Триумф Анжелики - Голон Анн (электронные книги без регистрации TXT) 📗
Этот вид казни ужаснул всех индейцев, до этого ни разу не видевших ничего подобного. Они посчитали недостойным, что ему помешали спеть перед смертью песню мертвого.
Вспомнив, что он планировал действовать активнее, чем все предыдущие губернаторы, и считая себя вице-королем, он воспользовался фактом смерти супруги и объявил о репрессиях по отношению к индейцам, которые должны были затронуть все территории, вплоть до Долины Пяти Наций.
Он был уверен, что найдет в Монреале, где было за кого отомстить, охотников принять участие в этом проекте.
Четыре отряда, главный — милиция, поменьше — группы абенакисов, альгонкинов и гуронов собрались и отправились целой флотилией вверх по Сен-Лорану, чтобы добраться до форта Фронтенак.
Он призвал миссионера, отца Раге, который вместе с отцом де Геранд, отправился к индейцам и убедил их отправить делегацию в Катаракуи, чтобы приветствовать нового губернатора.
Племена, которые сожалели о том, что традиционная летняя встреча с пирами и танцами, которую устраивал господин де Фронтенак, поддались на щедрые посулы, поверили льстивым речам и решили удовлетворить свое любопытство по поводу нового губернатора. Многие из них — вожди и старейшины Пяти Наций, в сопровождении небольших отрядов охраны, вышли на дорогу озера Онтарио.
Когда банкет был окончен, и все расслабились, он приказал своим людям окружить их, и связать по семь человек, накинув веревки на шеи, и связав руки. Индейцы во весь голос запели свои «куплеты смерти».
Сорок пять главных ирокезов были таким образом взяты в плен и доставлены в Виль-Мари, а затем в Квебек, где их отправили на галеры Марселя.
Узнав, что план удался, и что сорок посланцев Пяти Наций уже держат в руках весла на галерах, господин де Горреста, все еще опьяненный яростью и собственными грандиозными планами, бросил свои отряды на лагеря ирокезов. В Катаракуи они высадились совсем рядом, на юго-восточном берегу Онтарио. Выбор территории был неудачным.
Оннонтаги в течение долгого времени были очень мирной нацией. Они не внимали призывам Уттаке, одного из самых воинственных вождей племени Аньеров, к массовому уничтожению французов.
Миролюбие не помогло Оннонтагам. Шестьсот солдат, триста всадников и также отряды индейцев обрушились на них. Через два дня с главными поселениями этого племени — Кассуэтсом и Туансо, — было покончено.
Воины оннонтагов, хоть и многочисленные, но разобщенные из-за осенней охоты, не смогли вовремя собраться.
При этом, сама природа словно взбунтовалась против несправедливости, и на нежную осень обрушила всю свою мощь суровая северная зима.
Солдаты, недавно прибывшие из метрополии, одетые в легкие мундиры, проснулись под снегом, или не проснулись вовсе, замерзнув.
Многие были раздавлены деревьями, которые еще не успели сбросить листву и не выдержали тяжести свежевыпавшего снега.
Это было началом разгрома. Без снегоходов, не по сезону одетые, солдаты проваливались в ледяные трещины, в проруби озер, которые еще не замерзли, и которые новички принимали за снежные равнины.
Кантор де Пейрак, который все это время поднимался вверх по реке Утауз и наконец добрался до бухты Джорджия с намерением подойти с юга к поселениям ирокезов, был остановлен снеговыми буранами на острове Манитулин, и остался зимовать у оджибвэев.
К востоку от Онтарио, худо-бедно собранные армии под предводительством канадской конной милиции, пострадали от внезапных холодов, но, зная край, смогли укрыться в фортах или миссионерских поселках на озерах Шамплейн и Сен-Сакреман на севере реки Гудзон, на острове де Ламот, в фортах Ришелье и Сорель.
Сам господин де Горреста остался в форте Фронтенак, на озере Онтарио.
В начале еще была надежда на установление хорошей погоды, на потепление, на возвращение осени. В этом никто не сомневался.
Вплоть до берегов Атланты на юге и до залива Сен-Лоран на востоке, обрамленных черно-зеленым морем, разбросав ледяную крупу, раскинулась Белая Пустыня, покрыв густым покровом бескрайние территории.
И в одном из уголков этой территории, который назывался Вапассу, женщина и трое маленьких детей, заживо погребенные узники, лишенные помощи, вот уже несколько недель существовали под угрозой голодной смерти.
ЧАСТЬ ТРИНАДЦАТАЯ. БЕЛАЯ ПУСТЫНЯ
46
Тревога, которой она не позволяла перерасти в панику, начинала охватывать ее. Стоило ей открыть глаза, как ком подкатывал к горлу. Прежде чем заметить наступление нового утра, узнать свет нового дня, проснувшись, она тут же испытывала эту боль, которая не давала ей дышать и терзала сердце. Беспокойство, которое свидетельствовало о чутком восприятии происшедшего, которое уже давно прояснило для нее ситуацию; правда, осознание скорее подсознательно, перед которой она отступала словно упрямая лошадь, вызывали у нее взрывы проклятий и ругательств, позаимствованных во «Дворе Чудес», самое слабое из которых начиналось на букву «г», слово, которое француз любого звания и положения, (равно как и француженка), держит в закоулках своей памяти, чтобы выразить в слишком неприятной ситуации все свое неудовольствие.
Признание неудачи, катастрофической и даже гибельной ситуации, протест против такой участи и против всех врагов, предателей, которых она обвиняла в случившемся, равно как и себя, потому что она совершила глупость — все это было заключено в этом слове, коротком и символическом одновременно, в этом крике побежденного, но еще сопротивляющегося року и людям существа. И повторив его несколько раз, Анжелика почувствовала себя лучше. Этот крик должен был быть услышан и понят тем, кто имел на это власть.
Прокричав его вслух, она утешилась и снова обрела мужество. Она «выпустила пар», выругавшись, и теперь разум снова оживал в ней, к ней снова вернулась способность видеть вещи не в таком мрачном виде.
На самом деле она напрасно ругалась на все четыре стороны. Еды хватит еще на несколько дней, а потом они что-нибудь придумают… или придет подмога. Она приходила в себя, встряхивала головой, выпрямлялась, чистила одежду, словно чтобы очистить ее от миазмов беды, и, столкнувшись взглядами с Шарлем-Анри и близнецами — этими маленькими змеями — по словам Иоланды, бывшими всегда настороже на счет запретных слов, и ничего не упустивших из высказываний матери по поводу этой чертовой жизни, она рассмеялась:
— Вставайте, котятки. Уже не так холодно. Пойдем, попробуем проверить ловушки Лаймона Уайта.
Детям нравилось выходить на улицу, когда позволяла погода, и она заметила, что они радовались не столько свежему воздуху, сколько тому, что они снова видели родные пейзажи.
Для них Вапассу осталось прежним. Да и она стала по-новому смотреть на эти края. Она вновь видела родное лицо на фоне смертельной маски.
Дети были правы. Счастливые времена, прошедшие в Вапассу, не смогли бы стереться из памяти…
Он сказал ей: «Я построю для вас королевство». Это не было королевством. Понятие не подходило для Америки. Это была маленькая республика. Вместе с детьми, по вечерам, они привыкли играть в «маленькую республику».
Она спрашивала их:
— Кто живет в нашей маленькой республике?
И они старательно представляли лица людей, которых они любили, и кого им так не хватало.
Шарль-Анри «переводил» Анжелике слова близнецов, когда она не понимала, о чем они говорят.
— Они говорят о Колене, они говорят о собаке, они говорят о Гренадине…
Она тренировала их память, интересуясь теми картинками, которые они представляли себе из прошлого, и по их выбору просила восстановить или оживить какую-нибудь из них.
— А вы помните того-то? Вы помните ту? Он был хорошим? Злым, ты говоришь? Что он сделал, что тебе не понравилось, Раймон-Роже?
Из тех, кого они помнили или наоборот она выбирала некоторых и рассказывала о них, словно сказку, словно читала книгу о маленькой республике и о подвигах ее героев.
