Чужак - Вилар Симона (читаем бесплатно книги полностью .txt) 📗
Тогда в Киев от Дира богатый обоз пришел. Люди говорили, как лихо побил степняков их младший князь, сколько добычи взял — и людьми, и конями, и возами, — отбив ухазар награбленное. Но возвращаться в Киев Дир не спешил, готовился пройтись и по землям извечных врагов Полянских — древлян. Вот ему ополчение и собрали. И с ним-то и отбыл тайно Любомир, посеяв в сердце отцовском страх и тревогу. Ведь было нечто в Любомире, отчего Микула не пускал сына в войско. И оказался прав. Любомир, хоть и вернулся среди тех немногих, кто после древлянского похода уцелел, да только будто подменили парня. Волхвы говорили, исполох завладел им. Может, и исполох. Да только считай уже больше месяца, Любомир людей дичится, сидит в закуте, смотрит в стену, ни с кем не разговаривает.
Напаром успели. К Городцу, усадьбе Селяниновича, подъезжали уже в темноте. За сжатыми нивами Городец возвышался на насыпи темной значительной массой, отсвечивая изнутри огнями. Здесь еще не спали, дожидались хозяина. И едва он появился, сторожа на вышке подали сигнал отворять мощные ворота.
Во дворе заходились лаем псы, но, признав в прибывших своих, стали повизгивать, припадая на лапы. Из людской вышла челядь. К спешивающемуся Микуле подбежали двое дворовых отроков, даже заспорили, кому соловую вести в стойло. Боярин обоим отпустил по незлобивому «лещу», заметив, чтобы сперва поводили лошадь по двору, дали остыть.
На высокое крыльцо вышла боярыня Любава. Дородная, статная, выряженная, как Твердохлеба-княгиня, на византийский манер, в серебрящиеся одежды. Боярыня стояла, подняв плошку с огнем. Родовая спесь не давала ей кинуться навстречу, но по дрожавшему от волнения в руке жены огоньку, по-сдерживаемому нетерпению Микула понял, что его сударыне есть что сказать. И наверняка о сыне.
— Ну что, звала волхвов? Смотрели сына?
Она закивала так, что даже тяжелые височные колты закачались.
— И не только их, но и настоятеля Агапия из христиан кликнула. Он-то и помог.
И, уже принимая у мужа дорожный опашень на рыжей лисе, стала тараторить, как волхвы едва не подрались, споря, как выливать исполох, а вот Агапий прямиком прошел к Любомиру, беседовал с ним долго. Она пыталась подслушать, но побоялась. Бог весть какой силой обладают эти христиане, что их даже в Царьграде чтут. А что Агапий помог, сразу стало видно. Любомир-то впервые к общей трапезе вышел, справлялся, когда родитель вернется.
У Микулы радостно застучало сердце, но к сыну в горницу поднимался степенно, не спеша.
— Здрав будь, сокол мой Любомир. — Сын вскочил с лежанки.
— Тато!
Так звал он отца еще несмышленым мальчишкой. И от этого у сурового Селяниновича увлажнились глаза. Захотелось обнять юношу, приголубить — такого крепкого, юного, с русыми кудрявыми волосами, ниспадающими на глаза. Но сдержался.
— Если есть что сказать — я всегда готов слушать.
Он и раньше говорил это сыну, но тот только отворачивался, и сейчас что-то мелькнуло во взволнованных синих глазах. Может, не так что сказал Микула? Он всегда был суров. Но теперь для сына себя сломил.
— Душу ты мне всю вытряхнул, хлопче мой. Не видишь али, что раз тебе покоя нет, то мне и подавно плохо.
У Любомира тряслись губы.
— А то, что скажу… В радость ли тебе будет?
— Мне все от тебя в радость. Только не молчи. Слышал, с этим длиннополым Агапием ты поделился. Али он тебе ближе отца родного?
— Он понимает. Они… христиане вообще понятливы. Волхвы бы меня за это с капищ прогнали камнями, житья бы не дали. Ты же… Я всегда знал, какой ты великий воин был, отец. В самом войске бистаганов удаль показывал. Я же… — Он вздохнул, собираясь с духом. — Я трус, отец.
Микула никак не отреагировал. Опустился на покрытый овчинами полок, жестом велел сыну сесть рядом. Видел, какое взволнованное и жалкое у того лицо.
Но Любомиру все же удалось взять себя в руки. Рассказывал спокойно. О том, как они с ополчением присоединились к войску Дира в степях, как весело шли вдоль древлянских лесов, как нападали на редкие селища. Тогда страха он еще не чуял, хотя и уходил, когда Дир, как обычно, начинал древлянских воев калечить. Муторошно становилось, в животе дрожало. Думал, это пройдет, когда своего первого врага зарежет, узнает, каково это — вражью кровь пролить. Потом они углубились в чащи. Лес там густой, нехоженый, порой просто приходилось прорубаться в чаще. Но проводники у Дира были из самих древлян. Князь их детей вез в обозе, грозился казнить люто на глазах отцов, если не выведут его проводники к древлянским погостам, к селищам, запрятанным в чаще. Однако, пока шли лесом, растянуться пришлось. Обозы и вовсе отстали.
Напали на них внезапно. Словно ведали о рейде Дира с дружиной, поджидали. Проводники вмиг исчезли, а к обозу было уже не вернуться. Да и о каком обозе говорить, когда казалось, что сам лес шел на них в атаку, стрелы летели отравленные, с визгом наскакивали древляне, страшные в звериных личинах, покрытые листвой. Возникали словно из-под земли.
Вот когда Любомир настоящий страх ощутил. А древляне шли так, как и не ведалось. Отовсюду несся их дикий клич. Выскакивали их воины, налетали их бьющие ястребы, набрасывались их страшные клыкастые.псы, свистели их стрелы, даже деревья вдруг стали валиться, видимо заранее подрубленные. А потом полетели из леса вязанки горящего хвороста, словно какой-то гигант метал их. Сушь в лесу была, потому и запылало все. Он, Любомир, шел сразу за отрядом прославившегося варяга Торира. Копье того умело биться по-особому, Гуляй Полем, да только получилось, что в лесу выстроиться как надо не выходило.
У юноши было несчастное лицо.
— Я держался среди своих покуда мог. Мне хотелось бросить все и бежать. Но куда? Те, кто сходили с тропы, оказывались в спрятанных под листвой ямах-ловушках, напарывались на заостренные колья, стонали страшно. И я жался к группе воинов из ополчения, даже, кажется, отбивался. Подле меня был Сурко, рыбалкин сын. Ты ведь помнишь его, отец? Он жил в селище на Черторые. Мы с ним и в поход вместе пошли. И как же смел был Сурко, как сражался, даже меня прикрывал! Но вдруг… В голове моей загудело, и я стал падать. Это позже я понял, что меня просто оглушило камнем из пращи. Шлем выдержал, но на несколько минут я словно потерял соображение, рухнул под кусты. А когда выполз… Гляжу, вокруг все пылает. Карабкаясь, я схватился за что-то, но это оказалась отсеченная рука. И тут я запищал, как заяц. Умолк, только когда увидел Сурко. Сурко еще был живым, даже силился привстать, но над ним уже сидел скрючившийся древлянин, рвал из распахнутой на животе раны Сурко внутренности и пожирал их. А как повернул ко мне лицо свое, жуткое, раскрашенное, окровавленное… Но я не убил осквернителя и злодея. Я сбежал.
