Рабыня страсти - Смолл Бертрис (бесплатная регистрация книга .TXT) 📗
Тогда она высвободила груди, вновь завладев его руками, и провела его ладонями вдоль всего своего тела — по талии, по бедрам. Одну ладонь его она прижала к своему венерину холмику. Без каких бы то ни было указаний он проник одним пальцем меж ее потайных губок. Она была уже влажна…
— У тебя здоровые инстинкты, — одобрила она его действия. — Но пока убери руку. Со временем я покажу тебе свое потаенное сокровище и научу, как заставить его сверкать… — Теперь она снова повернулась к нему лицом. Приподнявшись на цыпочки, она вновь потянулась к его рту. Кончик ее языка медленно скользнул по его полным губам — сначала по верхней, затем по нижней. — Открой рот и высунь язык… — скомандовала она. Когда он повиновался, она показала ему, как могут языки исполнять дивный танец любви. — Ну разве это не восхитительно, мой господин? — спросила она и нежно укусила его за нижнюю губу.
Он не только чувствовал биение крови во всем теле, но и слышал его. Дрожь во всем теле становилась все сильней и сильней. Зрение слегка затуманилось, и дыхание, кажется, становилось прерывистым…
— Как врач, — медленно выговорил он, — я знаю, что происходит между мужчиной и женщиной. Вот сейчас мне хочется швырнуть тебя на пол и войти в тебя так глубоко, как только смогу, Зейнаб, ты совратительница!
— Лучше тебе вооружиться терпением, Хасдай, господин мой… — она за руку подвела его к ложу. — По крайней мере трижды за эту ночь, — пообещала она, — из твоего тела изольются соки любви. У тебя их явно переизбыток — и все из-за твоего воздержания. А теперь ляг на спинку, я займусь твоим телом.
Он послушно лег на самую середину постели, и она склонилась над его телом. Начиная со лба и медленно продвигаясь вниз, она принялась покрывать его красивое тело нежнейшими и легчайшими поцелуями. Когда она лизнула поочередно его соски, сознание его затуманилось… Словно завороженный, он следил, как ее золотоволосая голова скользит все ниже и ниже — и вдруг он ощутил ее нежные губки на своем члене. Вначале она покрывала поцелуями напряженный ствол, потом язычок заскользил вокруг рубиновой головки — и он вскрикнул, не сумев сдержаться. Губки ее сомкнулись вокруг члена, и Хасдай застонал, когда она сделала ими движение сверху вниз, потом еще, еще…
— Я уже.., уже… — стонал он.
— Еще рано, — предупредила она и оказалась поверх его тела. — Сосредоточься на моей груди, отвлекись от беснующегося жеребца в твоем паху, Хасдай. Вот так… — похвалила она его, когда он вновь принялся ласкать дивные полусферы. Тогда она приподнялась и затем стала опускать свое легкое тело, пропуская в себя его возбужденное естество — медленно, мучительно медленно, покуда оно не скрылось в ее недрах без остатка. На лице его застыло выражение изумления и восхищения. Он готов был разрыдаться…
Он почувствовал, как мышцы ее недр смыкаются вокруг его плоти, сдавливая ее нежно, но сильно. Он сжал ее груди, стараясь из последних сил контролировать себя. Она приподнялась на его бедрах, и прежде чем он успел запротестовать, опустилась вновь, и, вновь, и вновь… Объятие ее дивных бедер было чувственным и сильным. Он хотел, чтобы это блаженство длилось целую вечность.., но вот плоть его словно взбухает, трепещет, и его любовные соки вырываются на волю из долгого своего заточения, заполняя собой потайные глубины ее сказочного тела. Тело ее выгнулось, голова запрокинулась — и она рухнула на него без сил. Руки его сжали ее в крепком благодарном объятии…
Некоторое время они лежали молча. Он подумал было, что она заснула. Но вот она потянулась и привстала. Поднявшись с постели, она занялась жаровней, подогревая воду. Затем она перелила ее из глиняного сосуда в серебряный кувшин, добавив в него немного благовоний. Она поставила кувшин на столик у постели, на котором уже лежала стопка аккуратно сложенных хлопчатых салфеток. Взяв одну из них, она погрузила ее в воду, а затем выжала. Потом она нежно омыла его теперь обмякший член. Он чувствовал себя отдохнувшим, как никогда в жизни. Ощущение было совершенно новым, ни на что не похожим…
После того как Зейнаб позаботилась о нем, она занялась собою. Затем вылила воду и выкинула использованные салфетки, тщательно сполоснула кувшин и тут же поставила на жаровню новую порцию воды для подогрева. Вернувшись к постели, она достала из золотой корзиночки чашечку и флакон с укрепляющим средством. Она налила немного в чашечку и заставила Хасдая выпить все залпом.
— Обычно у тебя в этом нужды не будет, — объяснила она, — но, поскольку сегодня у тебя это впервые, я хочу взбодрить тебя…
— Ты была потрясающа! — сказал он с восхищением, осушив чашечку. — В самых тайных моих сновидениях я не видел женщины, которая могла бы.., была бы.., ты была поразительна, Зейнаб!
— Каждый мужчина говорит такие слова своей первой женщине — и каждая женщина своему первому мужчине… — Она рассмеялась. — Так, значит, тебе было приятно?
— А ты в этом сомневаешься? Я буду до конца дней своих благодарен тебе, мой прекрасный друг! — честно отвечал он.
— Может быть, теперь ты согласишься доставить радость семье и женишься? — поддразнила она его.
— Да нет у меня на это времени! — запротестовал он. — Вот это — все, что я могу сделать для калифа и для своей прекрасной Рабыни Страсти Зейнаб! — Он притянул ее к себе. — Поучи меня еще немного, Зейнаб. Я знаю, что это было лишь начало…
— Жизнь моя принадлежит тебе, мой господин, и я всегда готова тебе служить, — шутливо произнесла она.
— А отшлепать Рабыню Страсти дозволяется? — спросил он весьма серьезно, но в глубине его темных глаз плясали озорные искорки.
— Ну, если боль может принести наслаждение… — отвечала она и, быстро склонившись, куснула мочку его уха. Затем лизнула и поцеловала раковину, потом подула…
Он же опрокинул ее на ложе, накрыл ее своим телом и нежно укусил за сосок. Затем лизнул и поцеловал нежную плоть, спрашивая:
— Нравится тебе это, Зейнаб?
— О-о-о-о, мой господин схватывает все на лету!
***
Хасдай-ибн-Шапрут, казалось, брал реванш за все годы добровольного своего безбрачия. За короткое время под руководством Зейнаб он превратился в неутомимого и умелого любовника. Он жаждал узнать все, что ей ведомо. Он хотел изведать всего — хотя тотчас же отмел для себя содомию. Эта форма страсти внушала ему отвращение, хотя он знал, что многим мужчинам подобные забавы по вкусу, притом не только с женщинами, а порой — для разнообразия — и с мальчиками.
Ему нравилось, когда она становилась перед ним на колени, касаясь его живота дивными своими волосами и лаская его ртом… Потом она становилась на четвереньки, а он входил в ее любовный канал сзади… Ему нравилось, когда она сидела лицом к нему, вобрав глубоко в себя его член, а он страстно целовал ее в губы… Иногда она садилась спиною к нему на его член, а большие его ладони играли ее грудью. Так разнообразны были ухищрения страсти, и, если бы не Зейнаб, он, возможно, умер бы, так и не узнав об этом… Его затянувшаяся девственность теперь была его тайной — постыдной тайной…
— Ты станешь прекрасным мужем какой-нибудь милой еврейской девушке, — сказала она однажды, сидя с ним за шахматной доской. Она тщательно обдумала ход, а потом передвинула фигуру.
— Я не хочу брать в дом жену, — задумчиво сказал он, изучая положение фигур на доске.
— Но почему? — требовательно спросила она.
— А потому, — он сделал ход конем, — что времени для жены у меня просто не будет, а уж о детях и говорить нечего… Ты, моя дорогая, для меня — замечательное утешение в моих трудах. Ты открыла мне глаза на мир плотских, наслаждений, ты верно служишь мне,. Зейнаб. Но, если я прихожу поздно или вообще не прихожу домой, ты не жалуешься и ни в чем меня не упрекаешь. Ты прекрасно понимаешь мой долг перед калифом, перед всей Аль-Андалус, перед еврейской общиной… Ты знаешь, что все это для меня превыше всего. Ты не пытаешься заставить меня позабыть про Новый Год, про Хануку, про Пасху… Ты не обременишь меня ни сыновьями, которых я обязан был бы достойно воспитать, ни дочерьми, которых я должен был бы выдать достойно замуж, дабы не осрамиться перед соплеменниками… Вот почему я не женюсь, Зейнаб. В еврейской общине достаточно молодых здоровых мужчин, которые возьмут жен, а те нарожают им кучу детишек. Я же уникален в своем роде и весьма ценен не только для братьев по крови, но н для всей страны… У меня есть двое младших братьев — род мой не прервется. Увы, родители мои меня не понимают — но, по крайней мере, они усмирили свою гордость и, скрепя сердце, приняли все как есть…
