена. — Иоганн, к примеру.
— Иоганн — калека. Коли б мог, кто знает, не лютовал бы и он, — возразила Катя и проговорила твердо. — Они все такие, як выродок фрау. Берегися, малая.
Слова Катерины так и крутилась в голове Лены весь остаток вечера, пока она обслуживала немцев на рождественской вечеринке. Она смотрела на их улыбающиеся лица, на танцы под патефон в соседней комнате, слушала их шутки и тосты, под которые они поднимали бокалы с вином. Верилось с трудом при виде этой идиллической картинки с уютным светом свечей и огня в камине на фоне пушистой ели, что эти же самые люди способны на нечеловеческую жестокость. Недаром отличительным знаком на форме у них стоит знак смерти — череп, на котором то и дело останавливался взгляд Лены, когда скользила взором по комнате, проверяя, не нужно ли кому подлить вина.
К удивлению Лены, засиживаться в рождественский вечер не стала даже молодежь. Она даже не заметила, как опустели комнаты. Казалось, только ушла в кухню отнести пустые бокалы и вазочки из-под легких закусок. Но когда вернулась с очередной бутылкой игристого, которую потребовал, несмотря на возражения жены, порядком захмелевший штурмбаннфюрер СС, в залах остались только баронесса с сыном, Иоганн и расстроенная Мисси.
— Не берите в голову, дорогая, — услышала Лена краем уха голос Иоганна, когда принялась по знаку баронессы за уборку комнат. — Когда льется вино, немудрено быть ссоре. Ведь хмельные головы особо горячи.
— Я не ожидала, что может быть так, — растерянно ответила Мисси. — Анна никогда не говорила прежде о том, чем занимается ее мать.
— Она русская, — мягко произнес Иоганн. — Неважно, когда ее семья покинула Россию — до прихода коммунистов или после. Неудивительно, что они так хлопочут о судьбах соотечественников, которые находятся в плену.
— Но все же говорить об этом при штурмбаннфюрере Йозеле ей не стоило, — заметила резко баронесса. — Его неблагодарная работа связана с надзором и инспекцией лагерей, и у него совершенно другое мнение о пленных. Анна никогда не встречалась с этими животными, а штурмбаннфюрер часто бывает в этих ужасных местах. Представляю, какие нервы нужно иметь, чтобы работать с ними! Посоветуйте своей подруге быть осторожнее впредь. За подобные дела можно попасть под подозрение и столкнуться с множеством неприятностей. И вам следовало быть аккуратнее в выборе приятельниц, Мисси… Русская, пусть и нашего круга, всегда останется русской! Вы же слышали, ее брат отказался от чести служить в армии Германии и сейчас прохлаждается в Париже, в то время как доблестные сыны нашей страны проливают кровь, уничтожая жидобольшевистскую угрозу для всего мира. И это при том, что мы оказали им помощь в то время, когда большевики едва не схватили их в Каунасе! Такова благодарность!
— Мама, я прошу тебя! — резко прервал Рихард мать. — Я понимаю, что сейчас все переживают из-за окружения под Сталинградом, но не стоит так явно отчаиваться и выказывать свое раздражение. Штурмбаннфюрер был тоже не совсем прав. Русские — военнопленные, и по общепринятым человеческим нормам, заслуживают хоть какой помощи, раз от них отказалась собственная страна.
А потом обратился к Мисси:
— Мне нужно проводить дядю в его комнаты, Мисси, Вы не составите мне компанию? Я буду весьма признателен вам за это.
Лена заметила, как просияла вмиг Мисси, когда получила это предложение. В сердце тут же кольнуло острой иглой, едва заметила, как скользнули пальцы немки по рукаву мундира Рихарда в мимолетном жесте благодарности. Что ж, это только к лучшему, что Рихард мог заинтересоваться ослепительной Мисси. Русская всегда останется русской, так сказала баронесса, покинувшая комнату последней с довольной улыбкой на лице. Но все же, интересно, как это могло бы быть, если бы они были одной национальности с Рихардом? И если бы она была здесь не служанкой, а гостьей, в таком же удивительном длинном платье, как у Мисси, и с такими же аккуратно уложенными волнами волос? Смотрел бы на нее Рихард с таким же восхищением, как смотрел сегодня на Мисси? Сел бы рядом с ней за ужином, как сидел рядом с Мисси? И пригласил бы ее танцевать наравне с другими гостями, которые кружились в вальсе возле этой рождественской елки?
А потом Лена принялась гасить на ели почти догоревшие свечки и вспомнила последний перед войной праздник Нового года, который провела вместе с семьей, приехав на четыре дня из Москвы. У них в большой комнате тоже стояла ель, украшенная стеклянными шариками, бумажными гирляндами и ватой. Об этом позаботился Коля, сумевший вырваться в отпуск к родным из Перми. Стол на праздник был не так богат, как у немцев — всего лишь отварной картофель, запеченная курица, соленья и маринады как летние заготовки и мамин яблочный пирог. Но это была не светская вечеринка, как в Розенбурге, а скорее — домашние посиделки. Единственными их гостями были Соболевы, потому что была очередь Дементьевых устраивать праздник. И Лена помнила, как они веселились тогда все, когда встречали 1941 год, который обещал столько перемен обеим семьям. Кто же знал тогда, что перемены эти будут именно такими?
За спиной Лены в отражении окна мелькнуло что-то, и она испуганно повернулась, едва не оступившись из-за резкости движения. Рихард, незаметно в это время приблизившийся к ней, протянул руку, чтобы поддержать, но девушка отступила от его ладони, сделав вид, что не заметила этого жеста. Ей не хотелось, чтобы Рихард трогал ее. Не сейчас, когда Лене необходимо было выстроить между ними стену, разрушенную так незаметно для нее самой в последнее время.
