Каштановый омут - Джеллис Роберта (книги регистрация онлайн TXT) 📗
Голос Элинор дрогнул. Джиллиан отрицательно покачала головой. Губы Элинор сжались. Если это упрямое отрицание означало, что Адаму вообще не нужно сообщать о предупреждении Иэна, то Джиллиан не научилась понимать мужчин. Но Джиллиан отложила иголку и вытерла глаза.
– Адам ведь ожидает от меня, что я должна быть способна писать о таких вещах, не так ли? Если я не справлюсь с этим делом, он… он, может быть, и будет любить меня по-прежнему, но не будет доверять мне, как лорд Иэн доверяет вам, а лорд Джеффри – Джоанне. Разве не так?
– Да, дитя мое, именно так.
– Тогда я сразу же напишу ему… И могу ли я попросить вас одолжить мне гонца, или я должна…
– Конечно, можешь. Гонец в твоем распоряжении, как только письмо будет готово.
22
Седрик Саутфорд, сын человека, который вслед за первым мужем Элинор изъездил весь Уэльс вдоль и поперек, передавая сообщения, доставил письмо Джиллиан Адаму. Тот взволнованно сломал печать, зная, что Джиллиан не стала бы писать, пока не прибыл гонец с его собственным письмом к ней, если бы не случилось что-то важное. Естественно, новости обрадовали его, и он отправился передать их сэру Ричарду. Был созван военный совет, где всем сообщили о перемирии и об отношениях Арунделя с принцем Людовиком.
Только после того, как был согласован план штурма замка и Адам вернулся в свою палатку и перечитал письмо, он заметил нечто странное. Почерк был Джиллиан. Адам в этом не сомневался. Однако в словах сквозила некоторая натянутость, какой прежде не случалось в ее письмах. Те письма были написаны безыскусно, как она говорила, и слова любви перемежались новостями и рассказами о повседневных событиях. Это письмо… В нем не было ни одного любовного слова. Это заставило Адама вникнуть поглубже в содержание, и глаза его стали пустыми и холодными.
Поскольку для его матери и сестры сообщать такую информацию было самым обыденным делом, Адам не сразу сообразил, насколько это непохоже на Джиллиан. Почему она вдруг так настаивает на том, чтобы он поскорее захватил Вик, если до сих пор вообще противилась этой идее? Правда, в то последнее утро она сказала, что противилась только потому, что не хотела разлучаться с ним, она говорила об этом и накануне вечером, но это была не вся правда. Джиллиан таила какую-то причину, в которой она не хотела признаваться, желать того, чтобы Вик оставался в руках Мэттью. Тогда к чему же это письмо?
Адам сжал зубы. Джиллиан вынудили написать. Именно поэтому слова звучали, как не ее, и поэтому не было и речи о любви. Элинор каким-то образом заставила Джиллиан написать это письмо. Глаза Адама сверкнули в ярости, и он вскочил, словно намереваясь мчаться домой, чтобы сразиться с матерью и защитить Джиллиан. Это движение было импульсивным, и он тут же остыл. Адам знал, что Элинор не могла быть бессмысленно жестокой. Возможно, это стало средством убедить Джиллиан, чтобы она навсегда порвала с партией Людовика.
Каковы бы ни были резоны Элинор, Адаму это не могло понравиться. Он не мог допустить и мысли, чтобы Джиллиан заставили сделать что-нибудь против ее воли. Он не мог допустить, чтобы Джиллиан была несчастной. Он снова встал, движимый желанием броситься к Джиллиан, утешить ее, уверить… Боже правый, уверить, в чем? Что он не возьмет Вик?
Изрыгая проклятия и изнывая от сердечной муки, Адам вышел из палатки и принялся осматривать лагерь, чтобы удостовериться, что подготовка идет со всей возможной скоростью и секретностью. Физическое упражнение облегчило напряжение его души, но не уменьшило желания вернуться в Роузлинд. Он возьмет Вик завтра же, решил он. Тогда уже будет слишком поздно, чтобы поколебать его решимость, и он сможет вернуться к Джиллиан со спокойной душой. Несколько раз холодный червячок беспокойства начинал точить его, когда ему приходило в голову, что Джиллиан, не сумев подчинить его любовью, встретит его холодно. Он не позволил бы этим сомнениям остановить его, но не мог и написать ей обычное письмо. Он дважды начинал его, однако в голову не лезло ничего, кроме сердитых слов о том, что, если она любит его, то должна также любить его друзей и поддерживать его политические интересы. Он вскоре понял, что те же слова можно обернуть и против него самого – разве не может и она заявить, что, раз он любит ее, он должен любить Людовика и французов, и, отложив бумагу в сторону, не написал вообще ничего.
После полуночи стало легче, так как появилось много работы. Воины с вымазанными сажей лицами и доспехами тихо перетаскивали штурмовые лестницы в ров, окружавший замок. Некоторые из них сползали вниз, осторожно нащупывая путь ногами. Луны, которая могла не только помочь им, но и выдать часовым на стенах, не было. То и дело камешек выскакивал из-под ноги, или человек поскальзывался. Когда это случалось, все замирали, задерживая дыхание. Один раз часовой предостерегающе крикнул сверху и поднял факел повыше. Мерцающий свет не осветил ничего, со стен не заметили отчаянно застывших людей, которые даже глаза закрыли, чтобы случайно не сверкнул блик в их взволнованных зрачках.
Постепенно все лестницы были снесены вниз. Потом, соблюдая еще большую осторожность, воины принялись карабкаться по земляной насыпи, на которой и стояли каменные стены замка. Пройдя две трети пути, они остановились. Им подали основания лестниц, которые они принялись вкапывать, медленно и аккуратно ладонями рыхля и вычерпывая землю. К четырем часам утра лестницы были закреплены. Воины сидели на корточках рядом с ними, ежась в своих плащах, дыша на руки, чтобы согреть их, и проклиная про себя зиму. Разговаривать никто не смел – они даже дышать побаивались. Каждый знал, что судьба человека, который издаст звук и всполошит замок, будет гораздо хуже, чем быстрая смерть в бою.
Когда все было готово, войско по двое-трое двинулось к краю рва. Приказ действовать тихо оставался в силе, но теперь это уже не имело большого значения. Если часовые на стенах поднимут тревогу и созовут подмогу из замка, армии Адама было приказано прыгать в ров, помочь поднять лестницы и сразу же приступать к штурму. Говорить больше было не о чем. Все получили четкие указания накануне. Адам быстро двигался вдоль края рва, хлопая по плечу командира каждого из отрядов и отправляя в путь. Он знал: тишина продлится самое большее еще несколько минут. Рано или поздно кто-нибудь поскользнется и собьет с ног тех, кто был впереди, либо просто чихнет или кашлянет.
Все прошло еще удачнее, чем рассчитывал Адам. Он почти успел вернуться к центральному отряду, где должен был встретиться с Катбертом, когда была поднята тревога. Она раздалась с противоположной стороны замка. «Люди сэра Эндрю», – подумал Адам. Скорее всего, воины там были не такие дисциплинированные, привыкнув водить за нос своего не слишком умного хозяина. Впрочем, это Адама уже не беспокоило. Ему не терпелось начать настоящий бой. – Вперед! Вперед! – крикнул он, сбрасывая с себя плащ и бегом возвращаясь к своему месту.
Зашумевшие воины ускорили темп, перебираясь через ров. Настигнув свой отряд и начав спуск, Адам услышал, как кряхтят и стонут воины, поднимая тяжелую лестницу. Врезавшись в их гущу, он приложил и свою медвежью силу, сначала толкая снизу, а затем, вскарабкавшись выше, принялся тянуть на себя, пока остальные толкали вперед. Шаг за шагом Адам поднимался по насыпи, продолжая тянуть на себя лестницу; мышцы его трещали от напряжения, уравновешивая усилия двух солдат с противоположной стороны.
Со стены слышались крики. Защитники замка размахивали смолистыми факелами и швыряли их на склон холма, чтобы освещать места, где нападавшие поднимали лестницы, и дать лучникам возможность прицеливаться. Адам закричал, чтобы затаптывали факелы. Разумеется, расположение лестниц уже не составляло секрета, но в темноте стрелы летели, в общем-то, наугад, а при свете воины, застывшие в мучительной борьбе с тяжелой лестницей, представляли собой идеальные мишени.
Наконец, лестница была установлена, и Адам полез вверх. Чем быстрее они поднимутся, тем меньше вероятность того, что защитники замка сумеют оттолкнуть лестницу. Сразу за Адамом лез Катберт. Когда он уставал, то издавал тяжелый хрип, хорошо узнаваемый для людей, знавших его.
