Шальная графиня (Опальная красавица, Опальная графиня) - Арсеньева Елена (бесплатные версии книг txt) 📗

Елизавета едва дождалась наступления утра, чтобы всучить Глафире серебряный рублевик и отправить ее в деревню, наказав раздобыть моркови, капусты и, если повезет, побольше яблок, а еще молока и хорошего мяса, а также попытаться купить у кого-нибудь лишний чугунок: решила сама себе готовить еду, печка-то была. Глафира поворчала: мол, не ее это дело – но все же ушла и часа через два вернулась, согнутая в дугу под тяжестью мешка, держа в охапке чугун, и высыпала из кармана горку медяков: денег хватило с лихвой. Елизавета схватила чугунок с детской радостью: не только варить она теперь сможет, но и мыть голову теплой водой! Восторг несколько поутих, когда вспомнилась вчерашняя потеря, но Елизавета заставила себя скрепиться.

– А когда гулять? – спросила она с надеждою, вручая Глафире плату за ее хлопоты.

Монашка покачала головой:

– Не знаю, что и сказать тебе. Его высокоблагородие в отъезде, и барыне пока что не удалось спросить у него дозволения.

Не вдруг Елизавета сообразила, что «его высокоблагородие» – это Кравчук, но, как бы его ни называли, она не могла больше ждать!

– Госпожа начальница мне обещала, – промолвила она заносчиво. – Ты сама слышала!

Глафира повела плечом: мол, господские обещания – что утренняя роса! – но ни словом не обмолвилась и не сделала ни малейшей попытки удержать Елизавету, когда та схватила плащ и ринулась к двери.

Свежесть воздуха ошеломила узницу, и какое-то время она стояла на пороге, ослепшая, оглохшая, онемевшая от восторга, хотя весь мир божий уменьшился сейчас до размеров утоптанного, словно гумно, мрачного двора, окруженного высоким забором.

Со всех сторон на Елизавету были устремлены изумленные взгляды, но она постаралась не обращать внимания на прогуливавшихся заключенных и медленно пошла в обход двора, с удовольствием разглядывая уродливые приземистые строения и вслушиваясь в звуки голосов, как в музыку. Она так ждала этого мгновения, что заставила себя не ужасаться ничему, что видит. Она заставила себя наслаждаться этим мгновением! На какое-то малое время вся жизнь ее сосредоточилась здесь, на этом пятачке земли, и она заставляла себя жить – жить, дышать, быть, а не прозябать в бессмысленных страданиях, бесплодных мечтаниях, как делала обычно, никогда не бывая довольна той участью, коя была ей уготована, и силясь ее всячески изменить, испытав какую-то другую жизнь, а не свою. Словом, Елизавета в очередной, который уже раз решила не спорить с судьбой, но, как всегда, стоило ей принять столь мудрое решение, как все начинало идти наперекосяк.

Именно это случилось и сейчас.

Освоившись во дворе и по-прежнему не обращая внимания на его обитателей, которые и сами старались держаться подальше от странной женщины, с головой укутанной в грязный зеленый плащ, Елизавета остро захотела увидеть не эти, лишенные коры и ветвей деревья, из которых состояла ограда, а другие – настоящие, раскидистые, шумящие зеленой листвой, – и подошла к забору, силясь отыскать щелочку меж плотно пригнанных бревен. Долго она ходила туда-сюда, дивясь старательности, с какой был сооружен забор, и досадуя на нее, пока не нашла-таки небольшой просвет и не прильнула к нему.

Ох!.. чудилось, ничего в жизни не видала Елизавета прекраснее, чем это зеленое крыло, широко осенившее спелое ржаное поле, особенно яркое под серым пасмурным небом. Вдобавок, словно нарочно, узкий солнечный луч вдруг пробился меж облаками, приласкал окрестности – и Елизавета неотрывно следила за ним, со стесненным сердцем любуясь первыми проблесками осени: золотым полем, желтыми кудрявыми прядями в березовых зеленых косах, зыбким птичьим клином, появившимся из-за зубчатых вершин леса и распростершимся в небесах. Это улетали на юг дикие гуси. «Рано как! – подумала она. – Еще ведь август!» Впрочем, это были северные края, и осень надвинулась на них раньше. Птичьи клики разливались под облаками, подобно тревожному перезвону колоколов. «Дикие гуси летают осенью высоко, – вспомнилась народная премудрость, – значит, долго тепло будет».

Не помня себя, прижав руки к горлу, глазами, полными слез, узница следила гусиный вольный лет, чувствуя: предложи ей сейчас бог ли, дьявол отдать всю оставшуюся жизнь, небесную и земную, и бессмертную душу в придачу за один час полета в непомерной высоте – она согласилась бы не раздумывая!

Стая пронеслась над тюремным двором, и Елизавета оторвалась от щели, закинула голову, не отрывая глаз от клина, который медленно таял меж серых облаков. Остальные заключенные, да и часовые тоже, стояли замерев, с запрокинутыми головами, с одинаковым выражением острой тоски в глазах следя за дикими гусями, слушая их прощальный стон. И чудилось, всех пронзило одним выстрелом, так разом содрогнулись они от зычного крика:

– Что, бунтовать?! Бежать задумала?

Елизавета с робкой, недоуменной улыбкой оглянулась, напоминая человека, внезапно вырванного из сладкого сна, да так и ахнула, увидав начальника тюрьмы Кравчука, который спешил к ней со всех ног, держа в руке обнаженную саблю.

«Как же? – метнулась мысль. – Ведь он уехал?!»

Но это был воистину Кравчук во плоти, и, судя по ярости, изуродовавшей его и без того неприглядное лицо, узница, самовольно покинувшая место своего заточения, должна быть жестоко наказана.

Какое-то мгновение ослушница думала, что ей просто отрубят голову. Взлетела сабля, Елизавета только и могла, что зажмурилась... но Кравчук со свистом опустил саблю, сунул ее в ножны и схватил узницу за руку с такой силой, что она невольно вскрикнула и открыла глаза.

– Ах ты, тварь! – прошипел начальник тюрьмы. – Воровать?.. – И он подсунул ей к лицу свою широкую, что лопата, ладонь, на которой совсем маленьким гляделся шелковый кисет, из которого выпирали серебряные рублевики.

От негодования Елизавета даже про свой страх забыла:

– Да она меня сама уговорила! Неужто вам Матрена Авдеевна...

Она не договорила. Голова ее мотнулась, да и сама Елизавета чудом удержалась на ногах после страшного удара в лицо.

Чудилось: в голове что-то взорвалось. В глазах завертелись огненные колеса, и она схватилась за голову, силясь удержать бешеное круговращение двора, забора, человеческих фигур.