Обрученная с розой - Вилар Симона (читать книги полностью .txt) 📗

Филип Майсгрейв спросил:

– А разве граф Суррей позже не преследовал вас, не пытался мстить?

– О, да! Первое время мой знатный тесть так и пылал жаждой мести. Но ведь мы находились под покровительством Маргариты Анжуйской, и ему пришлось смириться. Однако он не простил ни свою непокорную дочь, ни меня. Граф проклял нас, запретив кому бы то ни было из своей семьи поддерживать связь с нами. Моя супруга несколько раз писала родным, но это ни к чему не привело. Гордый граф отказался от дочери и велел вычеркнуть ее имя из родовых грамот семьи Ховардов. Джудит лишилась своей доли наследства, а уж о приданом не могло быть и речи. Ее имя даже запрещено упоминать в семье Ховардов. Впрочем, с тех пор прошло слишком много времени, чтобы Ховарды вспомнили старое и вновь начали мстить.

Анна улыбалась, слушая Селдена, а Майсгрейв продолжал допытываться:

– Ну, а разве не тосковала ваша супруга, сэр, по своей семье, по близким и по тому высокому положению, какое было уготовано ей по праву рождения?

Саймон Селден повел плечом.

– Об этом один Бог знает. Но, клянусь правой рукой, она ни разу не дала мне понять, что это тревожит ее. Да и некогда ей тосковать. Джудит Селден полноправная хозяйка в Эрингтоне, и дел у нее всегда хватает, да и заботы о дочерях отнимают много времени.

Он улыбнулся, глядя вдаль.

– За тринадцать лет она родила мне семерых девчонок.

Анна невольно ахнула, а Майсгрейв покачал головой.

Селден же расхохотался.

– Да-да! Семь невест под крышей старого Эрингтон-Хауз и ни одного наследника мужского пола, которого я назвал бы Эдмундом, ибо еще со времен короля Ательстана [73] в нашем роду принято называть старшего сына в честь этого святого, покровителя нашей семьи.

Он негромко продолжал:

– Я люблю своих девчонок. Старшую, которая родилась, когда мы еще кочевали с двором Генриха и Маргариты, Джудит назвала в честь нашей благодетельницы-королевы, и великая государыня, узнав об этом, оказала нам честь, став крестной матерью малютки. Ей теперь двенадцать лет. Небеса даровали ей светлую голову, так что порой она поражает своей смекалкой и меня, и Джудит. Но – увы! – она дурнушка и никогда не будет ни на йоту так хороша, как наша вторая дочь Анабелла. Вы ее скоро увидите, и я не без гордости скажу, что, когда она вырастет, во всем Оксфордшире не найдется другой такой красотки. Третьей родилась моя любимица Этгита. Это настоящий бесенок. Нравом она очень напоминает Джудит в юности, но только перцу в ней поболее. После трех девчонок я страстно хотел, чтобы Джудит родила сына. Но она, словно мне назло, родила двойню – Одри и Уолшелину, а еще через два года на свет появилась Марион. Замок звенел от девчачьего писка. Но я был упрям, и через два года жена родила… О нет, не сына! Снова девчонку! Я дал ей имя Джудит, ибо ни одна из наших дочерей так не походит на свою мать, как эта малютка. А сейчас леди Селден снова в тягости, и я думаю, что теперь-то наконец у меня будет наследник. Должен же когда-нибудь прекратиться этот поток невест, иначе мне придется породниться со всем Оксфордширом!

Анна смеялась, слушая его. Ей редко доводилось встречать такого жизнерадостного и счастливого человека. Его бьющая через край энергия проявлялась в каждом жесте, в каждой улыбке. Он говорил и смеялся так заразительно, что Анна невольно забыла о своей усталости и тревогах. Даже суровое чело Майсгрейва разгладилось, и он тоже улыбался, слушая Саймона Селдена.

А тот вдруг приподнялся на стременах и радостно воскликнул:

– Клянусь правой рукой, мы уже у цели! Взгляните, вон виднеется мой старый Эрингтон-Хауз!

И кивком указал на зубчатые башни, синеющие между кудрявых древесных крон.

23. Замок Счастья

Рассказанная сэром Саймоном история казалась Анне похожей на волшебную легенду, где любовь преодолевает все преграды и счастливые влюбленные соединяются. Солнечный день, красноречие собеседника, взгляды Майсгрейва, которые она порой ловила на себе, – все это навевало Анне ощущение праздника. Однако, когда они въехали в лес, солнце скрылось и ветви зашумели под порывами ветра. Пришлось возвращаться к действительности. Обоз неспешно продвигался по бугристой дороге, и повозки то и дело увязали в жидкой грязи. На одном из ухабов повозку, в которой лежал Оливер, так тряхнуло, что раненый не смог удержать невольного крика. Анна тут же оказалась рядом.

– Потерпи еще немного, мой славный Оливер. Все будет хорошо. О тебе позаботятся добрые люди, и, даст Бог, все обойдется.

Юноша поднял на нее помутневшие глаза.

– Что обойдется? – облизнув пересохшие губы, спросил он, указывая на изувеченную руку с окровавленной повязкой. – Что обойдется? Теперь, даже если я и не умру, то навсегда останусь калекой, никому не нужным жалким калекой и, увы, больше никогда не испытаю, как бьется сердце в предчувствии битвы, никогда не согрею ладонь о рукоять меча!

Сойдя с лошади, Анна села подле Оливера и отерла выступивший на лбу и висках юноши пот.

– Не гневи Бога, Оливер. Ты остался в живых, ты среди друзей. Я понимаю, какая боль терзает твое тело и рвет сердце на части. Но почему ты решил, что никогда не сможешь сражаться? Я помню, в войске моего отца был солдат, у которого правая рука была отрублена едва ли не по плечо, но, держа меч левой рукой, он бился не хуже прочих и иной раз творил настоящие чудеса. А на увечной руке у него был железный крюк, которым он ловко удерживал свой щит.

Оливер повернулся к девушке:

– А как был устроен этот крюк?

Анна улыбнулась. Для этого юноши не было ничего желаннее битвы. Она вспомнила, как не раз слышала от Майсгрейва, что искусство владеть мечом у Оливера от Бога, и, несмотря на молодость, он может справиться с куда более опытным противником. Анна постаралась хоть как-то подбодрить и успокоить юношу, придумав никогда не существовавшего однорукого воина.

Между тем дорога вышла из леса, и Анна невольно испытала разочарование при виде родового гнезда Саймона Селдена. Эрингтон-Хауз вовсе не походил на тихий замок из легенды, где в довольстве и мире обитают счастливые влюбленные.

Замок стоял на равнине, если не принимать во внимание небольшой склон, тянувшийся от поместья к лесу. Это было приземистое неуклюжее строение, потемневшее от времени, с зарешеченными окнами, узкими бойницами и покрытыми мхом и лишайниками стенами. Тяжелые круглые башни с выщербленными зубцами возвышались по углам усадьбы, связанные крепостной стеной, замечательной скорее своей древностью, нежели мощью. Все строение окружал ров с темной зацветшей водой, в которой среди мусора плавали стаи уток и гусей. И хотя из ворот пастух гнал стадо овец, а на ближней лужайке женщины отбеливали холсты, во всем ощущались упадок и бедность. Глядя вокруг, Анна с грустью усомнилась, так ли уж была права Джудит Ховард, променяв роскошную и блестящую жизнь супруги вельможи на прозябание в бедности и глуши.

Прогрохотав по подъемному мосту, они въехали в неуклюжие саксонские ворота. Анна огляделась. Узкий двор окружали высокие стены, на которых дожди оставили темные потеки и пятна. Прямо перед нею находилось двухэтажное каменное строение, столь древнее, что кое-где камни кладки вывалились и выбоины были замазаны глиной и торфом. Двор был не вымощен, и, соскочив с седла, Анна тотчас увязла в жидком месиве. Вокруг суетились слуги, принимая лошадей, разгружая повозки. Под ногами людей и лошадей с кудахтаньем метались куры, доносились жалобное блеяние овец, собачий лай. Анна увидела, как сэр Саймон, ловко спрыгнув с коня, стремительно пересек двор и, сбросив плащ на руки подбежавшему слуге, стал торопливо подниматься по деревянной лестнице на крытую галерею, где показалась женщина с ребенком на руках.

И здесь Анну ждало еще одно разочарование. Слушая рыцаря, девушка представляла себе его возлюбленную легкой и прекрасной, как фея, подобной утонченным образам церковных витражей с их тонкими запястьями и золотыми кудрями. Сейчас же перед ними предстала маленькая розовощекая поселянка с огромным животом. И хотя в движениях женщины сквозила благородная грация, руки ее огрубели от работы, а наряд был сшит из домотканого сукна, явно не подобающего дочери графа, потомка королей Англии.