Проигравший из-за любви - Брэддон Мэри Элизабет (читать книги полностью .TXT) 📗
В эту зиму дом на Вимпоул-стрит был веселее, чем обычно. Флора нашла необходимым устраивать вечера для своих друзей, и там всегда была хорошая музыка и приятное общество, в то время как миссис Олливент заботилась о том, чтобы чай и кофе были самого лучшего качества и чтобы в гостиной был неплохой буфет, все это помогало создавать хорошую репутацию дому доктора Олливента. Когда начался оперный сезон, доктор удивил свою жену тем, что снял ложу в Ковент-Гарден, маленькую, но уютную и неплохо убранную. Однажды он спросил ее, не хотела бы она иметь дом в деревне, и когда она улыбнулась и сказала: «Да, это было бы прелестно», он тут же оформил документы на виллу в Теддингтоне.
— Вы не должны находиться в Лондоне как в тюрьме, моя любовь, лишь из-за того, что я хочу, чтобы вы всегда были рядом со мной, — сказал он. — Теддингтон же не, так далеко отсюда и я мог ездить туда каждый день, а вы можете оставаться там, сколько пожелаете, Хотя я, признаться, чувствую себя лучше, даже находясь в своей приемной, когда знаю, что вы здесь и что я могу увидеть ваше милое лицо в любой момент.
Обстановка и украшение виллы в Теддингтоне составили приятную альтернативу Хайд-Парку и Итальянской опере. Флора сама выбирала мебель, иногда при участии своего мужа. Доктор Олливент купил виллу как игрушку для своей жены и желал удовлетворять малейшие ее прихоти. Это было своего рода искупление за тот проступок, воспоминание о котором жалило его как змея. И поэтому он хотел выполнить все желания, которые могли возникнуть у нее, он хотел уберечь ее от любого зла, помочь ей во всем, чтобы она, даже узнав его тайну и возненавидев его, могла все же взглянуть на прошедшие дни и признаться: «Он был добр ко мне, и некоторые из моих счастливейших дней были проведены с ним».
Была ли Флора действительно счастлива в своей новой жизни? Если бы ей задали такой вопрос, то она вряд ли могла бы найти основание для отрицательного ответа. Она оглядывалась иногда на дни своего детства, но ей казалось, что та Флора, которую она когда-то знала, любимая и счастливая, был своего рода образ, который давно уже скрылся за пеленой годов. Оглядываясь на свое детство, на свое безоблачное существование, Флора все еще считала его лучшим и счастливейшим периодом жизни. Но она призналась себе и своему мужу, что в целом она и сейчас счастлива и была счастлива даже тогда, когда сидела на кладбище на северной стороне Лондона, где ее отец спал самым крепким сном под серым гранитным памятником.
— Папа желал, чтобы мы поженились, — сказала она однажды своему мужу, — и поэтому именно с чувством выполненного обещания я прихожу к нему на могилу. Я была бы ничтожна, если бы вышла замуж за кого-нибудь, кто ему не нравился.
Глава 29
Любой из тех людей, кто был допущен в таинственные недра дома мистера Гарнера в это время, вряд ли смог бы не заметить перемен в его жилище, даже в нем самом, хотя эти изменения были почти неуловимы. Однако Джарред Гарнер редко кого приглашал к себе в дом, если только на то не было веской причины, связанной с его интересами. Лишь немногие обладали привилегией общаться с Джарредом, среди них был и мистер Лейбэн. Конечно, у Гарнера были друзья и союзники, но он имел обыкновение встречаться с ними в тавернах, находящихся неподалеку от дома, где их разговоры могли быть более свободными, чем в его собственных апартаментах.
— Я не хочу, чтобы кто-нибудь сплетничал о моем доме, — замечал обычно мистер Гарнер, такое откровение было не совсем лестным для его компаньонов.
Так уж случилось, что произошли некоторые перемены в жизни Гарнеров, обитающих на Войси-стрит. Зеваки и сплетники заметили тот факт, что миссис Гарнер стала покупать больше мяса, чем в прежние годы, и что Джарред стал приходить домой пьяным гораздо чаще и работал меньше, о чем свидетельствовали темные окна дома по вечерам вместо веселого огонька керосинки, освещавшего его рабочее место в прежние дни.
Таким образом, обитатели Войси-стрит позволили себе предположить, что в семье Гарнеров улучшилось благосостояние. Вряд ли продажа поношенной одежды пошла у них лучше, чем раньше; безвкусные платья по-прежнему висели в окнах магазина, и все реже звенел колокольчик у входной двери. Быть может, Гарнеры получили наследство и на них осыпались золотые плоды с дерева судьбы? На этот вопрос обитатели Войси-стрит отвечали отрицательно: о наследстве старая миссис Гарнер немедленно бы все рассказала. Об этом можно было бы услышать в скобяной лавке, в баре «Королевская голова», где миссис Гарнер бывала ежедневно, приходя сюда за пивом. Нет, было что-то таинственное в источнике доходов Гарнеров, что-то, о чем обитатели Войси-стрит не могли догадаться.
Если бы особенно любопытные могли войти в круг семьи Гарнеров, то они смогли бы увидеть, что их благосостояние зиждется на не вполне чистых средствах.
Раньше Джарред был готов делать до изнеможения свою работу, а затем, устав от своего труда, он подолгу слонялся по улице. Теперь же такие вспышки работоспособности были необычайно редки, руки стали менее крепкими, а глаза менее острыми. Он стал пренебрегать некоторыми своими покупателями как в скрипичном, так и в картинном ремесле. Сейчас он подолгу проводил время над картиной для человека, которому он раньше даже боялся предложить свои услуги. Словом, Джарред Гарнер, никогда не ступавший честным путем, находился теперь на пути к своей гибели.
Миссис Гарнер заметила это и начала горевать над столь стремительным падением своего сына и много раз плакала, думая о неожиданных поворотах судьбы. Конечно, у них сейчас было меньше трудностей со счетами на воду, чем раньше, и хорошие порции мяса заменили такую пищу, как рубец, сосиски и овечьи головы. Но даже это изобилие не вызывало удовлетворения у миссис Гарнер, потому что существовала атмосфера беспокойства вокруг жизни Джарреда, волновавшая ее больше, чем все трудности прошлой жизни.
Возможно миссис Гарнер чувствовала все эти тревоги из-за того, что не имела возможности поделиться ими с кем-нибудь. Луиза же исчезла из этого маленького дома, и никто на Войси-стрит не знал, куда она отправилась. Лишь однажды ранним утром два года назад несколько людей видели кэб, Войси-стрит вообще-то не очень славилась ранними подъемами, в кэб поместили чемодан и большую коробку от шляпы, причем обе эти вещи были совершенно новыми, и видели также, что Луиза садилась в кэб, в то время как Джарред, стоя в одной рубашке и тапочках, давал инструкции кэбмену. Затем отец и дочь расцеловались и на этом расстались, и с того дня никто больше на Войси-стрит не видел Луизу Гарнер.
Миссис Гарнер, когда ее подруги задавали вопросы о Луизе, отвечала, что девушка в положении, после чего некоторые из них начинали сплетничать и говорили, что не очень-то любят всякие тайны и были склонны думать, что старая миссис Гарнер не стала бы рассказывать такие вещи о своей темноглазой внучке, если бы не было чего-то, из-за чего она должна была прятать ее от мнения публики.
Дом, точнее, та его часть, которую снимали Гарнеры, стал совсем унылым без быстрых шагов Лу, напевания песенок и мелькания ее загорелого лица, когда девушка, как ветер, перемещалась по комнатам. Наемная служанка, выполняющая работу Луизы за полкроны в неделю и за обеды, была рыжеволосой, с белыми ресницами, немного глуховата, медлительна в движениях и склонна к хронической простуде.
— Это был мой жребий — потерять всех тех людей, которые находились рядом со мной, — заметила как-то миссис Гарнер грустно, заняв свое место за обеденным столом.
Джарред, мучившийся уже долгое время непрекращающимся кашлем, немытый, непричесанный и носящий свой любимый неглиже — костюм, состоящий из поношенной рубашки и котелка, зевнул и потянулся, равнодушно оглядывая стол, на котором находились зажаренные телячьи лопатки и пикантный луковый соус.
— Да, но во всяком случае ты еще не потеряла меня, моя старушка, — сказал он между зевками.
— Я не совсем уверена в этом, Джарред, — жалостливо проговорила мать. — Да, мы спим под той же крышей, правда, и в те часы, когда все работают, ты еще здесь, правда, без особого аппетита и поэтому я думаю, что еще не потеряла тебя. Но ты сейчас не тот Джарред, что был раньше.
