Дикое сердце - Браун Вирджиния (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью .txt) 📗

Еще несколько миль они ехали молча по проселочным дорогам, местами больше похожим на едва заметные тропинки, стараясь держаться подальше от больших дорог, кишащих бандитами всех мастей.

— Даже со смертью Максимилиана война еще не закончилась, а я не хочу испытывать судьбу больше, чем это необходимо, — сказал наконец Рафаэль, и Аманда согласилась. Боже, трудно поверить, что Макса казнили. Хуарес был непреклонен и отказал просьбам всей Европы и Соединенных Штатов проявить милосердие к императору.

Даже пылкие мольбы Агнес дю Сальм были отвергнуты. Четырнадцатого июня военный суд Мексики объявил смертный приговор Максимилиану, Мирамону и Мехиа. Хуарес отказал в помиловании, но по просьбе барона Магнуса, министра Пруссии, пожаловал им три лишних дня жизни, чтобы приговоренные могли уладить свои дела, проститься с родственниками и исповедаться.

Принц и принцесса Сальм проявили себя истинными друзьями несчастного императора, и Феликс Сальм готовил для него побег, но тщетно, потому что Максимилиан отказался в этом участвовать. Феликс оставался в тюрьме, а Агнес приказали покинуть город в сопровождении вооруженной охраны. Как обычно, неукротимая Агнес не позволила себя запугать, встретив ледяной сарказм генерала Эскобедо с гневным пренебрежением, и заявила, что она не сделала ничего, чего могла бы стыдиться, и ничего, чего он бы не сделал на ее месте. Она защищалась очень ловко, и Эскобедо однажды обмолвился, что «предпочел бы встретиться лицом к лицу с целым батальоном сторонников императора, чем с разъяренной принцессой Сальм».

Пока Агнес сражалась за императора, Максимилиан терпеливо ждал в своей камере рядом с Мирамоном и Мехиа. Он покорился судьбе, а узнав, что, послухам, Карлота умерла в Европе, даже почувствовал какое-то странное успокоение.

«Как я только что узнал, моя бедная жена освободилась от страданий, — писал он в письме австрийскому министру барону Лаго. — Это известие хотя и разрывает мне сердце, но в то же время невыразимо утешает». Максимилиан не хотел оставлять сумасшедшую и беспомощную жену, и так никогда и не узнал, что Карлота все еще жива.

Когда казнь, сначала назначенная на три часа дня четырнадцатого июня, была отложена, появился проблеск надежды. Ночью восемнадцатого июня принцесса Сальм вернулась в Сан-Луис-Потоси и, ворвавшись в комнату президента, упала к ногам Хуареса и стала умолять его пощадить императора. Он попытался ее поднять, но Агнес вцепилась в его колени, говоря, что не двинется, пока ее просьба не будет удовлетворена.

— Мадам, — печально произнес Хуарес, — мне горько видеть вас на коленях. Но даже если бы все короли и королевы Европы были на вашей стороне, я не мог бы сохранить ему жизнь. Это не я, это мой народ хочет его смерти, и если я не выполню их волю, люди сами заберут его жизнь. И мою тоже.

Феликса дю Сальм-Сальма пощадили, но в четверть восьмого девятнадцатого июня Максимилиан, Мирамон и Мехиа стояли на Серро-де-лас-Кампаньяс — холме Колоколов — перед лицом своих палачей и города Керетаро. Максимилиан в последний раз посмотрел на крытые черепицей здания, барочные башни, апельсиновые рощи и сады Керетаро, потом дал каждому из семи палачей по золотой унции и попросил их целиться получше. Последние слова, которые он выкрикнул по-испански, были: «Viva Mexico! Viva Independencia!» [32] Блеснула сабля и раздались выстрелы. Австрийская империя в Мексике прекратила свое существование.

— Теперь ты скажешь, куда мы направляемся? — спросила Аманда, когда они остановились на ночлег. Она стояла на коленях около небольшого костерка, быстрыми искусными движениями лепила маисовые лепешки и укладывала на шипящую сковородку.

Наблюдая за ней, Рафаэль подумал, как сильно она изменилась. Это была уже не та девушка, что приехала в горный лагерь два года назад. Теперь Аманда стала более уверенной, обрела особенную манеру держаться, которой он восхищался. Она блистала при дворе Максимилиана, как будто для этого и родилась, украшая его своим присутствием. Но также легко она могла приспособиться к отсутствию земных благ, что и доказала за прошедшие месяцы. Хорошее качество, подумал Рафаэль, поскольку более чем вероятно, что в материальном смысле он сможет дать ей очень мало.

Каса-де-Леон теперь отойдет государству. У него нет никаких законных прав на асиенду, поскольку все его попытки отыскать свидетельство о браке между отцом и матерью не увенчались успехом. Годы публичных заявлений Фелипе о том, что его брат — незаконнорожденный, обернутся против него, если только Хуарес не захочет проявить снисхождение, что весьма сомнительно. Разумеется, Хуарес благодарен Рафаэлю за верность и помощь, но ему вряд ли понравится идея расстаться с таким лакомым куском.

Ничто больше не имело такого значения, Как прежде.

И все же единственное, что было важно сейчас, это Аманда и ребенок — его ребенок. Он удивлялся, почему вообще когда-то сомневался в этом. Глупая гордость и упрямство. К тому же он не хотел поддаваться эмоциям. Знал ли он на самом деле, что такое любовь? Нет, но он точно знал, что должен удержать Аманду любой ценой, должен убедить ее остаться с ним. Или это и есть любовь?

Они могут вернуться в Буэна-Виста. Соединенные Штаты не будут спешить предоставлять убежище сторонникам императора, и это даст ему время осуществить свой план. А если в Техасе ничего не получится, есть множество других мест, куда они могут поехать вместе.

— Ты останешься со мной, Аманда. — Он говорил очень тихо, и Аманда встретила спокойный взгляд его золотых глаз.

— Что… что ты сказал, Рафаэль?

Неужели… Нет, она не ослышалась. Когда он повторил свои слова, добавив, что они больше никогда не расстанутся, Аманда задержала дыхание, прикусив нижнюю губу; ее синие глаза стали огромными, как озера.

— Да, Рафаэль, конечно, я останусь с тобой, — задыхаясь, прошептала она. — А ты… ты уверен?

Почему она спросила об этом? Что, если он скажет «нет» или рассмеется и заявит, что это просто шутка? Но нет, Рафаэль не шутил; он кивнул и подтвердил свои слова.

Заплакав, Аманда села на землю с недоделанной лепешкой в руке, не замечая, что кукурузная мука пачкает ее руки и юбку, забирается в нос и размазывается по лицу, когда она вытирает слезы.

— Ну а теперь почему ты плачешь? — Голос Рафаэля звучал раздраженно и нетерпеливо. Он протянул ей чистый кусок ткани, бормоча, что у нее никогда не бывает носового платка.

— Это потому что, — пробормотала она сквозь слезы, — потому, что… мне кажется, я счастлива.

— Что ж, Боже помоги нам, если ты когда-нибудь узнаешь наверняка! Мне придется достать тебе целый вагон носовых платков.

Тут Рафаэль оказался рядом, взял ее за подбородок и, повернув к себе, коснулся ее рта своими теплыми губами, нежными и ласкающими.

— У тебя вкус тортильи, — пробормотал он ей в ухо, и его рот двинулся вниз по шее к плечу, лаская, дразня, даря неизъяснимое наслаждение. И на этот раз Аманда ответила без всяких оговорок.

— Техас, — через несколько минут пробормотал Рафаэль; его сильные загорелые руки блуждали под ее свободной рубашкой, лаская атласную кожу, и это было так знакомо и так драгоценно для него.

Аманда, откинув назад голову и закрыв глаза, задержала дыхание, когда его пальцы добрались до ее соска, и легко выдохнула, заставляя себя сосредоточиться на том, что он говорит, а не что делает.

— М-м… что это значит, Техас?

— Я везу тебя в Техас, в Буэна-Виста. — Его рот скользил по ее уху, язык рисовал влажные круги и заставлял ее трепетать.

— Как мило, — удовлетворенно ответила Аманда, выгибаясь ему навстречу. Ее голова опять откинулась назад, когда его губы спустились к впадинке на шее, где пульс отбивал бешеный ритм. — Техас, Мексика, Теннесси — любое место будет милым, если я с тобой, Рафаэль.

На этот раз Рафаэль понял значение ее слов: ей не важно где, лишь бы вместе. Он поймал себя на том, что обещает, по-испански и по-английски, никогда больше не покидать ее.