Наука страсти - Грей Джулиана (читать бесплатно полные книги txt) 📗
Он вышел из-за стола. На шкафчике у окна манил к себе поднос с одним пустым бокалом и тремя хрустальными графинами: с шерри, с бренди и с портвейном. В правой руке Эшленда, той самой, которой давно не существовало, запульсировало от вожделения.
Он мерными шагами пересек кабинет, взял левой рукой графин с шерри и наполнил бокал почти до краев. Единственный бокал спиртного каждый вечер — это все, что он себе позволял. Чуть больше, и он уже не сможет остановиться.
Первый глоток потек по горлу, приятно обжигая. Ноздри и губы трепетали, учуяв знакомый аромат и вкус — вкус облегчения. Эшленд закрыл глаза и впился пальцами в рифленые ромбы узора на бокале. Пусть шерри растечется по телу, наполнив все его пересохшие, ноющие трещины. Правая сторона лица расслаблялась, пульсация в отсутствующей руке ослабевала.
Как на него поначалу смотрел этот Гримсби. Эшленд почти забыл, какой эффект оказывает на непривычный глаз его изуродованное лицо. Сколько же это прошло времени с тех пор, как он встречался с совершенным незнакомцем, с человеком, не подготовленным заранее к этому уродству? Впрочем, Гримсби пришел в себя за долю секунды и держался вежливо. Отлично воспитан этот юноша. Возле кареты он не отводил глаза в сторону, не смотрел ни на землю, ни на свои руки, ни на поля шляпы Эшленда. Еще одно очко в пользу молодого человека. Очень может быть, что он подойдет. В конце концов всего каких-то несколько месяцев. Только несколько месяцев до экзаменов Фредди в Оксфорд, и Эшленду больше не придется заниматься поисками домашних учителей и привозить их в дом, в хорошо налаженную рутину с тем, чтобы через неделю-другую они паковали чемоданы и уезжали. Фредди уедет, потом, вероятно, на положенную неделю или две будет возвращаться на унылые болота, и на этом все закончится.
Герцог Эшленд наконец-то останется один. Никаких учителей; никакого Фредди с его распутным очарованием, в точности, как у его матери; никаких напоминаний о днях до отъезда в Индию простого немолодого лейтенанта, достопочтенного Энтони Расселла, оставившего дома красавицу жену, младенца сына и двух кузенов в полном здравии, стоящих между ним и герцогством.
Эшленд сделал еще глоток, на этот раз побольше, и отодвинул тяжелую бархатную штору. Окно выходило на север. При дневном свете вид бывает гнетущим сверх всякой меры; а сейчас там просто черно. Ветер дует непрестанно, все небо затянуло тучами, и луна больше не освещает ни траву, ни камни, ни те несколько потрепанных кустов, что когда-то образовывали некое подобие сада с этой стороны дома. В свой последний год Изабель одержимо трудилась над этим садом, нанимая уйму людей из деревни, чтобы придать ландшафту цивилизованный вид. Заказывала растения и статуи, устраивала навесы и ограждения против ветра, но все напрасно. Остались только статуи, как руины какого-то забытого римского города, да и те с отломанными конечностями, потому что ветер сбрасывал бедняг с пьедесталов.
Очень подходяще.
Еще глоток. Бокал почти опустел. Когда только успел? Остаток нужно растянуть подольше, делая крохотные глоточки.
Что бы Изабель подумала про юного Гримсби? Он бы ей понравился, решил Эшленд. Ей нравились молодые умные люди, а нет никаких сомнений, что Гримсби умен. Это видно по его большим глазам, спрятанным за очками. Что там писал Олимпия? Что не знает другого такого грамотея, сведущего в тонкостях латыни и греческого, как мистер Тобиас Гримсби, и математика у него тоже безупречна. Изабель, получившая хорошее образование благодаря взыскательной гувернантке, каждый день после чая приглашала бы Гримсби в гостиную. И с удовольствием поддразнивала бы его, выясняла бы его вкусы, мнение и семейную историю.
Изабель. Будь Изабель здесь, Эшленд уже поднимался бы вверх по лестнице в свою спальню. Нет, он уже переоделся бы в ночную рубашку и халат, отпустил бы лакея и вежливо постучался бы в дверь между их спальнями.
Эшленд наклонил бокал. Последние золотистые капли потекли в горло. Теперь голова его ласково кружилась на грани опьянения, ощутимой самым краем чувств. Это все, что он себе позволял, желая ослабить похоть, обуревавшую его каждый вечер в этот час, когда он собирался подняться вверх по лестнице и лечь в одинокую постель.
Тело Изабель, белое и округлое в пламени свечи. Плоть Изабель, взывавшая к нему. Ее негромкие вздохи прямо ему в ухо, ее пальцы, впивающиеся в его спину, всеускоряющиеся движения. Стремление достичь пика, содрогания восторга, замедляющееся биение пульса после. Поцелуи Изабель на его плоти без шрамов, ее тело, прижимающееся к нему.
Эшленд опустил штору.
С преувеличенной точностью он поставил опустевший бокал на поднос и расправил пустую правую манжету.
Глава 3
Эмили очнулась от глубокого сна, услышав знакомый звук: грубое металлическое скрябанье совка для угля. Горничная разжигает камин в ее спальне.
Она открыла глаза, ожидая увидеть поношенные бархатные занавеси и необузданных единорогов на средневековых гобеленах, увидеть солнечный свет, пробивающийся сквозь щели в сапфирового цвета шторах, и свой секретер, заваленный книгами, бумагами и огрызками перьев. Эмили протянула руку, ожидая ощутить тепло спящей сестры.
Но рука нащупала только холодные простыни, а глазам предстали густая серая тьма и тени от незнакомой мебели.
Эмили рывком села.
— Сэр! — Возле камина что-то грохнуло, металл стукнулся о камень.
Сэр.
Эмили схватилась за щеки. На ночь она сняла бакенбарды, очень уж сильно под ними чесалось. Впрочем, на ней был длинный ночной шерстяной колпак и настоящая мужская ночная рубашка.
— Простите, — выдохнула она, надеясь, что горничная ее толком не рассмотрела, и натянула одеяло до самого носа.
— Я думала, вы еще спите, сэр, — сказала горничная, снова поворачиваясь к камину. Эмили видела только бледный силуэт в темноте, а корзинка с растопкой казалась не меньше горничной. Камин был совсем небольшим, что, разумеется, совершенно естественно, напомнила себе Эмили, — ведь она спит наверху, со слугами, а не в шикарных спальнях внизу.
Роскошные спальни, предназначенные для герцога, его семьи и почетных гостей: со стенными панелями, оклеенные обоями, с позолотой, украшенные шелками и картинами маслом, просторные, обставленные превосходной мебелью.
Эмили припоминала несколько деталей прошлой ночи, когда она готовилась ко сну, — у нее осталось общее впечатление чистоты, простой, но приятной комнаты, обставленной всего лишь несколькими необходимыми предметами мебели, с единственным окном, на котором висели полосатые занавески. Простыни под пальцами шерстяные, гладкие, без каких-либо украшений. Комфорт, но не роскошь.
— Вы знаете, сколько сейчас времени? — спросила Эмили у горничной.
— Ну как же, думаю, около шести, — ответила та, распрямляясь. — Ну вот. Будет тепло и славно, вы и глазом не успеете моргнуть.
— Спасибо.
Горничная повернулась и крепко ухватилась за ручку корзинки.
— Вы бы поскорее поднимались, чтобы успеть на завтрак, сэр.
Завтрак? Сознание Эмили все еще туманилось от усталости. Пяти часов сна явно недостаточно, чтобы прийти в себя после драматических событий предыдущего дня. Завтрак? Желудок отозвался голодом, но она даже представить себе не могла, как спустить тяжелые ноги с кровати и влезть в рубашку, брюки и простой шерстяной жакет.
Горничная вышла, погромыхивая корзинкой. Эмили упала на спину и стала рассматривать серый потолок. Рассвет за окном еще и не собирался начинаться. Ну хоть ветер ненадолго затих, убаюканный приближающимся восходом солнца.
Завтрак. Стало быть, герцог из жаворонков. А поскольку жаворонки с презрением смотрят на тех, кто не встает при первых криках петуха, пожалуй, стоит последовать совету горничной и начать шевелиться.
Полчаса спустя, застегнув брюки и тщательно приклеив бакенбарды, Эмили вышла в широкий коридор. Рассвет наконец-то просочился в окна — рассвет поразительной силы и яркости, предвещающий настоящее солнце. Эмили рассеянно отметила классические размеры коридора, отполированный мрамор, изысканность лепнины. Очевидно, Эшленд-Эбби перестроили около столетия назад, решила она, и за немалые деньги. Еще ребенком Эмили гостила у Девонширов в Чатсуорте (ее мать в девичестве близко дружила с леди Фредерик Кавендиш) и сейчас, тут, ощущала отголоски того формального великолепия, тех масштабов и пропорций. Каждая картина в позолоченной раме висела на своем месте, все углы были идеально прямыми, каждая складка на драпировках уложена правильно, и ни одна пылинка не портила цвет.
