Перелетные птицы - Кроун Алла (читать книги .TXT) 📗

Марина, тронутая подобной чувствительностью Михаила, промолчала. Подумать только, этот упрямец и балагур совершенно точно угадал, что было нужно ей в эту самую минуту. Что ж, почему бы и не провести остаток дня вдали от городской суматохи и напряжения?

В парке воздух был напоен благоуханием огромных магнолий, которые все еще цеплялись за жизнь, хотя их сезон уже закончился. Солнечный свет мерцал сквозь листву тоненьких мимоз, а у маленького пруда сидящие на чистой земле дети запускали игрушечные кораблики в плавание по мягко колышущейся воде. В рощице субтропических деревьев и лиан пряталась беседка в греческом стиле, украшенная мраморными статуями. Михаил отвел Марину на неприметную лужайку, где пышная зелень окружала их со всех сторон стеной, а крыша-небо струила на них бледный хрустальный свет.

Они шли не торопясь.

— Далеко мы от дома, правда? — задумчиво произнес Михаил.

— Не так уж далеко. Можем пешком вернуться, — заметила Марина, несколько удивленная этому замечанию.

— Я имею в виду не твою квартиру. Я о Харбине, — негромко уточнил он.

Марина посмотрела на него с любопытством.

— Скучаешь по нему?

Он пожал плечами.

— Я бы солгал, если бы сказал «нет». Теперь, когда Моррисона задержали, а я работаю среди французов, я чувствую себя оторванным от мира. Да, тут много русских, но мне не хватает харбинского окружения.

— Расскажи об Уэйне. Когда ты видел его в последний раз?

Михаил вздрогнул.

— Он в Пудуне. К тем, кто живет там, родных пускают раз в году, но, поскольку у него семьи здесь нет, я единственный, кому разрешают его навещать. Мы встречаемся с ним в лагере посреди открытой площадки и только в присутствии японских солдат, которые стоят слишком близко, так, чтобы слышать каждое слово. Уэйн потерял много веса, но держится молодцом. Я только заметил, что у него подбородок начал дрожать, когда он говорит.

Марина несколько минут молчала, потом спросила:

— Как думаешь, у нас когда-нибудь снова появится собственная страна?

— Наша страна сейчас борется, чтобы выжить, — ответил Михаил и вдруг прибавил горячо: — К сожалению! Эти большевики в Москве были бы счастливы, если бы мы вернулись — они тогда могли бы сгноить нас в сибирских угольных шахтах. Нет уж, я собираюсь переждать эту войну здесь, в Шанхае, а потом попытаюсь перебраться в Америку. Нам можно надеяться только на эту свободную и щедрую страну. Каждый американец, которого я встречал, пока работал с Уэйном, был дружелюбным и приветливым человеком. Американцы очень похожи на нас.

Они уже подходили к противоположной стороне лужайки, где пальмы длинными густыми листьями образовывали некое подобие темной арки, как вдруг из этой темноты вынырнули два японских солдата и быстрым шагом направились им навстречу. Михаил держал Марину за руку, и она почувствовала, как сжались его пальцы. Солдаты в форме цвета хаки и узких кепках прошли мимо, не посмотрев на них.

Черт, не надо было заходить в такое глухое место, — пробормотал Михаил и ускорил шаг. — Не будем искушать судьбу.

Он повел ее прямо, потом свернул налево, и они оказались на открытом пространстве. Ощущение безмятежности пропало, и красивые магнолии уже не казались им такими волшебными, когда они молча шли по благоухающей тропинке.

Марина поежилась. Даже здесь не было спасения от зловещего напоминания о том, кто сейчас имел власть в городе. В велорикше продолжали молчать. Марина, не в силах сдержать нервную дрожь, прижалась к Мишиному плечу. Это было приятно, и ей захотелось, чтобы поездка продолжалась как можно дольше. Вскоре к Михаилу вернулось хорошее настроение.

— Как жаль, Маринка, что ты замужем. Помнишь, как мы с тобой танцевали каждую неделю в клубе Желсоба? Кстати, сегодня в РОКе играет хороший оркестр, а ты лучшая партнерша в танго из всех, с кем мне приходилось танцевать.

Марина вспыхнула. Михаил прекрасно знал, что она обожает танцевать и что больше всего любит именно танго. Ей очень захотелось пойти в Русский общественный клуб, сокращенно РОК, где они могли бы притворяться, будто снова оказались в харбинском Желсобе.

— А ты идешь? — спросила Марина, втайне надеясь, что он ответит «нет».

— Увы, я не нашел партнерши, которая могла бы сравниться с тобой.

Марина почему-то испугалась и не ответила, хотя сама не понимала почему. В их отношениях с Михаилом происходила едва заметная перемена, и ее сердце затрепетало от волнения.

Быть может, она ждет от жизни слишком многого? В конце концов, она обеспечена, живет в прекрасной квартире, замужем за иностранцем и имеет гражданство. Многие русские женщины ей завидуют. Семья рядом, и теперь, когда в Шанхай приехал и отец, ей стоит благодарить судьбу, а не играть с ней в игры.

Оставшуюся дорогу они говорили мало и попрощались у двери ее дома быстро. Марина скользнула внутрь, зажгла в прихожей свет и замерла. Ее одиноко стоящую в островке света фигуру со всех сторон окружали раскрытые пасти дверей, ведущих в темные комнаты: спальня налево, столовая и гостиная — направо. Удивительно, как преображается тишина в отсутствие людей. Она как будто превращается в пустоту.

В гостиной она нашла на столе записку, написанную осторожным геометрически правильным почерком Рольфа: «Марина, не жди меня сегодня. У меня позднее совещание в консульстве. Задержусь до утра».

Странно. Марина опустила записку на колени и несколько секунд сидела в раздумьях. Закат сгустил краски, и мебель в гостиной потемнела. Записка Рольфа выскользнула из безвольных рук и упала на ковер у ее ног. Взгляд ее начал медленно перемещаться с предмета на предмет. С буфета ей безмятежно улыбался красный лакированный Будда, которого она купила как-то на Йейтс-роуд. «Есть что-то непристойное в том, как блестит его жирный живот, — подумалось ей. — Нужно будет переставить его в другое место». Он никогда не нравился ей, и купила она его по случаю, только потому, что ей сделали хорошую скидку, а она не могла устоять, когда видела, что товар продают по сниженной цене. Наконец Марина встала и вышла в коридор, собираясь пойти в ванную. В коридоре на стене висел черный телефонный аппарат, и, проходя мимо, Марина, сама не понимая, что делает, сняла трубку и набрала рабочий номер Рольфа.

Долго шли гудки, потом ответил скрипучий мужской голос. Неуверенно произнося немецкие слова, Марина попросила позвать супруга. Минуту в трубке было тихо, потом мужчина ответил: «Он на встрече, gnadige Frau» [22].

Марина поблагодарила его и повесила трубку. Ей стало стыдно. Рольф никогда не давал ей повода подозревать его во лжи, и какое право она имеет проверять его? Для него главное в жизни — это работа, и Марина расплачивается за это одинокими вечерами. В этом году по мере поступления новостей с фронта в Рольфе все больше и больше чувствовалась внутренняя натянутость. Было очевидно, что ход войны изменился не в пользу стран гитлеровского блока. В Европе Муссолини был отстранен от власти и арестован, и Рим уже был в руках армии союзников. В Советском Союзе в январе была снята блокада Ленинграда, а в Тихом океане союзные войска высадились в феврале на Маршалловых островах и в апреле в Новой Гвинее.

Марина в нерешительности остановилась в темном коридоре. Высокий потолок и голые стены начали давить на нее. Как же ей хотелось света, хотелось видеть людей, слышать смех! Каким-то образом она догадывалась, что, даже если бы Рольф знал о ее желаниях, в их жизни ничего не изменилось бы. Включив лампу, она снова сняла трубку телефона.

— Миша? Рольф сейчас на собрании в консульстве и пробудет там до утра. Если ты не передумал идти в РОК, я пойду с тобой.

К счастью, он не сказал ничего двусмысленного, а если и удивился, не подал виду.

Марина быстро переоделась в свое лучшее вечернее платье — бордовое креповое с расширяющейся книзу юбкой и черным поясом, — надела черные лакированные туфли на высоком каблуке и собрала темные волосы в пучок. Вскоре после того, как они приехали в Шанхай, ей надоела ее строгая прическа, и она обрезала длинные косы. Марина прекрасно помнила, как впервые сделала перманент в русском салоне красоты на Авеню Жоффр, где парикмахер накрутил ее волосы на бигуди, а потом запустил в них вьющиеся провода машины для перманентной завивки. От всех этих процедур у нее ужасно разболелась голова и боль не проходила целый день. «Добровольная пытка» — так она назвала тогда эту процедуру, но итог мучений — пушистые волнистые волосы, ниспадавшие в изящном беспорядке, — ей понравился.