Единственная моя - Сатклифф Кэтрин (книги без регистрации полные версии .txt) 📗
– Расслабься, – сказал он. – Я не собираюсь набрасываться на тебя, хотя, должен признаться, эта мысль иногда приходит мне в голову.
Оливия проморгала.
– Я еще не выразил тебе благодарности за помощь с Брайтуайтом и горнорудной компанией. Если причина твоей меланхолии кроется в чувстве недооцененности...
– Нет.
– Тогда почему ты так чертовски несчастна, Оливия?
– Я не несчастна. Брайтуайт стал для меня настоящим домом.
– А как насчет меня?
– Насчет тебя?
– Кем я стал для тебя?
Она помолчала, лихорадочно подыскивая подходящий ответ.
– Другом, я думаю.
– Другом. Опиши мне свое понятие дружбы. Кто такой друг?
– Наперсник. Товарищ. Единомышленник.
– Наперсник? Ты никогда не открывалась мне, девочка, ни в чем.
– Ты конечно же, ошибаешься.
– Ты никогда не говорила мне, какие чувства ты на самом деле испытываешь от разрыва со своей семьей? Или о том, что касается моей роли во всем этом. Ты злишься на меня? Я почти ничего не знаю о твоем прошлом. Даже не знаю истории с этой татуировкой.
Оливия почувствовала, что краснеет, и бросила на Майлза раздосадованный взгляд. Он усмехнулся.
– Только не говори мне, что твой любовник был азиатом-татуировщиком.
– Едва ли. Но этот джентльмен был крайне настойчив. Он уверял, что у меня экзотическая красота, которую такое произведение искусства возвысит до немыслимых высот. – Вскинув бровь, она отвела взгляд, обвела глазами долину, позволяя ласковому ветру охладить жар смущения на ее щеках. – Это мое тело, – произнесла она задумчиво. – Какое право они имеют презирать меня за то, что я захотела сделать с ним нечто такое, что не нарушает законов и никому не делает плохо? Некоторые женщины размалевывают лица краской, пудрой и румянами. Я захотела иметь маленькое изображение розы на груди, потому что это позволяет мне чувствовать себя... особенной. Необычной. И... чувственной.
Оливия снова взглянула на Майлза. Взгляд его внезапно сделался напряженным.
– Мое признание не слишком шокирует вас, сэр? – с подчеркнутой язвительностью спросила она.
Он медленно покачал головой.
– А тебя не будет шокировать, если я скажу, что и сам нахожу эту татуировку крайне чувственной? – Губы его вызывающе скривились, и сердце Оливии вздрогнуло.
Майлз мягко рассмеялся, словно играл с ней. Она бы не удивилась, если б он дотронулся до нее в этот момент. Однако этого не случилось. Он растянулся на земле и ответил ей вопросом на вопрос.
– Какой ваш любимый цвет, миссис Уорвик? – Он посмотрел на ее платье. – Полагаю, коричневый.
– Голубой.
– Но у тебя нет ни одного голубого платья.
– А что мне даст голубое платье?
– Доставит удовольствие.
– Возможно. – Оливия подняла глаза на безоблачное небо. – Мне попалось однажды одно платье в маленьком парижском магазинчике. Очень красивое, светло-голубое, с кружевами цвета слоновой кости. Я представляла, как бы выглядела в нем, всякий раз, как мы приходили туда с Эмили на ее примерки. Однажды я даже надела его, оно сидело на мне безупречно. Единственный раз в жизни я действительно почувствовала себя красивой.
– Почему же не купила его? – спросил он мягко.
– Нужно было многое купить для Эмили. Да и отцу была нужна новая обувь. И потом, – она небрежно пожала плечами, испытывая одновременно радостное волнение и беспокойство от этой новой близости с Майлзом. – Не думаю, что голубое платье согрело бы меня зимой. Или принесло прохладу летом. Разве голубой цвет красивее, чем коричневый? Сомневаюсь.
– Может, и нет. Однако шелк гораздо приятнее ощущается на коже, чем ситец.
Оливия наконец прямо взглянула на мужа.
– Ты намекаешь на то, что я недавно дала указание твоему портному сшить тебе рубашки из ситца, а не из шелка? Ситец намного дешевле и лучше соответствует возможностям нашего бюджета.
– Полагаю, это относится и к моим сапогам?
– В Миддлхэме прекрасный сапожник, который может сшить сапоги за треть стоимости твоего лондонского мастера.
– Продолжай.
Оливия заметно оживилась.
– И кроме того, если мы будем вкладывать деньги в местный бизнес, уверена, горожане станут относиться к нам с большим уважением.
– С чего ты взяла, что мне есть дело до отношения к нам горожан? Лично мне нравятся мои сапоги, сшитые в Лондоне. Мило Джонс шьет мне сапоги с незапамятных времен.
– Похоже, что ты консерватор, противник перемен. Прекрасно. Если ты настаиваешь...
– О Господи. – Майлз выплеснул свое вино и бросил кружку на землю. – Ты, должно быть, еще несчастнее, чем я думал.
– Прошу прощения?
– Мне даже не удается втянуть тебя в спор. Впрочем, неважно. Вернемся к разговору о дружбе. Я заметил, что ты не доверяешь мне своих тайн. Кроме того, ты избегаешь меня при каждой возможности. Разве друзей избегают?
– Мы же вместе сейчас.
– Но у тебя такой вид, словно в любой момент ты готова вскочить и удрать от меня, как перепутанный кролик. Стоит мне приблизиться к тебе хотя бы на дюйм, как ты вся настораживаешься. Как будто приближение мужа к жене – величайший из грехов. Объясни мне, как ты можешь считать мужчину подходящим для того, чтоб выйти за него, но не подходящим для того, чтобы спать с ним?
Она неловко заерзала на гранитном валуне и сделала вид, что любуется лошадьми.
– А Чарльз Фоулз, кажется, не на шутку привязался к твоей матери. Он стал писать ей стихи.
– Ответь на мой вопрос, – настаивал Майлз.
С большим трудом Оливии удалось сделать глубокий вдох.
– Проще говоря, наш брак был заключен строго по расчету... по крайней мере, так я думала.
– А иначе не вышла бы за меня?
– Я не собираюсь перебирать все эти «если». Это ни к чему не приведет. Что сделано, то сделано.
– Так какого дьявола ты боишься?
Оливия отложила в сторону недоеденный круассан и стряхнула крошки с колен. Боится? Да, у нее масса невысказанных страхов. К ее лицу хлынул жар, с каждой секундой становясь все горячее, а тело напряглось. И все же... сердце колотилось от сознания того, что Майлз Кембалл Уорвик хочет ее сейчас так же сильно, как в тот вечер в бассейне. Это проявлялось в его напряженно застывшей позе и горящем взоре.
