Узник страсти - Блейк Дженнифер (книги онлайн полностью .txt) 📗

– Очевидно, я была не права, – с необычной резкостью в голосе сказала мадам Роза. – А сейчас ты должна рассказать мне, о чем говорил тебе Гаспар.

Аня колебалась всего лишь мгновение. Она сама предложила это и не могла отрицать, что ей было бы интересно увидеть реакцию мачехи.

– В основном он рассказывал мне, почему никогда не просил вас выйти за него замуж.

– Ему нравится существующее положение вещей, при котором его светская и частная жизнь существуют отдельно друг от друга, причем я нахожусь в одной из них, а его квартеронка – в другой.

– Вы знаете о ней?

– Я же не дурочка.

– Наверное, нет, но вы все же ошибаетесь насчет Гаспара. – Аню охватили угрызения совести за то, что она собиралась сделать. Вмешиваться в жизнь других людей всегда было неразумно.

– Разве?

– Он попросил бы вас стать его женой, если бы думал, что вы примете его предложение. Его квартеронка – не более чем ширма, служащая для защиты вашего доброго имени. Он любит вас.

Аня не могла бы сказать, каких слов или действий она ожидала от мадам Розы. Краснеть или запинаться было настолько же не в характере ее мачехи, как и проявлять бурную ярость или высказывать неискренние угрозы. И все же она ожидала чего-то большего, чем то, что получила.

– Разве? Действительно ли это так? – сказала мадам Роза. С этими словами она отвернулась и, развернув веер, стала лениво обмахиваться им, прислушиваясь к болтовне своей дочери и ее подружки.

Аня осталась наедине со своими мыслями. Равель и Гаспар, члены тайного Комитета бдительности. Действительно ли это было правдой или это лишь история, придуманная для того, чтобы успокоить мадам Розу? Неужели теперешняя администрация, мертвой хваткой державшая город за горло, была настолько обеспокоена деятельностью небольшой группки людей, которую она увидела в доме квартеронки, что послала полицию, чтобы разогнать их?

«Бдительность». Это слово предполагало настороженность, постоянную заботу. Без сомнения, мотивы некоторых членов комитета были самыми возвышенными, и все же это могло оказаться не более чем поводом для того, чтобы вырвать власть из рук публично назначенных чиновников и самим осуществлять ее. Что же в таком случае могло предотвратить нарушение ими самими законов для достижения собственных целей? Можно ли доверять им в том, что они не станут использовать власть, чтобы навязывать собственные предпочтения, чтобы осуществлять свою личную месть, чтобы получить свою личную выгоду? Однако нельзя было отрицать, что наступило время, когда просто необходимо что-то предпринять. В управлении городом был такой хаос, что люди, избранные для того, чтобы управлять городом, занимались как раз всем тем, чем, как она боялась, могут заняться члены Комитета бдительности, только в гораздо больших масштабах. Эти чиновники были по большей части американцами, которые приехали в этот город, чтобы сделать себе состояние в богатейшем морском порту мира. Они использовали суматошную и беспорядочную тактику, присущую северным политикам, чтобы оттеснить креолов, которые видели в общественной деятельности не карьеру, а выполнение своего долга перед обществом. Они пытались взять в свои руки медлительную и основанную на невмешательстве политику управления городом, в основании которой лежали горячие споры за кофе и вином, оканчивающиеся сердечным согласием, подхлестнуть ее и превратить в нечто, больше похожее на шумную, кровавую и лишенную всякого изящества борьбу быка с медведем. А в последнее время они принялись подрезать сухожилия быку, чтобы быть уверенными в том, что победа будет на стороне медведя.

Но если Равель действительно был членом этого тайного комитета, то как объяснить желание тех мужчин убить его? Или ее? Существовала ли связь между бандитами в «Бо Рефьюж» и теми, кто остановил экипаж, в котором она ехала в ту ночь, когда они смотрели Шарлотту Кушман в роли Екатерины? Была ли эта попытка покушения на ее жизнь, как и более позднее нападение на нее арабов?

Нет. Она не должна позволять своей фантазии заходить так далеко. Единственной причиной того первого нападения было ограбление. Оно произошло, потому что они свернули в боковые улицы, стараясь избежать пробки возле театра. Это была простая случайность.

Ее внимание привлек появившийся на сцене мужчина. В течение какого-то времени за закрытым бархатным занавесом были слышны негромкий стук, скрип, шарканье и скрежет. Сейчас все затихло.

Когда публика заметила на сцене высокого мужчину в вечерней одежде, звуки голосов, шепот и шум, производимый большой беспокойной аудиторией, затихли, и сейчас лишь иногда раздавалось негромкое покашливание.

Мужчина поднял к губам золотой свисток в форме флейты и издал длинный мелодичный звук. Изо всех сил он прокричал:

– Когда вы услышите этот звук во второй раз, это будет сигналом к началу полуночной трапезы. Сейчас он извещает об открытии второго ежегодного бала живых картин «Мистической группы Комуса». Будучи капитаном команды Комуса, я приветствую здесь вас всех и желаю вам радости в сезон Марди Гра. Пусть начнется веселье! Смотрите! Боги и богини – на предназначенных им местах!

Сделав широкий жест, капитан покинул середину сцены. Занавес распахнулся, и отовсюду послышались возгласы восхищения, когда перед зрителями предстала великолепно освещенная, сверкающая яркими цветами прекрасная сцена. В этой первой картине, которая называлась «Победа Минервы», были представлены около четверти персонажей в порядке, обратном тому, в котором они шли во время парада, все со своими мифологическими атрибутами и другими символами своей божественности. Позолоченные и отполированные, усыпанные цветами и окруженные ужасными и прекрасными животными, они неподвижно стояли в высокомерных или величественных позах. Над каждым былзакреплен чудесный транспарант с его именем, подсвеченный изнутри.

Занавес продолжал раскрываться, пока одна за другой не стали видны все четыре живых картины – «Полет времени», «Вакханалия» и «Команда Комуса и процессия». Картины были похожи на произведения искусства в натуральную величину, каждое из которых отличалось великолепной композицией и производило максимальный эффект своими цветами и пропорциями, а также сочетанием добра и зла, возвышенного и смешного.

Какие огромные усилия были затрачены, какие невероятные суммы потребовались, чтобы представить эту иллюзию. В зале были люди, которые, качая головами, бормотали себе под нос:

– Сколько денег, сколько денег потрачено напрасно!

Но были и другие, которые смотрели сияющими глазами и всем сердцем воспринимали радость момента, восхищались полетом творческого воображения и были счастливы от того, что являются частью этого чуда.

Мало-помалу в публике снова начался шум, послышались восклицания:

– Смотри, вон летучая мышь, какое чудовище!

– Посмотрите на лебедей!

– Бедный Атлант, ему приходится тащить на себе такую тяжесть!

– Пегас выглядит так, будто действительно может полететь!

– Как они это сделали? Как они это сделали?

Равель находился в предпоследней картине. Аня сидела и смотрела, как он стоит в костюме козлоногого бога Пана, который должен был бы казаться смешным, но который вовсе не казался таковым, и невольная улыбка играла у нее на губах. Какой из него получился прекрасный бог любви – такой же прекрасный, каким и должен был быть этот бог, и в то же время такой неспокойный и выбивающий из колеи, как беспокойна сама любовь. Поза, в которой Равель стоял, была превосходной – одновременно просительной и угрожающей, нежной и похотливой. У него не двигался ни один мускул, а свет лампы над его головой сиял золотом на виноградных листьях, вплетенных в его иссиня-черные волосы, поблескивал на его широкой бронзовой груди среди черных вьющихся волос.

Он не видел ее, так как не мог смотреть никуда, кроме как прямо перед собой, и она была благодарна за это. Почему она должна была полюбить его? Почему один его вид разжигал у нее внутри желание, о котором она даже и не подозревала две недели назад? Она чувствовала, как ее тянет к нему, как будто им нельзя находиться порознь, как будто она никогда на протяжении последних семи лет не была свободна от него. Ей казалось, что они оба были втянуты в нечто, находящееся вне их контроля, возможно, в один из этих древних мифов о любви и ненависти, ревности и разрушении, которые тщеславные боги разыгрывали для собственного развлечения и из которых не было иного выхода, кроме смерти.