Сильнее только страсть - Джеймс Роби (читаем книги .txt) 📗
Насчет красоты двух женщин во дворце – Изабеллы и Джиллианы – в последнее время не утихали горячие споры: какая из них совершеннее? Первая была француженкой двадцати лет, с шелковистыми волосами золотого оттенка и снежно-белой кожей, за что сразу же, как увидели ее в Англии, ей дали прозвище Изабелла Прекрасная. Если сравнивать с цветком, то она напоминала лилию. Вторая – шестнадцатилетняя воспитанница принцессы Марии с черными как смоль волосами, отливающими синевой на солнце, со смуглой, теплого оттенка кожей. Если говорить о цветке, ее, пожалуй, можно сравнить с черной розой.
Все знали из слов Марии, что девушка – сирота, родившаяся где-то в Нортумберленде и жившая у нее в Эмсбери, и звали ее Джиллианой из Эмсбери. Королева Изабелла стала звать ее Лия, и, хотя имя не нравилось ни Марии, ни Джиллиане, оно прилепилось к ней.
Опустившись на колени в семейной часовне, принцесса Мария думала сейчас о том, как два красивых женских создания – Изабелла и Джиллиана – удивительно не похожи друг на друга. Юная королева вся на виду – со своими речами и чувствами, порой не слишком сдержанными. Джиллиана – вся в себе, бесстрастна и холодна настолько, что у многих появлялось провокационное желание сделать что-то нарочитое, чтобы вызвать ее на откровенность, заставить раскрыться. Да и внешне: Изабелла – небольшого роста, грациозна, воздушна, предельно женственна; Джиллиана – высокая, ледяная, как изваяние, с мужскими повадками, тщательно прячущая свои сильные мышцы и округлившиеся груди под складками одежды.
В то время как Изабелла почти не скрывает безмерной тоски по ласкам своего супруга, кому людская молва приписывает, и совсем не напрасно, увлечение существами мужского пола, пребывающими у него в фаворитах, Джиллиана до сих пор остается совершенно безразличной к вниманию мужчин. С тем же равнодушием, что и к своей расцветшей красоте, она относится ко всем красавцам или считающим себя таковыми, чем немало их огорчает, даже оскорбляет. Для нее идеалом мужчины продолжал, видимо, оставаться тот, кто искусно владеет оружием, у кого сильное тело и открытая добрая душа. Словом, такой, каким был ее отец. А всякая там галантность, куртуазность, всякие обожающие взгляды и медоточивые словеса – не для нее.
Однако она не очень старается показывать свое отношение к мужчинам и тем более к королю. К нему она испытывает тайное презрение, не понимая, как может Изабелла вожделеть к такому ничтожеству. И если кое-что Джиллиана все же прощает ему, то только потому, что он родной брат Марии, а вовсе не потому, что коронован и восседает на том самом троне, на котором сидел еще Эдуард Исповедник и который, насколько ей известно, украл отец этого короля у законных наследников из Шотландии.
Разумеется, Джиллиане не могло прийти в голову, что нынешний король является, в сущности, ее дядей. Да она и не захотела бы иметьблизким родственником человека, не проявляющего ни малейшей заботы о своем государстве и подданных, открыто отдающего все свои чувства наглым фаворитам; человека, которого в прошлом году его собственные лорды заставили подписать унизительное для него соглашение о том, что в большинстве случаев он не смеет действовать в одиночку и не должен решать государственные вопросы без их одобрения. А совсем недавно те же разъярившиеся лорды казнили самого любимого из его фаворитов, наглого гасконца по имени Пьер Гавестон.
Король был в страшном гневе ив такой же печали, он проплакал несколько дней, но противостоять своим пэрам не посмел. Королева Изабелла рассказывала Джиллиане о переживаниях короля, а сама посмеивалась и прикрывала лицо красивой белой ручкой.
– Уж теперь-то, надеюсь, он вернется ко мне в постель. Как только окончится его истерика...
Джиллиана полагала, что король ни за что не изменит своих пристрастий, но она жалела бедняжку королеву и не стала ее разочаровывать.
В яркий августовский день, когда Джиллиана находилась в покоях королевы, сестра Мария, покинув часовню, уселась возле окна в одном из широких коридоров замка. Рядом с ней находился брат Уолдеф, давно ставший ее хорошим другом, а также капелланом. Она уже почти забыла о своем удивлении, когда семь лёт назад, поздней осенью 1305 года он внезапно появился у нее в монастыре Эмсбери и заявил, что Господь посылает его к ней, дабы сопровождать ее в дальние и близкие путешествия. Сначала она отнеслась к нему без особого доверия, однако не отказала от дома, а вскоре приземистый полноватый цистерцианец полностью расположил ее к себе своим умом, дружелюбием и бескорыстием.
– Я хотел бы поговорить с вами о Джиллиане, – сказал монах.
Мария взглянула на него, оторвавшись от вышивания. Она не любила сидеть без дела и сейчас занималась вышивкой на алтарном покрывале, которое хотела взять с собой в Эмсбери, куда собиралась вернуться перед святками.
– В последнее время, брат, вы только о ней и говорите, – заметила она с улыбкой.
Уолдеф оставался серьезным.
– Мне кажется странным, – продолжал он, – что до сих пор никто не сделал ей предложения. Ведь она привлекает взоры многих, я знаю, однако ни один мужчина не говорил с вами о ней, верно?
– Возможно, потому, что у нее нет приданого, – предположила Мария, и опять на ее лице мелькнула улыбка.
– Но разве вы не дадите его? – с подкупающей чистосердечностью воскликнул монах.
– Уверена, она его не примет, – с чуть заметным вздохом сказала Мария.
– Но почему же?
– Это было одним из ее условий.
– Условий чего? Расскажите, прошу вас.
Мария внимательно посмотрела на него, и вот что он услышал.
Джиллиана ни за что не хотела идти в услужение к королеве Изабелле, не хотела поступаться своей свободой, так она говорила сестре Марии. Мария начинала сердиться и наконец спросила, на каких условиях та согласилась бы стать придворной дамой. Она искренне считала, что для девушки нет ничего зазорного в том, чтобы прислуживать не слишком счастливой молодой женщине, оказавшейся на чужбине без родных и близких, собственно, как и сама Джиллиана. Кроме того, такая служба выведет ее из замкнутого круга в монастыре, даст возможность познакомиться со многими людьми, с иным образом жизни.
– И, знаете, брат, что она мне ответила? – продолжала Мария. – Я запомнила ее слова. Обещайте, сказала она, что никогда не дадите мне никакого приданого. Потому что, если у меня появятся деньги или имущество, кто-нибудь наверняка сделает мне предложение стать его женой, и тогда я сама тоже стану имуществом. Если же у меня ничего не будет, закончила упрямая девчонка, я, пожалуй, смогу прожить жизнь спокойно и так, как хочу. Как мне нужно... Брат Уолдеф сокрушенно покачал головой.
– Звучит несуразно, а она ведь неглупое дитя... Нет, какая чепуха! – взволнованно воскликнул он. – Совсем наоборот: с ее красотой она без всякого приданого легко может стать добычей какого-нибудь отъявленного негодяя, который обесчестит ее.
Мария сухо сказала:
– Я привела ей такой довод, но она спокойно возразила, что всегда сможет постоять за себя. – Мария искоса взглянула на капеллана и со вздохом договорила: – Она сказала чистую правду, вы знаете лучше меня.
Уолдеф тоже вздохнул. Да, он знал и помнил ее еще ребенком, игравшим далеко не в детские игры. А в последние годы кое-что слышал о ней от стражников в Эмсбери, удивленных и восхищенных ее неженской силой и умением владеть оружием разного рода. Еще они рассказывали ему об одном настойчивом малом из селения рядом с Эмсбери, который вознамерился во что бы то ни стало поцеловать ее, а может, совершить нечто иное, и как она спокойно отделалась от него, а бедняге пришлось обращаться к монаху-лекарю, чтобы тот залечил ему кинжальную рану в заду.
С той поры она стала еще немного выше ростом и значительно крепче. Переросла уже своих друзей-соперников, молодых воинов из охраны монастыря, Питера и Роберта, которые не переставали дивиться ее боевому искусству, умению скакать на коне и выполнять различные упражнения, необходимые для настоящего солдата.
