Ночные тайны королев - Бенцони Жюльетта (книги TXT) 📗

Поселились Бонапарты на грязной улочке близ старого порта, и Летиция стала работать прачкой. Нунциата помогала матери полоскать белье, а Полина и Элиза разносили его по домам заказчиков. Девочкам приходилось миновать отпускавших сальные шуточки моряков и отбиваться от тех из них, кто пытался поцеловать красоток или ущипнуть их за грудь. Полина, однако, возмущалась скорее для вида.

– Отчего ты сердишься, Элиза? – удивлялась она, когда сестра ругала наглецов. – Если они пристают к нам, значит, мы хорошенькие. Разве тебе не нравится быть хорошенькой?

Самой Полине это нравилось всю жизнь.

Когда в 1796 году после подавления бунта парижан Бонапарта назначили главнокомандующим внутренней армией Парижа, он смог наконец посылать семье деньги, и Полина с радостью начала тратить свою долю на модные туалеты. Уже тогда у нее развился отменный вкус, и никто не дал бы этой элегантной, хотя и несколько порывистой девушке ее шестнадцати лет: она казалась и старше, и опытнее, чем была. Правда, ее манеры оставляли желать лучшего, но этот упрек можно было бросить всем до единого членам семьи Бонапартов. Меттерних, к примеру, сказал как-то о Наполеоне – то ли с насмешкой, то ли с сочувствием:

– Трудно представить себе что-либо более неуклюжее, нежели манера императора держать себя в гостиной. Те усилия, с которыми он пытался исправить ошибки, возникавшие по причине его происхождения и недостатка образования, только подчеркивали его промахи. – И закончил серьезно, глядя на внимавших ему собеседников: – Мучительно было видеть, как пытается он поддерживать вежливую беседу, не забывая при этом заботиться о том, чтобы получше пустить пыль в глаза.

Но вернемся к Полине, или Полетт, как обращались к ней домашние. Когда в Марселе появился новый комиссар Директории, то он сразу навестил дом Бонапартов и сумел совершенно очаровать Полину. А между тем этот комиссар по имени Станислас Фрерон был величайшим негодяем, причем столь жестокосердым, что даже революционеры говорили о нем, что «он обессмертил преступление».

Летиция, наслышанная о кровавых подвигах Фрерона в Канебьере, где он собственноручно расправлялся с аристократами, предостерегла дочь:

– Я видела, как он улыбается тебе, а ты – ему. Но поверь: он всего лишь палач, и от него надо держаться подальше. Если бы не услуга, оказанная им Наполеону два года назад, я бы вообще запретила ему приходить к нам.

– А я слышала, – возразила маленькая упрямица, – что он пользуется у женщин большим успехом. Он красивый, и у него изумительный нос!

– Нос?! – поразилась словам дочери мадам Бонапарт. – Святые угодники, да ты у меня совсем еще дитя!

Однако ни Фрерон, ни сама Полетт так не считали. Они очень скоро стали любовниками, а потом условились, что поженятся. Но когда Полина, собравшись с духом, открыла эти планы матери, та сказала коротко:

– Моего согласия ты не получишь. Напиши Наполеону.

Писать красавица не умела, и ее просьбу передал генералу ученый Люсьен.

Наполеон лишь пожал плечами.

– Нет и еще раз нет! Он когда-то помог мне, но это не значит, что я подарю ему любимую сестру!

Полина была безутешна. Несколько месяцев она не давала покоя Люсьену, который по ее просьбе слал Фрерону в Париж письмо за письмом. Все они дышали наивностью и простотой – и все походили одно на другое, ибо сказать Полине «милому другу» было в сущности нечего.

Однажды Фрерон показал очередное послание Наполеону, но тот не внял «крику души» Полины и не согласился на ее брак со Станисласом. Обидевшись на брата, девица заявила:

– Когда-нибудь я тоже откажу ему в его просьбе. Я не знаю пока, что именно захочет он от меня, но я ему этого не дам! А если и дам, то только после долгих уговоров!

Таких двусмысленных фраз они оба – и брат, и сестра – произнесут в своей жизни достаточно, и в результате историки, причем весьма уважаемые, станут настаивать на существовании между ними любовной связи. Впрочем, о великих людях всегда ходят разнообразные сплетни, и вряд ли можно обвинять Наполеона в кровосмешении на основании таких вот, к примеру, слов, брошенных однажды Жозефиной:

– Я видела, как он обнимал ее!

Во-первых, общеизвестно, что Жозефина не выносила родственников своего мужа и с удовольствием говорила о них гадости, а во-вторых, Бонапарты были корсиканцы и привыкли выражать свои чувства более подчеркнуто и аффектированно, чем парижане.

Одно можно сказать наверняка: брат и сестра относились друг к другу с истинной нежностью, и император всегда прислушивался к мнению Полины – если, разумеется, речь не шла о государственных делах. Она замечательно умела успокоить Наполеона и совершенно не боялась тех взрывов ярости, которые заставляли Жозефину с криками ужаса запираться в своей комнате, а слуг – ретироваться в другой конец дома.

– Ну-ну, – ворковала Полетт, осторожно приближаясь к венценосному брату. – Зачем тебе эта ваза? Отдай ее мне, отдай… вот так. Смотри-ка, штору порвал! Ну ладно, будет тебе, успокойся. Ты это из-за Жерома, да? Из-за его похождений?

Наполеон, совершенно завороженный голосом сестры, кивал. Его глаза были уже не так налиты кровью, кулаки разжались, и, хотя он все еще бегал из угла в угол, гонимый яростью, слова собеседницы доходили до его сознания.

Жером, брат императора и Полины, имевший титул принца, очень любил пошутить, но шутки предпочитал весьма дурного тона. Прочитав в донесении начальника полиции Фуше о некоей непристойной выходке двадцатидвухлетнего шалопая, Наполеон так разозлился, что швырнул в камин тяжелое кресло и сорвал с окна штору. Полина, приехавшая зачем-то в Тюильри, появилась как раз вовремя.

– Забудь о Жероме, – говорила она, властно взяв брата под руку и заставляя его невольно приноравливаться к ее шагам. – Вспомним-ка лучше, как мы все вместе жили на нашей милой Корсике, как были счастливы тогда, слушая истории, которые рассказывал нам отец. Мы, Бонапарты, должны держаться друг за друга – ведь тут Париж, а он полон врагов. Так что не надо огорчать нашу матушку семейными раздорами. Позови Жерома к себе, пожури его – и прости. Ладно? Обещаешь?

И Наполеон, умилившись, обещал.

Такие сцены разыгрывались довольно часто, но вряд ли они доказывают, что брат и сестра были любовниками. Противоречит этому предположению и еще одно обстоятельство. Наполеон, человек по природе скуповатый, тем не менее имел привычку осыпать своих возлюбленных подарками, но, когда Полина жила вместе с ним в изгнании на острове Эльба, он заставлял ее оплачивать из собственного кармана все расходы, имевшие к ней отношение.

Кроме того, в то время на Эльбе жила и мадам Летиция, которая, конечно же, не допустила бы излишней близости между своими детьми.

Итак, Полине не позволили сделаться «гражданкой Фрерон» (обращение мадам, месье и мадемуазель вернутся позже, в начале 1800-х годов, когда Наполеон станет пожизненным первым консулом и объявит амнистию всем эмигрантам), и она, дабы утешиться, отправилась в Милан, где у Наполеона и Жозефины был первый в их жизни настоящий двор. Она приехала в Ломбардию в начале 1797 года и сразу окунулась в атмосферу праздников и балов. Там было очень много молодых офицеров, и Полина щедро дарила им свое расположение.

Виктор-Эммануил Леклерк тоже был офицером – офицером генерального штаба – и внешне удивительно напоминал Наполеона. Полина быстро сблизилась с ним, и они пылко обнимались в самых неожиданных местах – даже в кабинете Наполеона, за ширмой, пока генерал изучал документы. В конце концов будущему императору это надоело. Темперамент сестры очень его беспокоил, и он решил выдать ее замуж. Леклерк показался вполне приемлемым женихом. Он был из богатой семьи – правда, не дворянской, к сожалению: его отец владел несколькими огромными мукомольнями в Понтуазе; получил прекрасное образование и отличался явным военным талантом, что было важно для Наполеона.