Гордая американка - Бенцони Жюльетта (читать книги без регистрации полные txt) 📗
– Повремените с критикой! Лучше бы удостовериться, что она прибыла на место: звонок в «Отель дю Парк», другой – мадемуазель Матильде, и дело сделано. Мы наконец-то сумеем обрадовать мадам Александру: изумруды-то найдены!
– Но нет ни медальона, ни убийцы бедняги Муано. – Мы идем по следу. Один художник, мастерская которого расположена на той же улице, приметил азиата, одетого по европейской моде, в шляпе, который фланировал по улице Кампань-Премьер. Его внешность оказалась настолько необычной, что художник остановил его и предложил попозировать; азиат вырвался и пустился от него бегом.
– Этот эпизод может представлять интерес лишь в том случае, если ваш художник достаточно наблюдателен и умел, чтобы набросать внешность встречного. Что-то не верится: для нас все китайцы на одно лицо…
– Я уже обратился к нему с такой просьбой. Он обещал, что постарается предоставить мне результат своих трудов. Сначала я позвоню в Канны; если ожидание затянется, зайдите ко мне завтра… Антуану не пришлось долго томиться в неизвестности.
Вечером того же дня Ланжевен позвонил: никто – и не без основания! – не видел миссис Каррингтон ни в каннском «Отель дю Парк», ни у мадемуазель Риво, которая очень просила держать ее в курсе дела.
– Все-таки загляните ко мне завтра утром, – предложил Ланжевен. – Художник обещал занести мне свой набросок. Будет невероятной удачей, если окажется, что вы уже встречались с преступником: среди моих знакомых лишь вы один жили в Китае.
– Комиссар! – взмолился живописец. – Вы имеете представление о численности населения Китая?
– Нет, и не желаю. Лучше постарайтесь завтра зайти.
– Если это доставит вам удовольствие… Полицейское управление, расположенное на Кэ дез Орфевр, показалось Антуану не больно уютным местечком: белая мебель, темно-зеленые папки с латунными ручками, поцарапанные вешалки, плохо натертые полы, черные чугунные печурки, все в пыли… Впрочем, кабинет главного комиссара Ланжевена выделялся новеньким письменным столом, чистым полом и букетом маргариток в вазочке. Кроме того, здесь пахло добротным английским табаком.
Ланжевен имел радостный вид, что было ему совершенно несвойственно.
– У меня есть новости! – протрубил он. – Наша прекрасная американка повторила свой июньский подвиг: она вторично дернула стоп-кран, чтобы сойти с поезда в Боне.
– Знаю! – отозвался Антуан, опускаясь в потертое кожаное кресло.
– Откуда?
– Очень просто: у меня есть давний приятель – проводник спального вагона в Средиземноморском экспрессе. Я виделся с ним вчера вечером, и надо же было так случиться, чтобы миссис Каррингтон ехала в его вагоне! Поскольку она проделывает это во второй раз, он уже привык к ее выходкам. Правда, кое-что он все же никак не возьмет в толк: почему Бон, почему именно его поезд? Не скрою, мне тоже хотелось бы в этом разобраться.
– Что вы намерены предпринять?
– Провести предстоящую ночь в Дижоне и с утра отправиться в Бон. Городок, слава Богу, невелик, и такая женщина, как Александра, не может остаться незамеченной. Как насчет рисунка?
Вместо ответа Ланжевен извлек из ящика лист бумаги и протянул его посетителю. Тот впился глазами в узкое лицо под фетровой шляпой, старательно изображенное художником. Чем больше он вглядывался в эти черты, тем больше убеждался, что где-то их видел. Наконец, память подсказала ответ: вынув из кармана карандаш, он прикрыл ладонью шляпу и нарисовал вместо нее высокий тюрбан с черным страусиным пером.
– Одно очевидно: ваш убийца – женщина, а не мужчина…
– Женщина?.. Да вы бредите!
– Нисколько! Я видел ее в Опере, куда привел миссис Каррингтон в самом начале ее пребывания в Париже. На ней был элегантный туалет от лучшего кутюрье и богатые украшения. Мне уже тогда показалось, что я встречал ее раньше, но я не успел привести в порядок воспоминания, а потом запамятовал о встрече.
– Миссис Каррингтон тоже ее видела?
– Да, но не придала этому значения… Кажется, вспоминаю: в тот вечер на ней был тот самый медальон!
Мужчины на некоторое время примолкли. Ланжевен вертел пальцами карандаш. Антуан все разглядывал рисунок, словно он мог приоткрыть ему какую-то тайну.
– Если я правильно понял, – проговорил комиссар, – искать теперь придется на на дне, как я предполагал, а в роскошных отелях?
– Одно другому не помеха. Но эта особа ловка и, по-моему, должна обитать в отдельном доме или квартире. Если бы мне удалось вспомнить, где я видел ее еще раньше! У вас есть всего один экземпляр портрета?
– Конечно, но я закажу копию.
– Не трудитесь! Дайте-ка лучше лист бумаги и карандаш, которому вы все равно не находите применения. Я справлюсь и сам.
Вскоре он оставил Кэ дез Орфевр, унося в кармане копию наброска. Пока он работал, его посетила идея, которой он до поры до времени не хотел делиться с полицейским. Сперва ее надо было развить, а для этого ему требовался покой. Таковой он обретет в поезде, который помчит его в Бургундию. Потом, когда будет найдена Александра, он расспросит своего друга Бланшара, который прожил в Китае гораздо дольше, чем он, и, быть может, разбудит в том воспоминания. Для этого им придется увидеться с глазу на глаз. Навести полицию на него и на его очаровательную супругу было бы дурной услугой, ибо семейное счастье и так далось им нелегко.
Прибыв в Бон, Антуан быстро разыскал Александру. На Лионском вокзале, прежде чем сесть в поезд, он поговорил с Пьером Бо, который, подтвердив рассказ комиссара, добавил кое-какие детали:
– Не знаю, почему она так поступила, но могу сказать одно: она выглядела очень несчастной.
– Может быть, она с кем-то встретилась в поезде?
– Нет, если не считать меня и стюарда, который принес ей ужин, поскольку она отказалась от вагона-ресторана.
– Она хоть как-то объяснила, зачем дернула стоп-кран?
– Никак. Не считать же объяснением желание еще раз повидать Бон…
– Да уж! Но придется довольствоваться этим. Впрочем, все оказалось проще, чем он предполагал.
Добрейший Бужю, которому он представился родственником беглянки, направил его в отель «Золотое дерево у коновязи», где мадам Брене со вздохами и причитаниями насчет «цветущей красавицы» направила его в монастырскую больницу, однако только после того, как он снял на ночь номер.
Узнав от сестры Мари-Габриэль, что ее хочет увидеть гость, Александра, не дав монахине времени закончить фразу, наотрез отказалась с кем-либо встречаться; однако, услышав, что посетитель назвался просто Тони, она обрадовалась: наконец-то настоящий друг!
– Где он?
– Во дворе. Он отказался пройти в приемную, сказав, что было бы преступлением не рассмотреть получше такой великолепный монастырь. Он дожидается вас на галерее.
– Узнаю Антуана! Ведь он художник…
Закутав голову и плечи белой шелковой косынкой, Александра побежала на галерею. Посетитель, заслышав ее торопливые шаги, вскочил на ноги и едва успел подхватить ее и не дать упасть: она зацепилась за камень.
– Тони! – вскричала она. – Как я рада вас видеть! Но как вы здесь очутились?
– Этот вопрос лучше было бы переадресовать вам, Александра. Что занесло вас, еретичку, в папистскую обитель?
– Что за речи! Мать-настоятельница мыслит шире: у нее здесь находят приют больные… – Вы тоже больны? – поспешно спросил он, обеспокоенный.
– Да, у меня болит душа… и, возможно, сердце. Я не знала, куда мне деваться. Я оказалась совсем одна, совсем потерялась…
– Как это потерялись? Почему вы не возвращаетесь домой, в Нью-Йорк?
– Потому что Нью-Йорк – уже не дом для меня. Мой муле готовится к разводу. Вот, ознакомьтесь!
Она вынула из кармана платья письмо Джонатана с вложенной в конверт статьей Лоррена и, сунув его Антуану, разразилась такими отчаянными рыданиями, что он повременил с чтением и, обняв бедняжку за плечи, подвел ее к стене и заставил сесть; потом он прижал ее к себе и дал выплакаться. Свободной рукой он перекладывал страницы, пробегая глазами роковое послание. Чтение вызывало у него разнообразные чувства: сперва удивление, потом возмущение, наконец, гнев. Раньше ему и в голову не могло прийти, что главный прокурор способен оказаться таким доверчивым глупцом, чтобы принять решение о расторжении брака на основании какого-то злого навета, в котором к тому же фигурировали всего лишь инициалы. Не имея обыкновения утаивать свои мысли, он без обиняков заявил:
