Звезда и тень - Кинсейл Лаура (читать лучшие читаемые книги .txt) 📗
Он видел ее отражение в зеркале. Неподвижность. На лице ничего не прочесть. Пальмы за окнами издавали легкий шорох. Сквозняк раздвинул гардины, пробрался в комнату.
Она тихо заговорила.
— Дорогой сэр, я никогда не считала вас человеком неразумным. Но то, что вы говорите, мне непонятно.
— Забудь! Просто забудь!
Он прошел в спальню, проверил засов.
Коща она вошла, Сэмьюэл стоял в сумеречном свете фонаря, глядел на кровать с сеткой от москитов. Леда тихо сказала:
— Я не смогу. Не смогу забыть.
— Забудь! Оставайся или уезжай! Поступай, как хочешь!
— Я никогда не хотела уезжать. Я слишком люблю тебя, ты знаешь.
Он быстро взглянул на нее:
— Боже, где безупречность манер? Когда джентльмен признается в любви, — он сделал вид, что цитирует по памяти из какой-то книги, — то леди должна ответить уклончиво, чтобы он не выглядел полным идиотом.
Она смотрела на него, затем потупила взгляд.
— Ты думаешь, то, что я сказала, неправда?
— Зная все обо мне, ты не можешь это чувствовать. Леда продолжала смотреть в пол.
— Все, что я знаю о тебе, — замечательно. Он рассмеялся, громко, грубо.
— Вот как!
— Все, — повторила она.
— Ты знаешь, да? Она сказала тебе? Она подняла глаза, в них светилась нежность. Он почувствовал, как у него засосало под ложечкой. Сэмьюэл не двинулся с места.
— Я люблю тебя.
— Это невозможно.
— Возможно.
Воздух с трудом находил путь в его легкие.
— Ты не должна это говорить. Я же сказал тебе, не должна…
Она упрямо подняла подбородок.
— Тем не менее я говорю. Он хотел уйти.
— Ты лжешь, ты не можешь.
— Я не хочу спорить с тобой. Накануне нашего первого вечера после свадьбы леди Тэсс упомянула несколько вещей, которые казались ей важными, имеющими отношение к нашему… к нашему браку. Она сказала, что тебе это не понравится, я вижу, что это так. Я очень сожалею, если ты видишь во мне недостатки, но я считаю, что ничего из того, что она сказала, ничто из того, что я узнала, общаясь с тобой, не заставит меня чувствовать к тебе иные чувства, кроме уважения и заботы, — ее голос начал дрожать.
Внутри него что-то дрогнуло. Он протянул руку. Прижал Леду к себе.
— Даже это?
Он крепко поцеловал ее, сжимая изо всех сил, хотя знал, что ей больно.
Цветок на ее корсете смялся, источая пряный аромат. Его руки скользили по ее телу. Пальцы находили соблазнительные изгибы, кружили по ним, подминая бело-красную юбку.
Сэмьюэл был возбужден… Намеренная грубость, мгновенная страсть… Вторжение.
Он отпустил ее внезапно, как и схватил.
В полосах розового цвета она выглядела взъерошенной, но привлекательной, глаза широко открыты.
— Да, даже это, — она отвернулась, расправила юбку. — . Потому что я наполовину француженка. Француженка, понимаете ли. И я знаю, что ты будешь сожалеть, если намеренно причинишь мне боль.
Да, он сожалел. Он хотел гладить ее волосы, ласкать. Но сейчас не осмеливался даже коснуться ее. Она не захотела бы эгего. Сэмьюэл даже не пытался понять, какое ко всему этому имеет отношение то, что она наполовину француженка.
Это — Леда, которая болтает невинный вздор, упрямая, нежная, решительная, неразумная; знать все то, что сидит в нем, знать, кем он был, и называть его замечательным… И говорить, что любит….
«А если я испугаюсь?» — спросил Сэмьюэл однажды у Дожена, давно, очень давно. И японец сказал: «Испугаешься? Страх рождается от противостояния, от борьбы. Всегда иди по течению, не противодействуй».
Тогда он понимал. В борьбе иди вместе с врагом, познай его.
Но теперь он не понимал. Взглянул на Леду и почувствовал, как огонь внутри него гаснет, гаснет, не оставляя даже пепла… Ничего.
Она глянула на него через плечо:
— Я хочу, чтобы ты остался со мной сегодня. Как уязвим, как не защищен отель!
— Я подожду на балконе, пока ты переоденешься. По ее губам скользнула улыбка:
— Конечно, я недолго. Только несколько секунд. Он прошел в гостиную. Свет бумажного фонаря остался в спальне. За окном тихо покачивалась лампа, отбрасывая кружки света, скачущие по траве. В дальнем конце газона стояла парочка, следя за игрой световых узоров. Еще больше желтых полос упало на траву, когда Леда зажгла электричество в спальне.
Сэмьюэл видел, как белые фигуры официантов скользят вдоль столиков на веранде — с естественной грацией. Увидел и услышал, как китайский служащий ругается из-за того, что ему принесли воду со льдом вместо лимонного мороженого.
Медленное умирание. Отстраненность желаний и сомнений, отстраненность от самого себя. Стать тенью и свободно парить в темноте.
Она почувствовала себя счастливой, слегка удивленной, когда увидела сетку над собой.
Сэмьюэла в спальне не было, но в гостиной чуть позвякивала посуда. Непричесанная, босая, она отодвинула сетку и пошла к двери в одной рубашке.
— Доброе утро, — сказала она нежно, только потом увидев Манало.
— Алоха, — гавайец, настоящий гигант по сравнению с китайцами, только что принес поднос с завтраком. — Алоха! Вот кушать, есть! Я должен вас отвести в дом Хаки-нуи, он сказать, вы приехать.
Сегодня вечером он словно побывал в промерзшем океане. Лед жжет — кончики пальцев, разум. До потери всех чувств. До пустоты.
Свет в спальне потух, остались только покачивающиеся розовые фонари.
Он вернулся в номер, медленно вошел в спальню.
Леда опустила москитную сетку — бледный траур спускался с потолка.
Он использовал сетку как укрытие, чтобы она не видела его в темноте. Прислонился к стене.
— Сэр, — ее голос был тихим и мягким
— Спи! Я здесь, я не уйду.
Внутри бледной сетки появилась тень.
— Ты не собираешься ложиться?
— Спи, Леда, спи.
Она еще долго сидела. Его глаза привыкли к темноте, но он не видел выражения лица Леды. В конце концов она легла на подушку. Через два часа тихий смех и голоса на веранде и на газоне смолкли, лунный свет бледными лентами лег на пол спальни, а ее ровное дыхание сказало ему, что она заснула.
34
Леду разбудил шум прибоя, очень ясный этим ранним утром. Ветра не было. Бесконечно мягкий воздух Гаваев поцеловал ее кожу. За окном с откинутыми занавесками сверкали красные гроздья поинкианы на фоне зеленой листвы.
Сэмьюэл должен проследить всю цепочку — без спешки, внимательно. Кто же расспрашивал о нем? В Китай-городе все сочли бы странным, если бы он проигнорировал эти расспросы.
Потребовалось только несколько дней, и выяснилось, что след ведет к огромному баркасу, стоящему на якоре у маленького острова в Жемчужной бухте. Хорошо, что след не уходил на плантации, где затерялся бы среди постоянно прибывающих рабочих.
Тишина — это особенность Жемчужной бухты; тишина, аквамарин и серебристая рябь воды. Полугавайец-по-лупортугалец стал временным спутником Сэмьюэла. Это был один из тех рыбаков, которые не задают лишних вопросов и потом не раскроют рта. Он греб размеренно, шляпа глубоко надвинута на глаза. Через равные интервалы издавал глубокий вздох.
Лицо Сэмьюэла тоже пряталось в тени его шляпы, он рыбачил, глядя не столько на сам баркас, сколько на дорожки, ведущие к нему.
Его противники не приложили особых усилий, чтобы замаскироваться. Может быть, просто не чувствовали необходимости.
Они выбрали удачное место — хороший обзор бухты, даже ночью не проберешься незамеченным. На барже было четверо, еще трое, насколько ему известно, в городе. Неясно, сколько их всего.
Имя одного из них — Икено. Нет смысла гадать, настоящее ли оно. Японцы любят менять имена с легкостью, которая изумляет иностранцев: новое имя — знак нового жизненного предназначения.
Без сомнения, Икено изменит имя, если ему удастся соединить части Гокуакумы.
Ставки высоки, козырная карта достанется тому, у кого будет сатанинский "меч.
Люди Икено следили за отъезжающими. Дожену пришлось бы, если бы он захотел покинуть острова вместе с лезвием Гокуакумы, делать это нелегально — через горы, потом в нанятом у контрабандистов каноэ, затем пересесть на океанское судно, но это потребовало бы слишком много везения.
